| Мне сегодня рационально |
| 1 | Распространённое убеждение относительно «рациональности» состоит в том, что рациональность противопоставлена всем эмоциям: все оттенки грусти и все оттенки радости автоматически нелогичны лишь потому, что они являются эмоциями. Однако, странно: мне не удалось найти ни одной теоремы из области теории вероятности, в которой доказывалось бы то, что мне следует быть холодным и бесчувственным. Выходит, рациональность и чувства — ортогональны? |
| 2 | Нет, ведь наши эмоции порождаются нашими моделями реальности. Если я стану считать, что мой мёртвый брат воскрес, я буду рад; если я проснусь и пойму, что это был сон, я буду расстроен. Можно вспомнить слова Пэт Ходжилл: «То, что может быть разрушено правдой, должно быть разрушено». Во сне я был счастлив, но это счастье было противопоставлено правде. Проснувшись, я ощутил грусть, но эта грусть рациональна: не существует правды, которая может её разрушить. |
| 3 | Рациональность начинается с вопроса «каким является мир?», но она, словно вирус, распространяется на любую другую мысль, зависящую от наших представлений о том, каким является мир. Убеждения о том, каким является мир — очень широкое понятие: оно включает в себя все вещи, в существовании которых ты убеждён; всё, что есть, и всё, чего нет; что угодно из класса «вещи, которые могут заставить случаться другие вещи». |
| 4 | Если ты убеждён в том, что в твоем чулане живёт гоблин, который привязывает друг к другу шнурки твоих ботинок, то это — убеждение о том, каким является мир. Твои шнурки реальны: ты можешь их потрогать. Сущность, которая может потянуться за обувью и связать её шнурки вместе, тоже должна быть реальной: она — часть гигантской сети причин и следствий, которую мы называем «вселенной». Если ты злишься на гоблина из-за того, что он связал твои шнурки, то в этом процессе участвует состояние разума, которое касается не только того, каким является мир. |
| 5 | Если бы ты был бы буддистом, или перенёс бы определённую хирургическую операцию на мозге, или просто родился бы очень флегматичным человеком, то действия гоблина не вызывали бы у тебя злости. Это изменение нисколько бы не изменило того, что ты ожидаешь встретить в мире: после открытия чулана ты по-прежнему ожидаешь увидеть пару ботинок, привязанных друг к другу шнурками. Твоё отношение, будь это гнев или спокойствие, не должно влиять на твои предположения о будущем, поскольку твои эмоции не имеют никакого влияния на происходящее в чулане (хотя, конечно, если ты испытываешь очень сильные эмоции по отношению к ситуации, то формирование догадок может потребовать больших мыслительных и волевых усилий). |
| 6 | Однако, злость сцеплена с состоянием разума, имеющим отношение к тому, каким является мир: ты злишься потому, что думаешь, что гоблин связал шнурки ботинок. Мерило рациональности волной расходится по всему состоянию разума: от начального вопроса, завязал ли гоблин шнурки, и до возникшей в итоге злости. Приобщение к рационализму — овладение искусством составления точных прогнозов того, каким является мир — может как ослабить эмоции, так и усилить их. |
| 7 | Иногда мы избегаем сильных эмоций, отрицая факты, отдёргиваясь от мыслей о мире, который вызывает эти сильные эмоции. Если это так, то, изучая искусство рациональности и уча себя не отрицать факты, ты можешь заметить усиление эмоций. Во времена своего ученичества я постоянно сомневался в том, надлежит ли испытывать сильные эмоции: было ли это разрешено, было ли это правильно. Не думаю, что это замешательство было вызвано моим неверным представлением о рациональности. |
| 8 | Я встречал немало людей с подобными проблемами, и эти люди даже и не думали становиться рационалистами. Когда они были счастливы, они сомневались в своём праве быть счастливыми, а когда они были расстроены, они не могли понять, нужно ли бороться с этой эмоцией. Ещё со времён Сократа (а на самом деле, вероятно, это началось намного раньше) в кругу людей, считавших себя культурными и утончёнными, было не принято показывать сильное небезразличие по какому-либо поводу. |
| 9 | Испытывать чувства постыдно — в приличном обществе так просто не делают. Люди, увидевшие то, насколько мне небезразлична рациональность, бросают в мою сторону крайне настороженные взгляды. И как я подозреваю, причина кроется не в необычности предмета интереса, а в том, что они редко видят здравомыслящих взрослых людей, открыто выражающих столь сильный интерес к чему-нибудь. Но сейчас я знаю, что нет ничего постыдного в сильных эмоциях. |
| 10 | Одновременно с тем, как я принял правило «То, что может быть разрушено правдой, должно быть разрушено», я принял ещё и «То, что питается правдой, должно расцветать». Когда случается что-либо хорошее, я счастлив; и в моём разуме нет никаких сомнений по поводу того, рационально ли быть счастливым. Когда случается что-либо ужасное, я не пытаюсь избежать печали, ища ложные утешения и фальшивые плюсы. Я представляю прошлое и будущее человечества, десятки миллиардов смертей на протяжении всей истории, горе и страх, поиск ответов, дрожащие руки, тянущиеся вверх из рек крови, то, чем мы можем стать в тот день, когда звёзды станут нашими городами, вся эта тьма и весь этот свет; я знаю, что я никогда не смогу полностью понять это, и я не знаю слов, которыми можно было бы передать эти мысли. Несмотря на всю мою философию, я всё ещё смущаюсь показывать сильные эмоции, а тебе, вероятно, непривычно и неприятно видеть их проявления. Но я знаю, что в переживаниях нет ничего иррационального. |
Комментарии