Неупиваемая Чаша |
1 | Иван Сергеевич Шмелев НЕУПИВАЕМАЯ ЧАША Дачники с Ляпуновки и окрестностей любят водить гостей «на самую Ляпуновку». Барышни говорят восторженно: – Удивительно романтическое место, все в прошлом! И есть удивительная красавица... одна из Ляпуновых. Целые легенды ходят. |
2 | Правда: в Ляпуновке все в прошлом. Гости стоят в грустном очаровании на сыроватых берегах огромного полноводного пруда, отражающего зеркально каменную плотину, столетние липы и тишину; слушают кукушку в глубине парка; вглядываются в зеленые камни пристаньки с затонувшей лодкой, наполненной головастиками, и стараются представить себе, как здесь было. |
3 | Хорошо бы пробраться на островок, где теперь все в малине, а весной поют соловьи в черемуховой чаще; но мостки на островок рухнули на середке, и прогнили под берестой березовые перильца. Кто-нибудь запоет срывающимся тенорком: «Невольно к этим грустным бере-га-ам...» – и его непременно перебьют: – Идем, господа, чай пить!. |
4 | Пьют чай на скотном дворе, в крапиве и лопухах, на выкошенном местечке. Полное запустение – каменные сараи без крыш, в проломы смотрится бузина. – Один бык остался! Смотрят – смеются: на одиноком столбу ворот еще торчит побитая бычья голова. Во флигельке, в два окошечка, живет сторож. |
5 | Он приносит осколок прошлого – помятый зеленый самовар-вазу и говорит неизменное: «Сливков нету, хоть и скотный двор». На него смеются: всегда распояской, недоуменный, словно что потерял. И жалованья ему пять месяцев не платят. – А господа все судятся?! – подмигивая, удивляется бывалый дачник. |
6 | Двадцать два года все суд идет. Который барин на польке женился... а тут еще вступились... а Катерина Митревна... наплевать мне, говорит. А без ее нельзя. И опять все смеются, и сараи – каменным пустым брюхом. Идут осматривать дом. Он глядит в парк, в широкую аллею, с черной Флорой на пустой клумбе. |
7 | Он невысокий, длинный, подковой, с плоскими колонками и огромными окнами по фасаду – напоминает оранжерею. Кто говорит – ампир, кто – барокко. Спрашивают сторожа: – А может, и рококо? – А мне что... Можеть, и она. Входят со смехом, идут анфиладой: банкетные, боскетные, залы, гостиные – в зеленоватом полусвете от парка. Смотрит немо карельская береза, красное дерево; горки, угольные диваны-исполины, гнутые ножки, пузатые комоды, тускнеющая бронза, в пыли уснувшие зеркала, усталые от вековых отражений. |
8 | Молодежь выписывает по пыли пальцами: Анюта, Костя... Оглядывают портреты: тупеи, тугие воротники, глаза навыкат, насандаленные носы, парики – скука. – Вот красавица! Из-за этого портрета и смотрят дом. – Глаза какие! Портрет в овальной золоченой раме. |
9 | Очень молодая женщина в черном глухом платье, с чудесными волосами красноватого каштана. На тонком бледном лице большие голубые глаза в радостном блеске: весеннее переливается в них, как новое после грозы небо, – тихий восторг просыпающейся женщины. И порыв, и наивно-детское, чего не назовешь словом. – Радостная королева-девочка! – скажет кто-нибудь, повторяя слово заезжего поэта. |
10 | Стоят подолгу, и наконец все соглашаются, что и в удлиненных глазах, и в уголках наивно полуоткрытых губ – горечь и затаившееся страдание. – Вторая неразгаданная Мона Лиза! – кто-нибудь скажет непременно. Мужчины – в мимолетной грусти несбывшегося счастья; женщины затихают: многим их жизнь на минуту представляется серенькой. |
… |
Комментарии
Издательство «Речь» переиздало книгу с этими замечательными иллюстрациями – «Богомолье. Повести», правда, иллюстрации там только к повести «Неупиваемая Чаша». И вообще, скажу я вам, серия «Малая Классика Речи» – великолепна! У меня кое-что есть.
Диктатор, Илья Шаронов – это не Вовка в Тридевятом царстве: и невод сплетет, и три раза в море закинет!