[{{mminutes}}:{{sseconds}}] X
Пользователь приглашает вас присоединиться к открытой игре игре с друзьями .
ТИНТ: русский – 1000 (журналы)
(0)       Используют 5 человек

Комментарии

Ни одного комментария.
Написать тут
Описание:
Тексты на русском языке длинной 1000-1100 из научных журналов. Словарь в стадии наполнения базы.
Автор:
Велимира
Создан:
10 июня 2020 в 14:51 (текущая версия от 12 июня 2020 в 07:04)
Публичный:
Да
Тип словаря:
Тексты
Цельные тексты, разделяемые пустой строкой (единственный текст на словарь также допускается).
Информация:
Источник текстов – статьи с cyberleninka.ru
Содержание:
1 Представлены результаты слухового и инструментального исследования особенностей реализации контуров частоты основного тона интонации незавершенности в спонтанной речи. Анализируются диапазон, темп речи, средняя частота основного тона и соотношение интонационных моделей в речи дикторов. Доказывается, что анализ супрасегментных характеристик (в частности характеристик мелодического контура) позволяет составить уникальный речевой портрет диктора, так как дикторы обладают индивидуальными особенностями реализации интонации. Ключевые слова: фонетика; интонация; мелодика; спонтанная речь; речевой портрет. Определение индивидуальных характеристик речи, составление речевых портретов – одна из важных задач лингвистики в настоящее время. Без знания подобных особенностей речи невозможно синтезировать речь и тем более невозможно идентифицировать человека по его речи, что обусловливает актуальность данного исследования. Интересной и сложной темой для изучения являются индивидуальные особенности речи на просодическом уровне.
2 Комплекс просодических средств русского языка включает в себя несколько компонентов – мелодический тон, интенсивность, паузация, темп, тембр. Новизна данного исследования обусловлена тем, что проявление индивидуальных особенностей на супрасегментном уровне в спонтанной речи на материале русского языка изучено недостаточно. В данной статье рассматриваются только характеристики контура частоты основного тона, изучение индивидуальных характеристик остальных компонентов интонации – возможная тема для дальнейших исследовательских работ. Для анализа была выбрана интонация незавершенности, так как существует несколько интонационных конструкций для реализации синтагм с незавершенностью, что предоставляет дикторам свободу выбора, а значит, позволяет в полной мере проявить их индивидуальные особенности. Цель данного исследования – выявить, можно ли на основе супрасегментных характеристик составить уникальный речевой портрет диктора. В наши задачи входило проведение слухового и инструментального анализа особенностей реализации мелодических контуров интонации незавершенности.
3 При этом, несомненно, интонационная норма предоставляет более широкий выбор, чем норма произношения звуков. Комплекс используемых интонационных конструкций (ИК) является важной индивидуальной чертой личности. Предпочтение какой-то определенной модели или сочетания каких-либо интонационных моделей можно назвать одной из индивидуальных особенностей диктора. «В ряде случаев интонационный комплекс может быть основным автономным признаком говорящего». Иногда диктор использует интонационные конструкции в позициях, где у большинства носителей языка они не встречаются. Эту особенность также необходимо отнести к индивидуальным. В книге В.Я. Труфановой есть пример такой особенности: склонность И. Смоктуновского к сосредоточенным в одном слоге восходяще-нисходящим движениям тона (ИК-2 или ИК-3). В речи актера подобные движения тона появляются не только при общепринятом использовании этих типов (при смысловом подчеркивании), но и при простой констатации факта, в неконечных семантически незавершенных синтагмах, в разного типа вопросах, в волеизъявлении и даже в обращениях.
4 Индивидуализированность звучания – это еще и результат предпочтения каких-то интонационных конструкций, более редких у других говорящих (например, переходных типов ИК или каких-либо модальных реализаций). Слушатель воспринимает это как особенность речи, отличающую говорящего. Интонационная норма шире по сравнению со звуковой и имеет большие выразительные возможности. В данной работе рассмотрены индивидуальные характеристики мелодического контура и проанализированы акустические характеристики частоты основного тона средняя частота, диапазон изменений, место его изменения. Таким образом, к индивидуальным особенностям мелодического контура можно отнести: 1) интонационные модели, которые использует диктор. Соотношение интонационных моделей в его речи, их частотность и дистрибуция; 2) среднюю частоту основного тона, диапазон изменений частоты основного тона. Регистр реализации интонационной модели; 3) место изменения частоты основного тона в ИЦ, тайминг (сосредоточен ли ИЦ в одном слоге или охватывает несколько слогов); 4) скорость изменения частоты основного тона.
5 Особенности мелодического контура в спонтанной речи В современном языкознании под спонтанной речью понимается свободная и сиюминутно порождаемая устная речь, которая может сочетаться с разной степенью подготовленности ее содержательной стороны и использоваться в различных ситуациях (разговорный диалог, беседа, свободный монолог, доклад, читаемый без опоры на письменный текст). Спонтанная речь как нельзя лучше подходит для анализа индивидуальных особенностей диктора, так как диктор чаще использует излюбленные речевые модели, тогда как при чтении большое влияние на реализацию единиц сегментного и суперсегментного уровней оказывает графика, техника чтения, знакомство с текстом, качество зрения, освещенность и другие факторы. Однако при работе со спонтанной речью необходимо учитывать ряд ее особенностей. При анализе материала исследования членение текста на синтагмы является важной процедурой, так как интонационная модель определяется именно в границах выделенных единиц. Синтагма – «фонетическое единство, выражающее единое смысловое целое в потоке речи-мысли».
6 С другой стороны, характерными признаками любой неподготовленной речи являются фальстарты, добавления, повторы, исправления, которые могут противоречить смысловой цельности высказывания. Выделяются также своего рода «остановки», иногда оформленные специфическими средствами, типа словечек «вот», «так», представляющих собой либо отдельные фразы, либо некие добавки, беспаузально присоединенные к высказываниям. Таким образом, при членении речи на синтагмы возникают проблемы, связанные с недостаточной четкостью фонетических средств членения и с разнородностью вычленяемых отрезков в функциональных отношениях. Наряду с отрезками, действительно характеризующимися единством смысла и фонетической оформленностью, в спонтанном речевом потоке выделяются многочисленные сегменты, не обладающие данными признаками: слова-связки, слова-заполнители, автоматически произносимые повторы целых синтагм и их кусков. Большое количество пауз хезитации также представляет собой характерную особенность спонтанной речи, отражающую ее сиюминутность.
7 В монографии «Русская разговорная речь» есть утверждение о преобладании в разговорной речи оттенков ИК «с более контрастным движением тона, с высокими и резкими подъемами, значительными замедлениями и особенно ускорениями темпа». Однако другими авторами отмечается и большое количество нечетких переходных реализаций с ослабленными дифференциальными признаками, что затрудняет их анализ. Среди восходящих интонаций, наиболее частотных вообще в разговорной речи, отмечаются контуры, совмещающие на разных участках интонационного контура признаки двух или даже трех интонационных типов (это явление называют двух- или многовершинность). В данном анализе речи дикторов рассматривались фразы с двумя интонационными центрами как две отдельные синтагмы. Одна из характерных черт спонтанной речи – практически отсутствие финального завершения (нисходящего тона – ИК-1, по классификации Е.А. Брызгуновой) даже в конце высказываний с несомненной смысловой законченностью. Говорящий выражает просодическими средствами некоторую установку на продолжение.
8 Литературные явления «переходного» периода многосложностью и неоднозначностью не установившегося окончательно единства формы и содержания нарушают сложившиеся эстетические каноны, меняют представление о господствующем методе творчества и доминирующих направлениях, типологиях стилевого развития. Публикация и постановка (в Мангейме, в театре барона фон Дальберга в начале 1782 г.) бунтарской драмы Ф. Шиллера «Разбойники» – знаковое событие эпохи «бури и натиска». Идеалы республиканизма в духе Руссо, тема сопротивления тирании увлекли современников, ставших вскоре очевидцами грандиозных революционных потрясений; немецкий гений решением Конвента был удостоен почётного звания гражданина Французской республики. Трагедия «Коварство и любовь» (1783), закрепившая за ним титул первого драматурга всей Германии, была написана в жанре «мещанской драмы». Последние его драмы – «Дон Карлос» (1787) и трудно дававшаяся ему «Мария Стюарт» (1799-1800), а также незавершенная героическая трилогия о Валленштейне – создавались в контексте программы «новой классики».
9 Серьезные изменения концепции личности, породившие «проблему героя», потребовали соответствующих перемен в выборе форм художественного отображения действительности. Жанры повествовательной прозы оказались предпочтительнее традиционной линейки драматургических жанров (трагедия, драма, комедия), они были ближе и доступнее рядовому массовому читателю, полнее раскрывали «правду жизни». Однако вопрос о трансформации жанровых форм в немецкой литературе «эстетического периода» не получил окончательного решения. Советская наука о литературе сконцентрировалась на «закономерностях общественного бытия», которыми далеко не всегда можно объяснить сознание художника, его видение мира и героя времени. Буржуазная «стилистическая критика» фактически подменила творческую биографию автора «господством литературного текста». «Рецептивная эстетика», настаивавшая на необходимости пересмотра истории литературы, в качестве основного критерия оценки литературного процесса выдвинула «модерность», новизну авторских решений.
10 Несмотря на угасший интерес исследователей к романтизму, обаяние романтического искусства побуждает по-новому оценить вклад романтиков в массовую культуру («тривиальная» литература – явно недооцененный феномен). Попытаемся найти компромиссное решение, учитывающее разные суждения по интересующему нас вопросу. Литературное произведение рассматривается в качестве структуры, определяющей восприятие художественного феномена. «Ключевые знаки» текста, усваиваемые элементы и структуры интерпретируются с точки зрения их возможностей пробуждать «продуктивную активность» (термин Э. Фромма) воспринимающего. Читатель является «конечным пунктом» литературной коммуникации; «суггестивно заряженный» художественным произведением он в свою очередь оказывает определенное обратное воздействие на саму метафорически и концептуально «заново структурированную» реальность текста. Реалистическому или же романтическому мировидению следуют автор и его читатель, современники они или же разделены во времени обстоятельствами «роковой» судьбы литературного произведения – не суть важно.
11 Характер художественного восприятия обусловлен художественным текстом и «рецептивным настроем», порождаемым всякого рода «предуведомлениями», которые сопровождают заглавие литературного произведения. Это могут быть различные по характеру и функциям композиционные «рамочные обрамления»: именно по такой схеме строятся «Серапионовы братья». Рассматриваемая новелла точно так же предполагает собственное необходимое «предуведомление»: это – «приключение двух друзей в одном богемском замке»; оба друга напоминают благожелательно встреченных критикой «друзей-серапионов», узнаваемый феодальный замок отсылает читателя к событийной канве и живописным «декорациям» ставших к тому времени национальной классикой шиллеровских «Разбойников». Эта «предваряющая» информация о жанре, слагаемых авторского замысла, обозначенные фабулой «координаты» освоения художественного пространства текста предопределяет «уровень ожидания» читателя и задает когнитивную и эмоциональную установку читательской рецепции. Основной код художественного текста складывается в нем самом.
12 Любое субъективное прочтение основано на достаточном самостоятельном понимании текста читателем. Определенные жанровые трансформации, а именно «романные» формы организации новеллистического повествования, отдельные элементы и сюжетно-смысловые конструкции одного жанрового феномена в другом (приемы «тривиальной» литературы и элементы «романа воспитания», доставшиеся романтикам в наследство от культуртрегеров) не являются случайными, но обусловлены метафизикой авторской картины мира. Романтический герой уподобляется «культурному герою» мифа, проходит своеобразный обряд инициации, сталкиваясь с враждебными ему имманентными силами. Читатель, осваивая пространство изображаемой жизни, совокупность «путей» героя, приходит к пониманию «устойчивой определенности мира». Художественный текст является результатом культурной коммуникации. Литературное произведение как «форма» есть органическое целое, рождающееся из слияния различных уровней предшествующего опыта (идея, ценностные установки, тема, сюжет, стилевые приемы).
13 Переиначенная Гофманом шиллеровская драма «провоцирует» читателя на самостоятельное истолкование исходного текста и предложенного автором нового оригинального его прочтения. Это переделка по принципу современного кинематографического ремейка: увлеченный поклонник решается на дерзкое «улучшение» полюбившегося творения признанного мастера, дополняет его новыми мотивами и чертами, развивающими чужой первоначальный замысел. «Разбойники» Гофмана – жанровая трансформация «драмы для чтения» в «разбойничий» роман. Новый текст образует новую органическую форму (как и новый «коммуникативный замысел»), обогащает содержание литературного шедевра. В тогдашней немецкой литературе «романы о разбойниках» были невероятно популярны; известная «фабрика романов» берлинского издателя и литератора Ф. Николаи производила немыслимое количество подобной продукции. Культовым текстом принято считать анонимно вышедший и разошедшийся в широких читательских кругах, в том числе и многочисленными «пиратскими» переизданиями, роман «Ринальдо Ринальдини» (популярнейший в то время и в Германии, и в России).
14 Мастерство Гофмана заключается в том, что два его главных героя волею обстоятельств оказываются в ситуации, моментально ими «прочитываемой»: они с любопытством, иронией и ужасом наблюдают, как сквозь приметы окружающей их реальности все более отчетливо проступают узнаваемые элементы «действительности», созданной художественным вымыслом классика; уже не ясно, какой набор жизненно-правдивых картин виртуален, события развиваются настолько прихотливо и вместе с тем столь определенным образом, что ни о какой «параллельности» нет и речи, все выстраивается в одну-единственную «линейность». Эта исходная мистически окрашенная и философски внятная посылка существенно повышает значимость авторского замысла: уже не интригой следует назвать сюжетную канву повествования, но своего рода доказательством некоего религиозного тезиса катехизиса художника (тема романтического рока осложняется философскими размышлениями о «темной» стороне субъективно воспринимаемого нами мира и воле божественного Провидения).
15 Двое молодых людей, «с детства связанных тесной дружбой», «жизнерадостные по своей природе» берлинцы, в надежде «освободиться хотя бы на короткое время от лежавших на них тяжелых служебных обязанностей», отважились на небольшое совместное путешествие. Время действия – между двумя войнами (вскоре после «национального унижения» 1806 г., оккупации Германии наполеоновскими войсками, и накануне Освободительной войны 1815 г., один из героев потом вступит в действующую армию). Едва проехав Прагу, они попадают в весьма неприятную историю, в результате ночного нападения шайки разбойников один из них оказывается раненым. Они так мечтали посетить Италию, вожделенную для романтиков «родину искусств». Теперь же приходится прервать ставшее опасным паломничество, чтобы позаботиться о жизни и здоровье одного из них, между прочим, жизнелюбца и оптимиста. Мир не без добрых людей, проявив христианское сострадание, гостеприимство оказывает местный магнат, предоставляя «путешествующим энтузиастам» кров и пищу, крайне необходимую помощь лекаря.
16 Реалии тогдашней немецкой жизни очерчены Гофманом ровно настолько, насколько они не входят в противоречие с политическими и бытовыми реалиями 1790-х гг., времен молодости Шиллера. Происходящее не стеснено драматургическими условностями, как в драме классика, но художественное пространство новеллы Гофмана остроумным образом обыгры-вается в духе сценических «декораций». Когда один из друзей обращает внимание другого на удивительные совпадения, разговор принимает любопытный характер: «Разве ты не понял, что мы попали как раз к шиллеровским "Разбойникам". Место действия – старый богемский замок; значит, декорация соответствует трагедии. Действующие лица: Максимилиан, владетельный граф; его сын Франц; его племянница Амалия. Ну а Карл, вероятно, состоит атаманом разбойников, которые на нас напали. Я очень рад, что наконец-то в действительной жизни вижу приключение, давшее сюжет для трагедии Шиллера. Теперь я могу узнать на деле, что станется с Карлом Мором, убьют ли его швейцарцы, или он отдастся в руки правосудия.
17 Друзьям становится совсем не до шуток, когда дальнейшие события начинают стремительно развиваться куда драматичней, нежели в классическом произведении, они уже не в силах предугадать того, что ждет их впереди. «Скептик» безнадежно, а главное – безрассудно влюбится, едва уцелеет в самой настоящей «пляске смерти». «Энтузиаст» получит необходимый жизненный опыт, что заставит его сделаться невыносимо разумным (с точки зрения его прежнего). Друзья как бы поменяются местами. Судьба роковой красотки, бедной Амалии будет иной, куда более печальной в силу своей банальности, нежели в знаменитой пьесе (она сойдет с ума). Франц окажется совсем не тем злодеем, нежели его литературный тезка, Карл – не столь благородным, как у Шиллера, но трагизм судьбы придаст его облику некую притягательность, за ним есть определенная правда, пусть и вопиюще противоречащая «правде мира сего». Примерно с середины повествования Гофман решительно не придерживается канвы событий у Шиллера; решаются совсем другие художественные задачи, поскольку ставятся совсем иные вопросы «бытия человеческого».
18 Какими соображениями обусловлена такая «авторская программа», необходимо выяснять куда подробней, с привлечением разнообразных, в том числе и биографических материалов. Пока же хотелось указать на этот любопытный историко-литературный факт и обозначить возможную теоретическую базу его исследования. Однозначно можно сказать следующее: жанровые рамки «разбойничьего» романа позволяют Гофману наметить контуры жанровой модификации драматургического текста, переосмысленного как «драма для чтения»; новеллистический характер повествования закрепляет романтические «ценностные установки»; элементы эпистолярного жанра углубляют психологическую проработку характеров (невозможную настолько в драме и поверхностную в тривиальном романе). Замечу, что Гофман в чем-то превосходит Шиллера в разработке схожего художественного замысла, в чем-то уступает великому предшественнику. «Органическое целое» вторичного текста намного интересней исходного текста, если не по результату, то по возможностям (разумеется, речь идет о возможностях последующей интерпретации).
19 Дисгармония между мечтой и действительностью – основополагающий тезис романтического творчества; земная жизнь недостойна поэта, жалка и убога, но крепко держит его, оттого фантазии художника в романтическом искусстве зачастую принимают изломанный, гротескный характер. Возможности искусства безграничны, но художник не знает ответа на мучительный вопрос: «какого рода и какой степени знания человек способен достичь о том, что пребывает вне его и над ним, и в какой мере такое знание мыслимо и возможно». В творениях Гофмана фантазия и реальность не только смешиваются причудливым образом, но как бы переставлены местами: «фантазия оказывается злой, как реальность, а реальность становится фантастической, как кошмар». Если он и похож на других романтиков, то его отличает от них невозможность «легких решений» возникших трагических коллизий человеческого существования. Гофман, справедливо заметил один из лучших его исследователей, «как будто приговорен пожизненно к действительности, к реальной земной жизни, как бы жестока и трагична она ни была».
20 Жестокий парадокс заключается в том, что романтическое начало, которое заложено в характерах главных героев, им мешает, только усугубляет трагизм их положения и судеб других действующих лиц истории. Виллибальд упрекает себя в том, что «неразумно поддался минутному увлечению пробудившейся чувствительности» (вспыхнувшему глубокому чувству к Амалии). Гартман, мечтатель, впоследствии «повысившийся по своей дипломатической службе», вспоминает о приключении как о досадном происшествии; уверяет в письме друга, что «случай нашей жизни» нужно трактовать как ошибку высших сил. Он называет теперь «преступным безумием» любовь Амалии к Карлу, разбойники лишены даже намека на благородство, они – закоренелые и одновременно банальные «злодеи». Один из главных героев рад тому обстоятельству, что Франц передал по дарственной записи свое владение «одному бедному, подававшему надежды юноше», и новый замок выстроен теперь на другом месте. Воспоминания друзей печальны, им не хочется «говорить о каких-либо других вещах» в связи с этой «ужасной трагедией».
21 Спасительной сказки не получилось, грубая реальность торжествует в этой странной истории. Отметим два существенных момента: действие разворачивается в романтических «декорациях» и почти в соответствии с драматургическими законами, герои словно бы присутствуют на некоем таинственном спектакле (мифологема «театра жизни»), статус зрителей не позволяет им напрямую вмешаться в происходящее, но они не в силах остаться в стороне, они должны действовать; новелла, осложненная чертами драмы, разрастается до романа, но словно какая-то неведомая сила заставляет самого автора отступить от задуманного и оборвать нить повествования, поскольку ему недоступен замысел самого Провидения, не ему определять дальнейшие судьбы его героев. «Душевные крайности» – предмет пристального анализа романиста, новеллист придерживается «идеального равновесия» вымысла и правдоподобия. Фантазии Гофмана достигают опасной грани, за которой фантазия и реальность сливаются в нераздельное целое совершенно нового «универсума текста».
22 Фразеология как наука об устойчивых сочетаниях слов начала активно развиваться во второй половине предыдущего века. На сегодняшний день решены важнейшие для становления любой науки проблемы: определены предмет и материал исследования, выделена основная единица научного анализа – фразеологическая (ФЕ); разработаны методы и процедура анализа единиц; проведено разделение ФЕ по структурным и семантическим параметрам; рассмотрены прагматический и стилистический потенциала ФЕ; затронуты вопросы синтагматических и парадигматических отношений во фразеологической системе. Обращаясь к исследованиям парадигматического аспекта, стоит отметить, что вопросы антонимических отношений во фразеологии нуждаются в дальнейшей разработке. В начале и середине ХХ в. шло активное изучение вопросов лексической антонимии, в то время как к проблемам собственно фразеологической антонимии ученые обратились ближе к концу века. Это объясняется тем, что на протяжении длительного времени ФЕ не изучались отдельно, так как рассматривались как неотъемлемая часть лексического состава языка.
23 Данное обстоятельство позволило лингвистам перенести разработанные научные теории из области лексикологии во фразеологию с соответствующими уточнениями и дополнениями. На сегодняшний день существуют работы, в которых рассматривается сущность фразеологической антонимии, разрабатываются определения фразеологических антонимов и их классификации, критерии для установления наличия антонимических отношений между ФЕ, а также методы их изучения в различных языках. Необходимо, однако, отметить, что несмотря на то что образность ФЕ является одной из их главных особенностей, исследователи, изучающие антонимию, почти не обращаются к образному компоненту значений фразеологических антонимов. В отдельных работах сложность формирования внутренней составляющей ФЕ – их семантики и образного наполнения – выделяется в качестве препятствия для установления антонимических отношений между ФЕ. В основном исследователи обращаются к изучению внешней стороны фразеологических знаков, т.е. их лексического состава.
24 При этом единственная семантическая классификация фразеологических антонимов (ФА), предполагающая наличие контрарных, контрадикторных, конверсивных и векторных антонимов, отражает лишь логические основы противоположности, а не механизмы ее формирования. В конце ХХ в. обозначился переход от структурной к когнитивной парадигме лингвистических исследований, в рамках которой изучаются проблемы соотношения языка и сознания. Лингвисты пришли к пониманию того, что способность творческого применения языковых форм является лишь внешним проявлением глубинных процессов на уровне сознания. В связи с этим рассмотрение связей лингвокреативности со знаниями о мире и повседневной деятельностью человека является наиболее актуальным на сегодняшний день. Относительно фразеологии изучение таких связей как раз и заключается в моделировании основных принципов и механизмов формирования фразеологической образности, включающих отбор релевантных для социума образов и языковых знаков для передачи отдельных смыслов.
25 Согласно общеизвестному постулату, все то, что «схвачено знаком», т.е. прошло через процесс вербализации, обладает особой значимостью для человека и поэтому играет большую роль в мыслительных процессах. В процессе категоризации придается упорядоченный характер воспринятому миру, систематизируется поступающая информация и выявляются сходства и различия одних явлений в противовес другим. В итоге такие схематизированные знания находят отражение в языке. Признавая язык хранилищем сведений об объективной реальности, можно предположить, что именно организующая знания человека о мире система концептов и их признаков предопределяет определенные закономерности формирования объемной и многослойной семантики ФЕ. В то же время мир определенным образом структурирован в силу черт сходства и различия составляющих его элементов, и именно антонимичность выступает в качестве особой характеристики значения языковых единиц как «специфически языковое отражение различий и противоречий предметов и явлений объективного мира».
26 В силу данного дополнения и специфики области исследования видится необходимым обратиться к концептуальной оппозиции, отражающей дуальное восприятие мира. Описывая процессы обработки знания, Н.Н. Болдырев подчеркивает, что особая роль человека в процессе познания проявляется в том, что в основе процесса категоризации как мысленного соотнесения объекта с конкретной категорией и присвоения этому объекту имени данной категории лежит «сравнение объектов с определенным эталоном – наилучшим образцом категории или соответствующим концептом». Следовательно, вхождение объектов и событий в жизнь человека приводит к их сравнению и оценке. Образы, являясь одними из таких эталонов, играют важную роль в ментальной обработке информации об окружающем человека мире. Отмечается, что истоки языковой образности лежат не в семантике, а в «тезаурусе, в системе знаний». Распаковывая образную оболочку, можно раскрыть гносеологические истоки, установить переходы от одного поля в тезаурусе к другому. При этом такие переходы не принадлежат вербально-ассоциативному уровню, а являются порождением знаний.
27 Языковой образ является своеобразной конструкцией, состоящей из нескольких относительно простых образных представлений: «...образ формируется из отдельных "кусочков" чувственного восприятия, поступающих от сенсорных рецепторов человека. Дальнейший синтез предполагает "сопряжение" отдельных "квантов" чувственной информации, воспринимаемой в процессе познания». Таким образом в сознании формируется схематизированное знание, некая редуцированная картина, отображающая познаваемый объект и хранящаяся в памяти. Основной для нашего исследования момент – возможность разложения образа на составляющие: он не является размытой ментальной картиной и поэтому может быть схематически представлен. Соответственно, на основании выделения отдельных элементов обработки информации, полученной в ходе восприятия окружающего мира, можно проследить базовые закономерности их синтеза и противопоставления при формировании противоположной семантики ФЕ. К одному из основных механизмов формирования значений образных языковых единиц относится концептуальная метафора.
28 Мы придерживаемся мнения Н.А. Стебельковой о том, что «концептуальная метафора выделяется на глубинном уровне взаимодействия семантических и когнитивных структур и по сути представляет собой некую модель или абстрактную концептуальную схему». Такие схемы могут обладать разной степенью абстракции и иметь разный вид (например, «инварианта-схемы» или «инварианта-образа», т.е. прототипичного образного представления). При анализе образности фразеологических антонимов мы выделяли оппозиционные концептуальные схемы (ОКС), понимаемые в качестве контрастных типовых форм переноса признаков одной понятийной сферы на другую понятийную сферу, продуцирующих метафорические смыслы. Одновременно с этим положение Н.Д. Арутюновой о ключевых и частных метафорах (ключевые метафоры задают аналогии и ассоциации между разными системами понятий и порождают более частные метафоры) указывает на то, что концептуальные метафоры образуются различными уровнями абстракции, т.е. наименее абстрактные фрагменты объективной реальности составляют фрагменты более абстрактных.
29 Принимая во внимание данное положение, в нашей работе выделяются общие и частные ОКС. Анализ контрастной фразеологической образности только на базовом (глубинном) уровне, тем не менее, нельзя считать законченным: для полного анализа роли фразеологической образности при установлении антонимических отношений видится необходимым проследить весь путь трансформации образа. И.В. Зыкова, анализируя процессы формирования фразеологической семантики, обращается к понятию «межсемиотическая транспозиция» и описывает его как «перевод концептуального содержания знаков различных семиотических областей культуры в знаковое пространство естественного языка, в пространство фразеологических знаков в частности», в результате которого возникает глубинный уровень содержания ФЕ, т.е. концептуальное основание заложенного в семантику ФЕ образа, и, соответственно, поверхностный (семантический) уровень. Данное положение указывает на то, что процесс фразеологизации является поэтапной операцией, включающей трансформацию образа на довербальном уровне: когнитивном и семантическом.
30 Принимая во внимание все вышесказанное и базируясь на положениях об уровневой структуре метафоры, выдвинутых Э. Маккормаком, фразеологическая образность в настоящем исследовании соотносится с метафорическими структурами на когнитивном, семантическом и языковом уровнях. Для нас когнитивный уровень представлен концептуальными схемами, семантический – образами, заимствованными из определенных понятийных областей, являющимися репрезентантами абстрактных понятий, а вербальный – собственно языковыми средствами, репрезентирующими отдельные образы. Так, данные уровни отражают разную степень абстракции и не являются взаимоисключающими, ибо в основе процесса вербализации идей лежат семантический и когнитивный процессы. Особое внимание в анализе формирования противоположных значений ФЕ уделялось механизмам взаимодействия когнитивного и семантического уровней и их отражению на вербальном уровне. Подобный метод поуровневого «расщепления» контрастной образности способствует пониманию когнитивных механизмов, лежащих в основе формирования противоположных значений ФЕ.
31 Когнитивный анализ глубинных механизмов процесса формирования противоположных значений ФЕ дал возможность рассмотреть поуровневое конструирование контрастных фразеологических образов. Результаты анализа также позволили установить наличие разной степени «образного сцепления» при установлении антонимических отношений. В качестве образного сцепления понимается степень схожести образов, формирующих противоположные значения ФЕ, т.е. образная «спаянность» ФА, проявляющаяся при наличии четких границ (очертаний) контрастного образа, поддающегося визуализации. Чем выше абстрактность контрастного образа, тем больше степень его расфокусировки и размытости его границ: такие контрастные образы проявляются не на вербальном уровне через лексические антонимы или лексические единицы, номинирующие один и тот же предмет или явление, а на когнитивном уровне через ОКС. При этом чем меньше задействовано частных ОКС одной общей ОКС и понятийных сфер – источников образов, тем ярче проявляются границы контрастного образа.
32 В качестве заключения необходимо подчеркнуть важную роль расширения границ антонимии. Рассмотрение антонимических отношений только сквозь призму языка и фокусировка внимания исследователей лишь на внешней стороне языковых знаков значительно ограничивает их не только в материале исследования, но также не дает возможности проникнуть вглубь языкового явления. Обращение к внутренней стороне языкового знака, к его значению дает возможность получить доступ к способам структурирования информации в сознании через языковой инструментарий и рассматривать языковые оппозиции как проявление более общей способности человека противопоставлять объекты и их свойства по какому-либо признаку в ходе познания действительности. Представленный в работе когнитивный подход к изучению специфики формирования противоположных значений позволяет учесть роль когнитивных факторов в процессах образования ФЕ и способствует нахождению новых путей изучения глубинной сущности фразеологической антонимии, в определенной степени расширяя представление о ней.
33 Когнитивный анализ контрастной образности ФЕ дополняет существующие представления о создании фразеологической образности в целом и позволяет провести более полную реконструкцию общих процессов фразеологизации. Восприятие фразеологических антонимов в качестве реализации антонимических концептов дало возможность выделить ментальные схемы, сформировавшие систему антонимов в изучаемом сегменте фразеологического фонда. Рассмотрение образной составляющей ФЕ как взаимопроникающей системы в свою очередь обусловило выявление определенных уровней абстракции, на которых происходит ментальная обработка контрастного образа, прежде чем он найдет свое вербальное воплощение. Такие уровни являются взаимопроникающими и взаимозависящими друг от друга. Контрастный образ при этом является абстрактным конструктом, формирующимся при взаимодействии всех трех уровней: когнитивного, семантического и языкового. Результаты когнитивного анализа противоположных значений ФЕ показали, что контрастные образы имеют различную степень выраженности, которая зависит, с нашей точки зрения, от целого ряда условий.
34 Так, присутствие в составе ФЕ антони-мичных лексем или лексем, указывающих на один и тот же предмет, предопределяет характер образа: четкость его границ и выраженную фокусировку. В случае отсутствия лексических указателей на антонимические отношения в поверхностной структуре противопоставляемых ФЕ наблюдается в определенной степени расфокусировка контрастной образности. Четкость контрастного образа и возможность его визуализации в данном случае определяется несколькими факторами: от количества ОКС, лежащих в основе противоположных значений, от количества и схожести образов, заимствованных из определенных понятийных областей, и от лексических единиц, репрезентирующих данные образы. При этом контрастный образ наилучшим образом сфокусирован и симметричен при наименьшем количестве задействованных ОКС и при наиболее схожих образах. Такая градация позволяет говорить о наличии образного сцепления между противопоставляемыми ФЕ, отражающего степень схожести образов, формирующих противоположные значения ФЕ.
35 Принимая во внимание длительность языковых контактов и внутренних миграций носителей разных групп говоров, мы рассматриваем диалектную лексику, представленную в ОСВГ, как единую диалектную систему, включающую в себя различные подсистемы (говоры), не нарушающие целостности и своеобразия вятского диалекта. ОСВГ относится к такому типу словарей, в котором все варианты диалектных слов со значительной материальной общностью корневой морфемы представлены в одной словарной статье. Как справедливо отмечает В.А. Козырев в статье «Тождество слова как проблема диалектной лексикографии», «установка на сведение вариантов в одной словарной статье» представлена меньшим количеством словарей». В качестве заголовочного слова словарной статьи используется основной вариант (доминанта) вариантного ряда, определяемый в соответствии с критерием наибольшей распространенности на территории области. Трудность выбранного пути заключалась не только в том, чтобы собрать все варианты в одной словарной статье, нужно было отразить их и в отдельных словарных статьях с учетом индивидуальной ареальной характеристики.
36 Это стало возможным в процессе лексикографической обработки лексики русских народных говоров в СРНГ». Лексикографическая практика показывает, что не только в традиционных толковых, но даже и в аспектных словарях вариантной лексики присутствует неоднозначная оценка вариантных отношений. Так, например, автор «Словаря вариантной лексики сибирского говора» З.М. Богословская, выделяя среди семантически идентичных образований собственно варианты слова, вариантоиды (единицы, занимающие промежуточное положение между формами одного слова и разными словами) и разные слова, отмечает, что границы между ними не являются чёткими и постоянными и «значительные колебания морфем, особенно префиксальных и корневых, процессы ремотивации и демотивации, появление новых рядов, создающих регулярность однокорневых образований, и т.п. могут привести к переводу единиц из одного разряда в другой». Главная проблема, с которой столкнулись составители ОСВГ, – это проблема разграничения фонематических и словообразовательных вариантов.
37 От решения этой проблемы зависит способ лексикографического описания слова, выбор отсылочного определения. Какие явления можно отнести к фонетическим процессам в говорах, а какие к словообразовательным? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо прежде всего описать все разнообразие фонематических вариантов слов в вятских говорах, систематизировать примеры формального фонематического варьирования слов по степени регулярности. Какие явления можно отнести к фонетическим процессам в говорах, а какие к словообразовательным? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо прежде всего описать все разнообразие фонематических вариантов слов в вятских говорах, систематизировать примеры формального фонематического варьирования слов по степени регулярности. Под фонематическими вариантами слова нами понимаются формальные модификации слов, частично различающиеся фонемным составом корневых или аффиксальных морфем при условии сохранения морфемного тождества, совпадения лексических и грамматических значений.
38 Вопрос о границах фонематического варьирования слова является дискуссионным и связан с различной трактовкой фонематической вариантности, с узким или широким ее пониманием. В число проблемных, в частности, входят вопросы об отграничении фонематических вариантов от вариантов орфоэпических, акцентологических, словообразовательных и грамматических (морфологических), а также вопрос о количестве варьирующихся фонем в слове. По мнению К.С. Горбачевича, только незначительные изменения фонемного состава слова (одна-две варьирующиеся фонемы) не нарушают формального тождества слова; другие исследователи, например, В.Н. Немченко, опираясь на более широкое определение фонематической вариантности, считают, что число варьирующихся фонем может увеличиваться до трех и более. Фонематические варианты надо отличать также от акцентологических и произносительных вариантов. Нередко различие в ударении и (или) произношении сопровождается частичным изменением фонемного состава слова и образуется смешанный тип вариантов слова – акцентолого-фонематический.
39 Диалектная лексика была и остается объектом пристального внимания составителей словарей, языковедов в нашей стране и за рубежом (см., например, ежегодные сборники «Лексический атлас русских народных говоров: Материалы и исследования», материалы международных конференций по актуальным проблемам русской диалектологии» в Москве и Вологде, а также материалы международной конференции по проблемам диалектологии и геолингвистики в Австрии). Тем не менее ее вариантологический аспект, несмотря на посвященные вариантности диалектного слова работы, еще не исчерпал своей проблематики. Дискуссионным является вопрос о формальной, семантической и формально-семантической вариантности диалектных слов, ее границах; нет ясности в вопросе об отграничении вариантов слова от однокоренных синонимов; не решена проблема лексикографирования вариантов и др. Вариативность (вариантность) как всеобъемлющее, фундаментальное свойство языковой системы проявляется в существовании и функционировании единиц языка разных уровней языковой системы (ср. вариантность фонем, морфем, слов, словосочетаний и предложений).
40 На наш взгляд, следует признать в качестве особой разновидности вариантов слов и словообразовательные варианты – тождественные по значению однокоренные образования, различающиеся словообразовательными аффиксами (вопрос о словообразовательных вариантах в современной русистике относится к числу дискуссионных). Цель данной статьи – описать особенности лексикографического представления вариантов диалектного слова в «Областном словаре вятских говоров» (далее – ОСВГ), а также обозначить проблемы, с которыми столкнулся авторский коллектив ОСВГ. В лексикографической практике известен опыт словарной работы, который нередко побуждает составителей словарей обращаться к описанию лексикологических проблем. Так, лингвисты томской лексикографической школы являются составителями разно-аспектных словарей, представляющих лексические подсистемы территориального варианта общенародного языка, и авторами научных работ в области лексикологии по проблемам вариантности, мотивированности, образности, словообразования.
41 Если однокоренные диалектные слова характеризовались отношениями словообразовательной мотивации, а следовательно, и отношениями словообразовательной производности (формальной и семантической), то они относились в словообразовательным синонимам; при отсутствии отношений словообразовательной производности – получали квалификацию словообразовательных вариантов. Одним из сложнейших – в силу своей неразработанности в лексикографическом плане – являлся вопрос о статусе малоупотребительных словообразовательных элементов в составе диалектных глагольных образований (экспрессивные суффиксы или интерфиксы?). Критерий регулярности, выдвинутый авторами ОСВГ в качестве основного, семантический анализ, а также мнение авторитетных диалектологов позволили считать подобные элементы экспрессивными суффиксами, выражающими значение усиления интенсивности совершаемого действия. Лексикографирование вариантов разного типа может быть осуществлено не только в толковом диалектном словаре, каким является ОСВГ, но ив аспектном словаре вариантной лексики
42 В частности, свою актуальность и в наше время сохраняет поиск путей решения вопроса о правомерности установления границы языка и поиска возможностей её преодоления. Данная тема стала одним из ключевых аспектов современных дискуссий среди западнофилософских академических кругов, обращающих свои научные устремления в область философии языка. В этой связи наибольший интерес вызывает анализ представленной проблемы в рамках двух ведущих западноевропейских философских традиций: аналитической и феноменолого-герменевтической. Для этого наиболее продуктивным представляется сопоставление идей Людвига Витгенштейна и Мартина Хайдеггера как наиболее ярких и влиятельных мыслителей данных традиций. Несмотря на очевидные существенные различия в их философских программах, весьма показательно, что В.В. Бибихин представил Витгенштейна и Хайдеггера как «действующих непохожим до почти полной противоположности образом, как движения правой и левой руки бывают до противоположности непохожими именно тогда, когда они делают одно и то же дело».
43 Особо следует отметить, что подходы этих философов к исследованию природы языка находят много общего на противоположных этапах философствования. В подтверждение последнему тезису можно привести суждение Р. Рорти, изложенное в его исследовании о гипостазировании языка: «... эти два философа встретились на половине пути, направляясь в разные стороны» Таким образом, прагматический и во многом социально ориентированный подход раннего Хайдеггера во многом согласуется с представлениями о деятельностной природе языка позднего Витгенштейна, тогда как двойственное восприятие мира ранним Витгенштейном, различающим фактуальный мир и область, где обретаются мистические сущности, находит любопытную параллель с дуалистическим видением мира поздним Хайдеггером, связывающим воедино понятия «мир» и «земля». Следовательно, обращаясь к интеллектуальному наследию Витгенштейна на раннем этапе его творческой деятельности и поздним суждениям. Хайдеггера после поворота в его философствовании, можно сконструировать подход к решению проблемы преодоления границы языка.
44 Языковая проблематика красной нитью пронизывает всю философию Витгенштейна. На разных этапах своей интеллектуальной деятельности философ акцентировал научный интерес на различных аспектах соотношения языка и мира, постепенно трансформируя собственные представления о природе этой взаимосвязи. Уже в начале своего философского пути Витгенштейн поставил вопрос о возможности репрезентации мира в языке. Из рукописей Дневников (1914-1916), претворяющих создание раннего фундаментального труда Витгенштейна – Логико-философского трактата, становится очевидным, что основополагающая идея австрийского философа заключается в положении, согласно которому структура мира проецируется в логической структуре языка. Данная возможность осуществляется благодаря тому, что язык и мир разделяют общую для них логическую форму. Подобная репрезентация мира на языке открывает перспективу для конструирования картины реального положения дел в мире при помощи предложений, в своей совокупности составляющих язык в целом.
45 В этом отношении Витгенштейн наделял предложения особым онтологическим значением, выраженным метафорой «логические строительные леса» картины мира. При этом философ существенно ограничил изобразительный горизонт языковых средств условием, что на языке могут быть отображены лишь факты. В своей основе такая позиция располагала суждением, что мир определяется фактами и составлен совокупностью фактов. Факты, находя своё логическое отражение в языке, существуют объективно вне зависимости от знания человека о них. В этом плане предложения языка являются своеобразными моделями возможных в действительности ситуаций: только в таком случае предложение обладает смыслом. Следовательно, если предложение не отображает в своей структуре определённого положения дел в мире, к примеру, когда речь заходит о феноменах этического или мистического характера, нам остаётся лишь констатировать его бессмысленность. Таким образом, согласно ранним представлениям Витгенштейна, смыслом обладает всё, что потенциально может произойти в фактуальном мире и найти своё отображение в логической структуре языка.
46 Тем не менее совершенно очевидно, что рассуждения о метафизических сущностях и понятиях, среди которых смысл жизни, представления о Боге, этические ценности и пр., в значительной мере присутствуют на страницах Дневников Витгенштейна и фактически завершают его Трактат. Однако философ умышленно оставляет их вне досягаемости осмысленных высказываний и за границей фактуального мира. Витгенштейн рассуждал: «Верить в Бога – значит понимать, что факты мира – это не всё». Следовательно, существует нечто невыразимое формально-логическим языком. Преимущественно уклоняясь от прямых рассуждений о невыразимом, Витгенштейн утверждает, что оно показывает себя, и именует это понятием мистическое. В сущности, разница между тем, что может быть сказано, и тем, что может только показать себя, заложена в основу всего раннего периода философствования Витгенштейна. Иллюстрацией к такому подходу может послужить представление философа о «я» как глубоко мистическом понятии, согласно которому «я» это не тело или душа человека, но некий метафизический субъект: не часть мира, но его граница.
47 Внимательное изучение ранних материалов Витгенштейна приводит нас к выводу, что традиционные философские проблемы добра и зла, существования Бога и т.д. могут считаться тем, «что образовывало, если и не фон всех размышлений Витгенштейна, то, как минимум, равноправную часть его ранней философии». Это исключает крайне позитивистский подход к трактовке ранних суждений философа о мистическом как о попытке очертить границу языка, за которой всё лишено смысла и не заслуживает исследовательского интереса. Но если любая попытка выйти за границу языка и привести описание реальности, лежащей вне границ мира, обречена на появление лишённых смысла высказываний, то закономерно возникает вопрос: где располагаются невыразимые мистические сущности и каким образом они проявляют себя в мире? В Трактате Витгенштейн пишет: «Переживание мира как ограниченного целого – вот что такое мистическое». Исходя из невыразимости средствами языка мистического, мы приходим к выводу о невозможности выразить и сам факт существования мира, хотя это и не опровергает его бытийствования.
48 Само желание сказать что-то, что на языке выразить нельзя – это попытка выйти за границу языка. Но возможно ли реализовать такую потребность духовной сферы жизни человека как «говорить бессмыслицу» в действительности? Согласно Витгенштейну, мысль – это «логическая картина факта». Мир, как установлено ранее, составляют факты, изображаемые в логическом пространстве при помощи мысленных картин или образов. Из этого утверждения вытекает вопрос: возможно ли поместить мысль за границей языка? Вероятно, подсказку для разгадки поставленного вопроса можно обнаружить в работе финского исследователя Х. Аппелквист, предположившей существование двух видов фактов: «факты, которые выразимы в осмысленном языке, и факты, которые следует обходить молчанием». Изначальная убеждённость Витгенштейна в том, что мысль строго логически соотносится с предложением как моделью ситуации в мире, была поколеблена сомнениями философа в обоснованности собственной изобразительной теории предложений, которую он впоследствии подверг критике в своих поздних рассуждениях.
49 Сказ, с точки зрения немецкого философа, своими сущностными характеристиками соответствует поэтическому языку в том плане, что также способен приоткрыть для человека истину вещей, недоступную для выражения средствами повседневного языка. Подобное сопоставление сказа и поэзии стало возможным благодаря тому, что они оба выражают себя через поэта. В сущности, поэзия и является сказом, она содержит в себе скорее намёки, показывающие истинное положение дел, чем прямую отсылку к фактам. Особенно важно отметить при этом, что именно сокрытый язык поэзии говорит через поэта, а не поэт выражает свой жизненный опыт или собственные идеи. Пожалуй, главенствующая позиция поэтического языка в отношении поэта создаёт наибольшее количество сложностей при интерпретации философской задумки Хайдеггера. Для философа несущественно кто создал стихотворное произведение, главное – чтобы оно было выражено чистым языком. Такой подход отличается от привычного мировоззрения большинства людей, тем не менее, в нем заложен глубокий онтологический смысл.
50 Хайдеггер не опровергает заслуги поэта в том, что его дар изначально способствует трансформации обыденного языка в поэзию. Тем не менее мастерство поэта, согласно представлениям немецкого философа, состоит преимущественно в том, что стихотворное произведение не утратит своей истинной ценности, если отречётся от имени творца. Следовательно, поэт в сравнении со своей поэмой обладает существенно меньшей значимостью, его жизненный опыт не отражается на восприятии поэзии слушателями, а личные человеческие качества ничем не искажают «чистоты» поэтического языка. Но что же делает поэзию чистым языком? Важнейшее качество языка заключается в том, что он «впервые именует сущее, и благодаря такому именованию впервые воплощает сущее в слове и явлении». В процессе именования сущего язык реализует свою способность входить в мир и проявить в нём то, что прежде было сокрыто. Таким образом, язык выступает в качестве «просветляющего наброска»: слово языка, именуя какое-либо сущее в мире, «высветляет» его для человека, позволяя увидеть его истинный облик.
51 В этом плане поэзия представляет собой «набрасывающий» сказ, способный привнести в мир то, что невозможно выразить на языке повседневности. Преимущество поэзии заключается в том, что «она делает язык непривычным, сверхъестественным или несокрытым, так что мы становимся способными осознать саму его близость и сущность этой близости. Таким образом, поэтический язык вступает за границы того, что может быть сказано». Являясь языком в чистом виде, поэзия способна показать невыразимое – то, что в философских представлениях Витгенштейна составляло сферу мистического, недоступного высказыванию словами фактуального языка. Поэзия преодолевает границу повседневного языка, позволяя человеку соприкоснуться с истиной. Истина составляет сущность поэзии, поэтому поэтический язык нельзя рассматривать односложно, просто как форму литературного творчества. Хайдеггер никогда не проводил различия между поэзией и прозой как жанрами языка. Философ полагал, что «чистая проза никогда не прозаична. Она поэтична и, следовательно, также редка, как и поэзия».
52 Более того, Хайдеггер полагал, что поэзия – это не что иное, как праязык, который не только стал основой бытия и привнесения его в мир, но и является залогом существования языка вообще. Для обоснования поэзии в качестве праязыка Хайдеггер вводит в свой философский категориальный аппарат новое понятие, которое он выразил словом боги. В праязыке возможно обнаружить следы скрывшихся из современного мира и олицетворяющих собой сокрытую сущность языка богов, которых поэзия изначально именовала. Как уже было отмечено выше, понятие боги отсутствует в ранней философии Хайдеггера. Они редко упоминаются и в более поздних его работах. Боги непосредственно появляются в философии Хайдеггера лишь под дальнейшим влиянием на его интеллектуальную деятельность творчества немецкого поэта Фридриха Гёльдерлина, для разъяснения которого необходимо обуславливать двойственную взаимозависимость таких категорий как боги и люди. В рукописях 1936-1938 гг. Хайдеггер говорит о богах исходя из своего тяготения к Древней Греции и природе, некогда считавшейся жилищем богов, но теперь уничтожающейся технологией.
53 В то же время он уклоняется от предоставления каких-либо сведений о богах или хотя бы намеков о численности их пантеона. Понятие боги в его поздней философии тесно связано с его представлениями о человеке. Если бы человек не осознавал, что он обладает особым предназначением и конечностью, а просто воспринимал бы себя как биологическую особь среди таких же подобных ему, то боги ему и вовсе были бы не нужны. Но Хайдеггер настаивает на том, что «люди и боги вместе возникли из бытия, подобно отмели, возникшей между волнами реки». Рассуждая в своих работах о богах, Хайдеггер нигде не оставляет упоминаний об их онтологическом статусе. Он указывает на то, что они умерли вместе с древнегреческими городами-государствами, покровителями которых являлись, хотя поэты способны периодически оживлять их в своих произведениях. Тем не менее люди нуждаются в богах, чтобы выжить в современном мире. И только поэзия как чистый язык способна провести связующую нить между богами и людьми через дар поэта, наполнив бытие человека смыслом.
54 Граница языка, очерчивающая фактуальный мир, но оставляющая вне досягаемости для средств языкового выражения духовную жизнь человека, стала объектом пристального внимания со стороны Витгенштейна и Хайдеггера. Оба философа в те периоды интеллектуальной деятельности, когда в их философские установки включилось положение о невыразимых трансцендентных сущностях, стремились выявить способы преодолеть границу повседневного обыденного языка, чтобы раскрыть бытие человека во всей его полноте. Витгенштейн в ранний период философствования разработал оригинальную изобразительную теорию языка, согласно которой факты мира находят своё логическое отображение в предложениях языка как своеобразных моделях действительности. Однако в подобном фактуальном мире не осталось места для мистического, так или иначе присутствующего в жизни человека. Мистическое является неотъемлемой частью духовной сферы жизни и подразумевает под собой совокупность всех ценностей. Оно невыразимо средствами языка, следовательно, находится вне его границ и лишь показывает себя в мире.
55 Согласно Витгенштейну, мы можем лишь молчать об этом, иначе все наши рассуждения будут бессмысленны. Молчание – это единственный способ преодолеть бессмыслицу и вывести мышление за границу языка. Хайдеггер в поздний период творчества, подобно раннему Витгенштейну, исходил из дуалистических представлений о мире. Но если Витгенштейн разделял фактуальный мир и сферу невыразимого языком мистического, то Хайдеггер обособлял взаимосвязанные понятия «мир» и «земля» на почве творческой деятельности человека. Кроме того, он создал многоуровневую языковую систему: обыденный язык, ограниченный выражением повседневности, был восполнен концепцией «чистого языка», позволяющего приоткрыть истину сущего и показать её в поэзии. Равно как и Витгенштейн, немецкий философ полагал, что метафизические сущности и понятия можно лишь показать, и осуществить это можно при помощи языка намёков, которые составляют поэзию. Поэтический язык, который по своей природе сродни основывающему бытие сказу, показывает скрытую в языке истину и через особый дар поэта приобщает к этой тайне людей.
56 Каждый режиссер – по-своему исследователь, изучающий реальные факты и информационные материалы для перевода их в визуальные (кинематографические) образы. И особенно значимую роль это обстоятельство имеет для деятельности в междисциплинарной сфере этнографического кино – направления на стыке науки и искусства. В мировой кинотеории первопроходцем направления этнографического кино по праву считают американского кинематографиста Роберта Флаэрти (1884-1951), а точкой отсчета в истории этнокино – его фильм «Нанук с Севера» (1922). Время Флаэрти характеризовалось повсеместной модой на экзотику – открытие неведомых фронтирных земель и культур одинаково вдохновляло деятелей науки и искусства, в народе особой популярностью пользовались приключенческие романы, полупостановочные мелодрамы на этно-географическом материале становились хитами кинопроката. Роберта Флаэрти, заложившего в кинематографе методологию, основанную для длительном кинонаблюдении, небезосновательно называют «отцом документалистики», однако пришел он в кино именно тропой исследователя.
57 Не случайно и известный исследователь-северовед профессор Вильялмур Стефанссон, подчеркивая суровость условий, в которых приходилось работать Р. Флаэрти, отдавал особую дань уважения «поэту суровой Арктики». Эти годы северных изысканий, сопровождавшиеся постоянным взаимодействием с эскимосами, стали вполне основательным подготовительным периодом для последующих съемок «Нанука с Севера», своеобразной этнокиношколой для Р. Флаэрти. Сама идея создания фильма возникла случайно – по воспоминаниям Р. Флаэрти, во время третьей по счету экспедиции в Гудзонов залив его начальник, Уильям Маккензи, просто сказал ему: «Почему бы тебе не взять с собой одну из этих новомодных штук под названием кинокамера?» И Р. Флаэрти с интересом взялся за реализацию этой идеи – приобрел камеру, прошел кратковременное обучение на кинокурсах. По воспоминаниям Френсис Флаэрти, жены и сподвижницы режиссера, он был воодушевлен новой перспективой: «Почему нет, действительно? Он мог бы сделать фильм об этих замечательных людях, об эскимосах.
58 Если он покажет их на экране такими какие они есть, возможно и другие воспримут их также как он их чувствовал, увидят их прекрасную сущность как он это видел». С таким эмоциональным «любительским» энтузиазмом рождался так называемый Нанук Первый. Флаэрти отснял в экспедициях около 70 тыс. футов кинопленки – в основном, это были бессистемные кадры из быта эскимосов, которые он делал попутно основным исследовательским работам. Режиссер привез их в Торонто и лишь успел смонтировать черновой вариант фильма, как случилось непредвиденное – все материалы погибли в пожаре, произошедшем от случайно брошенной сигареты. Однако Р. Флаэрти не отчаялся. Как набирающий профессиональный опыт кинематографист, он признавал, что к тому времени вполне понимал и любил свой предмет, но еще не представлял в достаточной мере возможностей кинокамеры как инструмента: «Это было плохое кино, оно было скучным, не многим более, чем травелог. Я научился исследовать, но не научился снимать». А потому был твердо настроен возвратиться к друзьям-эскимосам для пересъемок фильма.
59 Роберт Флаэрти не оставил обстоятельного теоретического наследия, его методологические «послания» заложены в фильмах режиссера, начиная с «Нанука с Севера». Вышеприведенный кинотекст во многом «говорит» сам за себя – он вполне позволяет выявить и проанализировать как черты экранного образа эскимосской культуры начала ХХ в., так и основы специфического творческого метода режиссера-исследователя. Так, немой черно-белый кинофильм «Нанук с Севера» представляет собой последовательность эпизодов, повествующих о годовом хозяйственном цикле в этнокультурном сообществе эскимосов Залива Гудзон: охота на морского зверя, строительство и обустройство жилища, игры и воспитание детей, средства передвижения и т.п. Несмотря на ограниченность средств и экстремальные погодные условия, Р. Флаэрти удалось проникнуть в самую глубь Северной Канады и зафиксировать весьма ценные этнографические материалы, многие из которых сохранились до наших дней лишь благодаря этой кинопленке. При этом все экранные сцены сопровождаются емкими поясняющими комментариями автора, отлично знающего свой предмет.
60 Очевидно, режиссура для Р. Флаэрти была неотделима от исследования – базовой чертой его метода является долговременное кинонаблюдение за жизнью отдельной семьи, которое постепенно складывается в фильме в полноценный экранный образ эскимосской культуры. По этому поводу Р. Флаэрти вспоминал: «Предметом документального фильма, как я его понимаю, является жизнь в том виде, в каком ее проживают. Это отнюдь не означает, как многие могут подумать, что задачей режиссера-документалиста является неотобранная съемка серого и монотонного потока жизни. Выбор остается и, возможно, в более строгих формах, чем в художественных фильмах. Никто не может, не принося этим вреда, снимать и воспроизводить что угодно, а если бы он этого и захотел, то получилась бы сумма фрагментов, лишенных взаимосвязи и значения, и это было бы не фильмом, а сочетанием кадров». Данное высказывание свидетельствует о том, что режиссер искал творческий ключ к воплощению экранного образа снимаемой культуры не во внешней авторской концепции, а внутри самой реальности.
61 В этой же связи Д. Грирсон замечал: «Утверждая, что материал можно освоить только на месте и только в тесном контакте с ним, Флаэрти посвящает его изучению год, а то и два. Он живет среди своих персонажей до тех пор, пока из объективного наблюдателя не превращается в соучастника, пока рассказ об их жизни не становится для него как бы рассказом о себе самом». Основная визуально-антропологическая ценность работы Р. Флаэрти состоит не только в демонстрации этнографических подробностей, но и в киноописании этнического сообщества через «крупный план». Фильм «Нанук с Севера» выделяется из общей массы «безгеройных» обзорных киноочерков своего времени и является ярким примером киноработы, сфокусированной на одном ведущем персонаже и его окружении. Для него крупный план киногероя, его взгляды в диафрагму киноаппарата – не столько операторский прием, сколько определяющий режиссерский акцент. Именно через крупные планы персонажей Р. Флаэрти знакомит зрителя с культурой, представляя возможность посмотреть прямо в глаза ее представителям.
62 Синтез научно-художественных элементов пронизывает все этапы творчества Р. Флаэрти: от подготовительного периода до итогового монтажа фильма. Съемкам фильма «Нанук с Севера» предшествовал более чем десятилетний опыт «погружения» Р. Флаэрти в культурную среду эскимосов Северной Канады как в полевых экспедиционных условиях, так и в «кабинетных». В архиве Р. Флаэрти содержатся многочисленные тому свидетельства: дневниковые заметки, фольклорные записи, образцы косторезного искусства, научные тексты и прочие материалы по эскимосской культуре, собранные режиссером до начала съемок фильма. Но, пожалуй, главным методологическим достижением Р. Флаэрти было то, что он внедрил свою кинолабораторию внутрь жизни этнокультурного сообщества, сделал кинопроцесс его «общим» с эскимосами делом. Съемки происходили в непосредственном взаимодействии с местными жителями – все основные сюжеты для новелл фильма подсказывались, обсуждались и реализовывались ими. Они же были и первыми зрителями будущего фильма.
63 На съемках «Нанука» Р. Флаэрти создал на месте киностудию, обеспечивающую основные звенья кинопроцесса – съемочный, проявочный, печатный и проекционный. По воспоминаниям Френсис, жены Флаэрти, ассистентами режиссера на фильме «Нанук с Севера» были местные жители – эскимосы Нанук, Веталтук, Тукалук и малыш Томми: «Они приносили воду для проявки пленки, для чего требовалось долбить речной лед на шесть футов вглубь, и приносили воду, вперемежку со льдом и волосами оленя, которые падали туда из их меховой одежды. Они построили барабан для сушки пленки, прочесывая береговую линию на несколько миль, чтобы подобрать достаточное количество древесины... Когда небольшая электрическая фабрика Боба перестала давать устойчивый свет, достаточный для печати пленки, они затемнили окно, но не все, оставив часть размером с одну рамку для кинопленки, и через этот слот Флаэрти печатал свою пленку, кадр за кадром, под светом низкого арктического солнца». В начале съемок эскимосы не могли понять, для чего они все это делали, и вообще смысл работы Р. Флаэрти, ведь они никогда не видели кино.
64 Это была пленка, как Нанук охотится на моржа... Огни прожектора зажглись. В хижине воцарилась полная тишина. Они видели Нанука, хотя Нанук был здесь, в хижине рядом с ними... Затем они увидели моржа, и тут же, по воспоминаниям Флаэрти, толпа закричала: "Держи его!". С этими криками они подталкивали друг друга, стремясь подобраться поближе к экрану и помочь Нануку удержать этого моржа. С тех пор все говорили только об этих охотничьих сценах "Агги", как они прозвали фильм». По мере возможности, поняв, что такое кино, эскимосы уже сами предлагали режиссеру сцены для фильма, развивая методологический принцип Р. Флаэрти о том, что «сюжет фильма должен происходить из жизни народа, а не из вымысла постановщика». Флаэрти не ориентировался на заранее сконструированный сценарий, организую работу над фильмом путем постепенного эмпирического отбора материалов, пользуясь создаваемым на месте лишь сценарным планом со «слегка намеченным сюжетом», который редактировался совместно с эскимосами в процессе съемок.
65 А потому в фильме «Нанук с Севера» нет случайных, «туристических» сцен, все действия всех героев в кадре – внутренне обоснованы. Большинство эпизодов фильма выглядят как главы этнографической книги. Например, сцена игры в охоту – демонстрация своеобразного варианта естественной педагогики – ключ к системе воспитания у народов Севера или столь активное внимание режиссера к отношениям людей и собак. Не случайно этнолог К. Расмуссен характеризовал формулу эскимосского отношения к жизни как девиз: «Дай мне зиму и собачью упряжку, а остальное возьми себе». Использование приемов постановочного кино-составной части метода Флаэрти – являлось распространенной практикой в тот период. С одной стороны, использование постановочных методов в документальном кино диктовалось техническими причинами – сложностью работы с кинопленкой, особенно в условиях экспедиции, размерами и шумностью киноаппаратуры – остаться «невидимым» в процессе съемки было невозможно технически, а записывать произвольные сюжеты на пленку с надеждой на последующий отбор материала было затратно экономически.
66 Если другой известный современник Р. Флаэрти, классик советского документального кино Д. Вертов, конструировал документальность авторским «киноглазом», то Р. Флаэрти ее реконструировал. В общем виде архитектура творчества Р. Флаэрти выглядит как последовательное воплощение следующих принципов: основательное антропологическое исследование, предшествующее съемке; съемочные работы, охватывающие годичный этнокультурный цикл, основанные на сочетании кинонаблюдений и вынужденно-реконструируемых сцен; тщательный отбор материала, максимально раскрывающего «дух» снимаемой культуры – на этапе монтажа. Кинокритик А. Базен метко подчеркивал принципиально простые монтажные приемы в фильме «Нанук с Севера»: «У Флаэрти мы сталкиваемся с таким пренебрежением к техническим приемам, которое просто поражает. Флаэрти дает камере чистый материал. Камера является основным рабочим инструментом творца». Можно говорить о так называемом внутри-кадровом монтаже в фильме Р. Флаэрти, когда вся сцена развивается внутри длительного кадра, а не разбита на монтажные фрагменты.
67 И главным камертоном в этой связи для Р. Флаэрти было «открытие»: «Удивительно! Исключительное свойство кино: когда человек вооружен камерой, он видит мир как бы впервые. Мир становится богаче, полнее. Испытываешь особое чувство восторга». Как видно, метод Флаэрти, открытый режиссером в фильме «Нанук с Севера», заключается в соединении исследовательских, документальных и художественных элементов в кино, благодаря чему в фильме удалось передать не только информацию о событиях, но и их образно-эмоциональный контекст, – столь важное «ощущение» Севера. В этой связи исследователь Э. Карпентер относительно фильма Р. Флаэрти пишет: «Нигде нет более тяжелой жизни, чем в Арктике, ибо нет более пустынных и бесплодных просторов, чем здесь, и само бесплодие – сущность этой земли». При всем вышесказанном следует особо отметить то факт, что Р. Флаэрти использовал кино как особый способ познания культуры. Съемка длинными планами, внимание к деталям, состоянию – есть прямое проявления исследовательского акцента в флаэртианском киноязыке.
68 Почти все планы – статика. Камера, а значит и зритель, просто стоят и наблюдают, открывая неведомую жизнь». Режиссер принципиально настаивал: «Документальный фильм действует на месте, которое хотят воспроизвести вместе с живыми существами, находящимися там. Целью должно быть верное правде изображение, которое включает в себя атрибуты окружающего мира и связывает драматическое с истинным». И еще одним методологическим принципом, выдающим в Р. Флаэрти исследователя, является импульс сохранения культуры средствами кино: «Не упадок примитивной культуры интересовал меня, а наоборот, я хотел создать портрет врожденных качеств народа, пока это еще возможно, пока еще не уничтожена совсем их культура». Он стремился создать визуальную летопись снимаемого народа, декларируя что «дело режиссера – отыскать крупицу величия в каждом народе, найти хотя бы один жест, который бы ясно выразил это». И потому вполне закономерно, что фильм «Нанук с Севера» стал кинодокументом, зафиксировавшим быт эскимосов с полнотой и точностью, недоступной никаким иным средствам описания этнографических фактов.
69 С одной стороны, благодаря этнографическому содержанию, основанному на долговременном кинонаблюдении, «Нанук» стал вкладом в антропологию, – одним из первых киносвидетельств о культуре эскимосов северной Канады. С другой – в сюжетах торговой тематики – он запечатлел историю экономической колонизации Северной Канады. Художественная же составляющая обеспечила фильму успех у широкой зрительской аудитории – фильм имел экстраординарный успех в кинопрокате разных стран мира, снискав заслуженное лидерство в рейтингах мировой киноклассики. На волне зрительского признания в США и Европе появились даже конфеты с изображением храброго эскимоса и мороженное «Нанук». Именем Флаэрти называют киностудии и кинофестивали, в том числе и в России (пермская «Флаэртиана» и др.). Примечательно, что и первопроходец этнографического кино в России Александр Литвинов получил в киносообществе прозвище «русский Флаэрти», а его фильм «Лесные люди» (1929) соотечественники с гордостью называли «Наш Нанук». Таким образом, фильм «Нанук с Севера» является многослойным документом своего времени.
70 В случае, если можно найти истинного носителя культуры кетов и провести опрос, получение фактических данных может осложниться использованием не совсем адекватной системы проведения работы с информантом. В частности, при исследовании кетов возникали такие ситуации. Например, во многих опубликованных работах констатируется, что у этого этноса было понятие «год». Однако, по нашему мнению, представители обществ с традиционным укладом не могли оперировать таким понятием, так как их образ жизни и хозяйства не способствовал формированию подобного временного периода. Причина того, почему все-таки этим народам приписывается существование «года» в их календарях, заключается в наличии как минимум двух ошибок: 1. Исследователи изучали кетов уже после начала массовой ассимиляции русским населением, когда этнос уже не являлся традиционным и исконная культура была утрачена. И у кетов уже могли быть выработаны многие элементы культуры и понятия, присущие русским (например, понятия «космос», «самолет», «марксизм-ленинизм», в том числе и понятие «год»).
71 Понятно, что результатом изначально некорректно проведенных полевых исследований являются неверные фактические материалы, которые в свою очередь обусловливают ошибочные и противоречивые логические построения, умозаключения, выводы, гипотезы и пр. Подобная классическая ситуация упоминается О.С. Ахмановой. По ее словам, утверждалось, что у некоторых народов не было слова «дерево», но были зафиксированы обозначения каждой отдельной породы дерева (например, в языке индейцев). Однако подобного рода утверждения не всегда отвечают истинному положению вещей. Подобные факты можно проследить до первоначального, совершенно ненадежного источника. Так, например, сведения об отсутствии якобы в языке могикан слова, посредством которых можно было бы обозначить не какой-нибудь сорт дерева, а дерево вообще, заимствованы Бонфанте у Есперсена. Есперсен же, оказывается, заимствовал их в свою очередь у одного из первых американских миссионеров, некоего Хеккевельдера, у которого первоначальные исследователи туземных американских языков почерпнули немало материалов.
72 Стихия практики обучения физике не позволяет быстро и устойчиво достигать качественных результатов обучения, воспитания и развития. В иерархически содержательно и процессуально сложной практике постоянно размывается вектор инвариантных методических действий, если в противовес не создается практика постоянного воспроизводства норм физического и методического познания, деятельности. В методике физики как науке возникают разрывы в создании системы теоретического, экспериментального и практического производства инвариантных решений. В настоящее время доминирующую долю учебников физики занимают издания, вышедшие в свет пятьдесят и более лет назад, например учебники А.В. Перышкина, претерпевающие многократные переиздания. Изменения лишь разрушают их стиль, усложняют добавками. Словом, нет методологического единства по многим аспектам в реальной практике обучения. И вместо современных норм деятельности формально усваивается набор информации. Инвариантность как принцип в состоянии упростить сами теоретические решения и их освоение в учении.
73 Ключевым является вопрос: что не меняется в деятельности? Во-первых, не изменяется структура деятельности. Во-вторых, основное свойство деятельности – воспроизводимость. В-третьих, не изменяется коммуникация, она фундаментальна для деятельности и является инвариантом. А вот мышление, по-видимому, не инвариант, вот почему Г.П. Щедровицкий приложил усилия в построении обобщения – мыследеятельности. Вряд ли факты в дидактике физики являются инвариантными. При изменении цели интерпретации факты меняются, многие из них могут получать противоположный смысл. Таким образом, выделение инвариантов в дидактике физики требует жесткого определения условий преобразования. Многофакторность и рукотворность дидактических событий являются сильным ограничителем для этого языка описания. Таким образом, научную проблему исследования мы видим в формулировании и конкретизации дидактического потенциала инвариантов учебной деятельности для оптимизации конструирования содержания и процессов обучения физике. Методология исследования.
74 Результаты теоретического исследования проблемы: виды методологических инвариантов образовательной деятельности, их теоретические и практические возможности. Наша гипотеза исходит из того, что инвариантные методические решения во все времена определяли стратегию развития самой науки «дидактики физики» и реальной практики физического образования. При выполнении работы мы ориентировались на доказательство предположения, что разработка и внедрение в практику инвариантных методических решений организации деятельности учащихся (а) способствует реализации принципов обучения при осуществлении любой педагогической технологии, (б) может служить основанием для создания непротиворечивой и понятной учителям технологии освоения базовых норм учебной деятельности, (в) способствует осмысленной и структурированной организации учебного процесса, а следовательно, приводит к пониманию и активной деятельности учащихся при обучении. За последние пять лет в известных базах данных практически отсутствуют значимые публикации по теме статьи.
75 Но все же мы считаем, что косвенно подкрепляющими наши поиски являются работы, посвященные истории развития дидактики физики за рубежом, анализу проблем их практики; анализу проблем обучения учителей физики с точки зрения соответствия поставленных целей обучения и реалий практики; поискам эффективных методов обучения, основанных на методе научного познания; конкретным эффективным методическим решениям; способам формирования мышления и мировоззрения при опоре на современные исследования ученых-физиков. Авторский подход в выделении методологических инвариантов следует логике: деятельность – виды образовательной деятельности – виды описаний – виды инвариантов – образцы использования. Результативность теоретического поиска определяется как по чистоте интеллектуальных построений, так и по практической эффективности. К методологическим инвариантам мы относим инварианты знаний и деятельности уровня мегаобобщения: парадигмы, картины мира, языков описания, принципы, фундаментальные модели, законы, системы, взаимодействия, движения.
76 В целом идея инвариантности позволяет объединить разные по содержанию методические средства (модель урока, схемы научного метода познания и др.) для организации устойчивой образовательной системы, а значит, для процессов трансляции и воспроизводства деятельности. В дидактике физики в содержании опыта выделяют эпистемологические единицы (факт, проблема, гипотеза, модель, «онтологическая картинка», метод), виды знаний (естественно-научные, методические, управленческие), интеллектуальные операции (мышление, понимание, рефлексия, коммуникация, предметная деятельность) и виды теоретических обобщений (понятия, законы, теории, физическая картина мира). На содержание опыта накладываются условия и процессы трансляции и усвоения опыта. Принципиально для целей массового обучения все эти стороны-аспекты нормировать. И уже в этом процессе используется инвариантность как общий принцип. Далее постоянно происходит конкретизация: принцип инвариантности находит выражение в видах инвариантности. Обратимся к устойчивым и продуктивным дидактическим решениям.
77 Во-первых, язык инвариантности реализуется в выделении принципов образовательной деятельности. Более того, всегда было стремление построить системы принципов (И.Я. Лернер, В.В. Краевский и др.). Ниже описано, на наш взгляд, построение постнеклассической системы принципов образовательной деятельности. Дидактика физики в отношении принципов обучения всегда занимала подчиненное положение по отношению к педагогике, она их заимствовала и уточняла под область деятельности. Единственным оригинальным и инструментальным принципом дидактики физики является принцип цикличности. Опыт его построения и использования говорит об эффективности «специализированных» принципов. Не случайно сейчас этот принцип активно востребован в конструировании содержания курса физики, учебного процесса. Отсюда следует проблема: чтобы принципы работали, необходимо знать, для чего они построены, как их инструментально использовать, что и в какой области деятельности они дают. Немаловажной с теоретической точки зрения является замкнутость системы принципов.
78 Наконец, сами принципы играют роли методологических ориентировок деятельности, хотя, конечно, имеют только относительную устойчивость. Изменение социальной, культурной и научной практики приводит к изменению системы принципов. Фактически от видения классической парадигмы мы переходим к видению и описаниям неклассической парадигмы. Здесь субъекты или объекты – саморазвивающиеся системы, погруженные не просто в предметную область, а в культуру. Они только относительно и кратковременно статичны и, очевидно, незамкнуты. Все в большей степени мы вынуждены учитывать изменения самих средств, методов, форм, принципов и познания, и обучения. Известный методолог В.С. Степин обращает наше внимание фактически на новые инварианты познавательной деятельности, значение которых при историческом переходе от классической к постнеклассической науке только возрастает. В современном познании необходим более глубокий «уровень рефлексии над деятельностью»; субъект и объект выступают как две необходимые стороны деятельности, где посредником между ними оказываются «средства и операции деятельности».
79 Система образовательных принципов не может быть закрытой, прежде всего из-за естественно-искусственной природы образовательной деятельности. Отсюда любое историческое изменение требует новых инвариантов деятельности. Но система принципов – устойчивый регулятор образовательной деятельности, инвариант описаний образовательной реальности. Важно и то, что принципы как инварианты деятельности могут регулировать разные аспекты: онтологические представления, структуру и содержание, процессы. В целом поиск и выбор принципов оправдан теоретической и практической полезностью их использования. Во-вторых, язык инвариантности реализуется в различных моделях, несущих функции ориентировок деятельности. Итак, теоретически достаточно убедительно раскрывается фундаментальный характер дидактического потенциала языка инвариантности для описания и управления образовательными процессами. И этот язык естественно понятен и технологичен. Приведем четыре примера фундаментальных решений для дидактики физики. Типичный и важный для понимания процесса познания первый пример – методологическая модель мышления.
80 В ней инвариантность мыслительной деятельности получает знаковое выражение. Причем норма «объекты – знаки» выделена жестко, универсально для любой мыслительной деятельности. Эта модель в дидактику физики «пришла» из методологии как некое теоретическое обобщение. Ее фундаментальность влияет на многие методические поиски. Второй пример – дидактическая модель учебной деятельности по освоению научного метода познания в форме «факты – модель – следствия – эксперимент» (В.Г. Разумовский, 1972, 2016). Вот уже пятьдесят лет в дидактике физики устойчиво существует эта методическая норма. В разное время она успешно использовалась: а) для структурирования содержания физического образования, в частности для задания теории физического явления; б) решения в учебном процессе проблем научной грамотности школьников; в) управления деятельностью по решению школьных учебных задач и др. Наиболее последовательно эта модель учебной деятельности была реализована в учебнике физики нового поколения под редакцией В.Г. Разумовского и В.А. Орлова.
81 Во-первых, на основе историко-логического анализа он предлагает структуру учебной физической теории как системы знаний в форме «основание – ядро – следствия». Во-вторых, выделяет иерархию-систему теоретических обобщений в обучении: понятия, законы, теории, физическая картина мира. В-третьих, разрабатывает глобальное обобщение знаний в так называемой концепции взаимодействий со следующей логической схемой синтеза знаний: а) структурные уровни деления материи (мегамир, макромир, микромир); б) модель пространства (евклидово, однородно, изотропно), времени (однородно, непрерывно, однонаправлено), материи (материальная точка); в) взаимодействие как причина всех явлений и модель взаимодействия (фундаментальная – квантово-релятивистская, как следствие – полевая и дальнодействие); г) универсальные физические величины как характеристики свойств физического объекта (импульс, энергия, момент импульса, заряд); д) иерархия расстояний, формы движения материи в рассматриваемой пространственной области, их описание фундаментальными физическими теориями.
82 В рамках первоначальных представлений этот факт необъясним. Для понимания явления необходимо выделить взаимодействующие объекты. И на этом этапе ученики догадываются, что есть еще один «невидимый» объект – воздух в бутылке. В итоге учащиеся с помощью учителя приходят к выводу, что в данном явлении взаимодействуют не два, а пять объектов: бутылка, бумажный шарик, воздух наружный и в бутылке, Земля. Описание (объяснение) явлений. Оговариваем, что действие Земли проявляется в создании однородного гравитационного поля, оно в данном случае постоянно, поэтому нас интересует поведение других объектов. После этого ученики с легкостью формулируют верное объяснение наблюдаемого явления и переходят к решению возникшей задачи: как преодолеть сопротивление имеющегося в бутылке воздуха и задуть шарик вовнутрь (предлагается использовать дополнительное оборудование). Один из способов решения – сузить поток вдуваемого воздуха с помощью трубки (корпус от ручки, бумажная трубочка и др.) и направить его на шарик.
83 В результате организованной таким образом мыслительной деятельности с объектами мы задаем ее логику от выделения физических объектов и явлений к их описанию, а также обосновываем необходимость выполнения данных этапов. Инвариантность структуры и логики решения задачи в довольно широком возрастном и содержательном поле деятельности говорит об устойчивости методического решения. Остается задача исследования (корреляции) инвариантности теоретических норм и инвариантности (устойчивости) практики их реализации. Обобщение: конструктивное решение различных вопросов методики обучения в разное историческое время связано с поиском инвариантных решений на основе ценностных, целевых, структурных и содержательных подходов. Результаты. Экспериментально-дидактическое исследование успешности методологических ориентировок учебной деятельности и деятельности преподавания. Нормирование учебной деятельности. Проблема задания, формирования или освоения и диагностики физического мышления – давняя, известная и достаточно острая проблема теории и практики обучения.
84 В построениях теоретического языка описания образовательных явлений деятельность по выделению закономерностей осуществляется плохо, искусственно, отсюда и актуальность поиска альтернативных методов. Такие эмпирически фиксируемые и теоретически воспроизводимые качества образовательной деятельности, как устойчивость, известный консерватизм и прагматизм, обосновывают использование соответствующего языка описания – языка инвариантов. В ходе рефлексивных поисков сформулирован новый метод исследования в дидактике физики, заключающийся в выделении инвариантов в эмпирическом материале образовательной деятельности, в теоретическом построении инвариантов деятельности в форме принципов, моделей, ориентировок, знаний. Практика раскрывает дидактический потенциал метода инвариантов в понимании эмпирической реальности, в эффективном конструировании новой образовательной реальности. Во-первых, удается найти инвариантные формы содержания образования, например, в виде следующих логических структур: «основание – ядро – следствия», «факты – модель – следствия».
85 Результаты показывают, что вопросы безопасности сопряжены с высокой степенью ответственности управленческого персонала. Во многих исследованиях рассматриваются проблемы насилия, что приводит к широкому внедрению стратегий школьной безопасности, комплексной безопасности, определению характеристик культуры безопасности. По мнению Т. Смит, безопасность зачастую связывают с проблемами биотерроризма и проблемами ожирения, поскольку они находятся в центре общественного внимания. Эти проблемы влияют на образовательные программы высшей школы (например, делается акцент на общественном здравоохранении, укреплении здоровья населения). Кроме того, высшие учебные заведения сталкиваются с большим количеством проблем, связанных со здоровьем студентов в кампусе (студенческие общежития, хостелы и др.), чем когда-либо прежде, поэтому основное внимание уделяется снижению риска с помощью таких инициатив, как предупреждение проблем психического здоровья, злоупотребления наркотиками, сексуальных посягательств и возможных террористических актов.
86 Деятельностный компонент физической культуры основан на учебных и самостоятельных занятиях по физической культуре в режиме учебно-трудовой деятельности, включающих как малые формы физической культуры в режиме учебного труда студентов, так и использование физических упражнений как средства активного отдыха. Данный компонент формирует четкие установки на рациональный режим, включающий разумное распределение часов, отведенных на сон, прием пищи, правильное чередование интеллектуальных, физических, эмоциональных и других проявлений жизнедеятельности, способствующих всестороннему и гармоничному развитию здорового индивида. Знакомство с основами частных методик для физического совершенствования человека (на примере фитнеса и его новых видов) также связано с самосовершенствованием и сознательной работой по личностному росту и развитию. Данный процесс заключается в формировании определенных качеств, навыков и свойств личности, основанных на индивидуальных интересах и ценностях, которые способствуют субъективной успешности и освоению новых социальных ролей.
87 Задача оздоровительного активного отдыха в рамках фитнеса – это достижение должного уровня физического состояния для оптимальной физической работоспособности и стабильного здоровья. При этом используются регулируемые нагрузки, не превышающие функциональных возможностей организма, но достаточные для возникновения тренировочного эффекта. Для здоровья «много лучше, если человек правит в себе самом, что ему не надобно одерживать побед над собою». Контроль в процессе самостоятельных занятий физическими упражнениями и спортом продиктован необходимостью оценки состояния организма как во время тренировочного процесса, так и после него. В первую очередь этому содействуют мероприятия врачебного контроля и самоконтроля занимающихся. Для повышения эффективности занятий и во избежание неблагоприятного влияния на организм необходимо своевременно корректировать физическую нагрузку. Самоконтроль предполагает внимательное отношение к своему здоровью; возможность освоить простейшие методы самонаблюдения; оценивать и анализировать показатели самоконтроля; использовать полученные знания на практике.
88 Мы выделяем основные показатели самоконтроля (самочувствие, работоспособность, аппетит, желание тренироваться и участвовать в соревнованиях), а также такие объективные показатели, как частота сердечных сокращений, артериальное давление, жизненная емкость легких, жизненный индекс, коэффициент восстановления, масса тела, содержание тренировки и как она переносится. Режим физических нагрузок и режим восстановления представляют единый тренировочный процесс, включающий необходимые средства восстановления работоспособности организма. Понятия «работоспособность», «утомление», «переутомление», «усталость», «патологический стресс», «информационные нагрузки» имеют комплексный характер. Для восстановления израсходованных и создания дополнительных энергетических резервов необходимы как предупреждение переутомления организма в целом и отдельных его систем и органов, так и обеспечение энергетических и пластических потребностей, повышение функциональных возможностей дыхательной и сердечно-сосудистой систем, повышение роста тренированности.
89 К психологическим средствам восстановления мы относим психогигиену, психотерапию, музыку и цветомузыку, метод аутогенной психомышечной тренировки. Также существует разнообразный арсенал медико-биологических средств, способствующих решению задач ускорения восстановительных процессов (физио- и гидротерапевтические процедуры, массаж, прием витаминов, использование спортивных кремов, растирок и др.). Современная физиотерапия располагает большим арсеналом природных и искусственных факторов – это разнообразные средства закаливания (ультрафиолетовые излучения, аэроионизация, холодовые и тепловые процедуры, морские купания, контрастные ароматические и вибрационные ванны, парная и суховоздушная бани-сауны, массаж и самомассаж и др.), медикаментозные препараты, применяемые под врачебным контролем, а также ряд лекарственных растений, обладающих седативным эффектом. Принципы и условия предупреждения переутомления и хронического утомления основаны на оптимальном сочетании труда и отдыха, культивировании положительных эмоций и отказе от вредных привычек.
90 Эти тренажеры стали широко использоваться в оздоровительных целях, особенно для лиц, имеющих заболевания сердечно-сосудистой системы. Они дают большую нагрузку на мышцы, но незначительно увеличивают частоту сердечно-сосудистых сокращений. Применение тренажеров для восстановления работоспособности человека (восстановительного лечения, развития мышц спины, для балансирования внутри вращающегося колеса, для мышечной реабилитации, реабилитации дыхания, самомассажа и др.) имеет позитивный оздоровительный эффект в комплексе с общеразвивающими физическими нагрузками (бег, ходьба, плавание, прыжки, метание и др.). Каждая профессия предъявляет человеку высокие специфический требования, прежде всего к его физическим и психическим качествам, прикладным навыкам. В то же время доказано явление положительного переноса физических качеств и навыков человека с одного вида двигательной деятельности на другой, обоснован позитивный результат в ситуации переноса в иную сферу деятельности психических качеств и свойств личности, преобразованных должным образом в процессе физкультурной деятельности.
91 Основы методики профессионально-прикладной подготовки строятся в единстве с общей физической подготовкой, как дополнение применяются специализированные виды физической активности (туризм, лыжные походы, массовые заплывы, гребля на лодках и др.). Педагогический контроль в профессионально-прикладной физической подготовке позволяет определить ограничения при допуске к конкретной профессии по состоянию здоровья. Здоровьесберегающие технологии также включают основы методики регуляции эмоциональных состояний человека. Влияние эмоций двояко: они или значительно возбуждают нервную систему, когда человек теряет самоконтроль, или же сильно затормаживает ее, что приводит к скованному поведению и мешает свободной жизнедеятельности. Разнообразные методы и средства психологической подготовки (мобилизирующие, корригирующие, релаксирующие, психолого-педагогические, психофизиологические и произвольной саморегуляции) оказывают терапевтическое влияние на индивидуальные особенности и потенциальные возможности личности.
92 Приподнятое психическое состояние является фактором, усиливающим жизнедеятельность организма и способствует повышению физических и интеллектуальных результатов. Спортивно-массовые и оздоровительные мероприятия – это и форма воспитания чувства патриотизма, коллективизма, товарищества и других коммуникативных качеств. Студенты, добровольно выбирая вид спорта, психологически готовы к перенесению максимальных физических нагрузок. Тренировки требуют постоянного самосовершенствования, повышения спортивного мастерства. В ходе тренировок и соревнований они реализуют психофизиологические возможности, проявляя стойкость и волю к победе, у них формируется свое отношение к организации здорового быта и разумного досуга. Занятия в спортивной секции проводятся в соответствии с планом, в котором отражены время и периодичность тренировок в течение недели, месяца, полугодия, года. Важными условиями эффективности тренировки являются круглогодичность и правильное планирование применяемых средств, объема и интенсивности нагрузок.
93 Каждый студент испытывает умственное перенапряжение во время интенсивных учебных нагрузок, при этом недостаточная физическая активность в условиях однообразной рабочей позы, слабого двигательного фона и хронического утомления наносит существенный вред здоровью. Физиологи и медицинские работники наблюдают у большинства студентов явления переутомления и перенапряжения нервной системы, снижение сопротивляемости организма к инфекционным заболеваниям. Кроме снижения умственной и физической работоспособности, ухудшения памяти и внимания, наблюдаются нарушение сна, возникновение болей в области сердца и ряд других негативных явлений. Возрастающие умственные нагрузки в условиях активизации учебной деятельности требуют применения здоровьесберегающих технологий. Наиболее оправданный путь увеличения адаптационных возможностей организма и сохранения работоспособности – создание условий удовлетворения личности в разнообразной двигательной активности и знаниевой подготовке в области физической культуры.
94 Одной из главных задач в этой связи является воспитание у студентов потребности в здоровом образе жизни через осознание здоровья как высшей ценности человеческого бытия, без которого человек не может состоятся и реализоваться как личность. Необходимость исследования в образовательном процессе современных форм и средств физической культуры для решения задач здоровьесбережения требует использования философских, медицинских, педагогических и психологических основ современного научного знания по формированию здоровья человека, в том числе основ возрастного развития человека в условиях интенсивной интеллектуальной нагрузки и особенностей протекания адаптационных процессов. В данных процессах значительное внимание уделяется роли педагога и основным направлениям его физкультурно-педагогической деятельности. В связи с этим предлагаются современные здоровьесберегающие технологии в режиме учебы, труда и отдыха студентов, а также методы контроля и оценки работы как педагога, так и образовательного учреждения с позиции здоровьесбережения.
95 Согласно современным определениям здоровье – это состояние физического, духовного и социального благополучия. Поэтому дисциплина «Физическая культура и спорт» в настоящее время является обязательной в образовательных программах нефизкультурных вузов очной, заочной, дистанционной и вечерней форм обучения. Возможности данной дисциплины определяются реализацией ценностного и деятельностного компонентов. Ценностный компонент включает понимание ценностного потенциала физической культуры во взаимосвязи с профессиональным образованием и четким представлением модели здоровья выпускника вуза. В этой связи следует отметить, что общая культура современной личности, ее духовная культура, синтезирует в себе еще и такую ценность, как гуманный образ жизни, требующий от личности определенных поступков. Именно на эту ценность опираются государство и общество как важнейшую характеристику отрефлексированного антропоцентризма. Стремясь соответствовать требованиям общества, молодые специалисты очень часто достигают желаемых результатов за счет истощения ресурсов собственного здоровья.
96 Сегодня много говорят о стрессогенных профессиях, требующих больших резервов самообладания и саморегуляции. Но реальная ситуация такова, что в высших учебных заведениях нефизкультурного профиля будущих специалистов не обучают выдержке и самообладанию, умению сохранять профессиональную форму путем применения здоровьесберегающих технологий. Поэтому мы наблюдаем многочисленные «провалы» в их физическом и психическом состоянии. Полезными ценностными ориентирами для здоровья и хорошим примером для окружающих являются социальная зрелость, отсутствие вредных привычек, опрятный внешний вид, позитивный жизненный настрой, высокая работоспособность, целеустремленность, стрессоустойчивость. К ценностному компоненту физической культуры мы также относим знание истории физической культуры и спорта, основ методики самостоятельных занятий физическими упражнениями и спортом, основанных на принципах сознательности и активности, наглядности, систематичности, ступенчатом и волнообразном режиме физической нагрузки, планировании самостоятельных тренировочных занятий в течение учебного (рабочего) дня.
97 Рассматривая здоровьесберегающие технологии в режиме учебы, труда и отдыха студентов, мы разделяем их на две формы реализации в высшей школе – ценностной и деятельностной. Раскрыть социальную значимость физической культуры как общественного явления и основы формирования здорового образа жизни имеет целью ценностная форма. Основанная на понимании определения «человеческий капитал» как совокупность личностных качеств индивидов, которые они могут использовать для получения конкурентных преимуществ на рынке труда (знания, умения и навыки, здоровье, устойчивость к стрессам, приятная внешность, физическая сила, ловкость, выносливость, способность адаптироваться к изменениям и др.) – эта область знания указывает на важность, значимость, пользу, полезность физической культуры и спорта. Разумное распределение времени (сон, прием пищи, правильное чередование физических, интеллектуальных, эмоциональных проявлений) имеет целью сформировать деятельностную форму как результат совершенства, приобретенного в ходе физического развития для успешной профессиональной деятельности.
98 В свете изложенных соображений нельзя согласиться с тем, что «предоставление держателю опциона его контрагентом безотзывной оферты является, по сути, исполнением последним своих обязательств по соглашению о предоставлении опциона на заключение договора». Данный подход необоснованно усложняет рассматриваемую организационную связь и, к тому же, порождает трудноразрешимую проблему допустимости понуждения к направлению безотзывной оферты. Однако на самом деле вся прелесть и одновременно простота ситуации в том, что безотзывная оферта считается сделанной и полученной ее адресатом с момента достижения соглашения о предоставлении опциона на заключение договора. Держателю опциона остается только решить, воспользоваться ли предоставленной ему возможностью акцептовать такую оферту. «Таким образом, – правильно подчеркивает В.В. Михайлов, – одна сторона соглашения о предоставлении опциона на заключение договора предоставляет за плату безотзывную оферту, которая может быть акцептована в порядке, в сроки и на условиях, которые предусмотрены опционом (курсив мой. – В.Г.)».
99 В частности, согласование предмета соглашения о предоставлении опциона предполагает определение сторонами условий безотзывной оферты, а также порядка, сроков и условий ее акцепта держателем опциона. В результате содержание организуемого договора будет соответствовать условиям, сформулированным в соглашении как условия безотзывной оферты, а процесс заключения данного договора – условиям, сформулированным как порядок, сроки и условия ее акцепта. В соглашении о предоставлении опциона на заключение договора согласовываются условия оферты, т.е. условия будущего договора, а также порядок, срок и условия акцепта такой оферты (включая обусловленность акцепта наступлением определенного условия, в том числе зависящего от воли одной из сторон). То есть имеют место согласованная состоявшаяся оферта и согласованный предполагаемый акцепт, а решение вопроса о заключении договора всецело зависит от воли обладателя правообразующей возможности, что, собственно, наблюдается во всех случаях связанности оферента, возникающей с момента получения оферты ее адресатом.
100 А вот в опционном договоре до момента выбора кредитора (наступления обстоятельств, при которых требование по такому договору считается заявленным) каких-либо дебиторских правомочий у должника не возникает. И если до этого момента исполнение все же последует, на управомоченной стороне будет наблюдаться неосновательное обогащение, если только принятие исполнения нельзя расценить в качестве сделанного в пользу такого исполнения выбора кредитора. В этом смысле опционный договор предоставляет опцион на исполнение договора. То есть возникшее из опционного соглашения правоотношение оказывается в некоем «замороженном» состоянии, и дальнейшая динамика данного правоотношения зависит от усмотрения (воли) стороны, которой причитается определяющее имущественное предоставление. Таким образом, соглашение о предоставлении опциона на заключение договора и опционный договор объединяет то, что динамика договорной связи развивается по усмотрению одной стороны, которая, по общему правилу, за получение такой возможности совершает встречное имущественное предоставление (уплачивает опционную премию).
101 Вместе с тем в случае с опционным договором правильно вести речь об опционной оговорке, составляющей содержание уже заключенного договора. Дальнейшая динамика самого договора с опционной оговоркой зависит от усмотрения держателя опциона, где под опционом необходимо понимать секундарное правомочие как правопреобразовательную возможность. При этом ничто не мешает сторонам предусмотреть в качестве опционной оговорки не только «опцион на исполнение договора», но и «опцион на изменение договора» или «опцион на расторжение договора». Соглашение же о предоставлении опциона на заключение договора порождает опцион как секундарное правомочие в виде правообразующей возможности, реализация которой приводит к заключению другого, согласованного данным соглашением договора. Именно здесь наблюдается связка «организационный – организуемый договоры», в которой роль организационного договора выполняет соглашение о предоставлении опциона на заключение договора, а организуемого – договор, возникающий вследствие реализации держателем опциона предоставленной ему правообразующей возможности.
102 «Мои воспоминания» А.Н. Бенуа, включаясь в единый контекст мемуарной литературы русской эмиграции, проявляют характерные для них особенности хронотопа: история жизни творческой личности представлена в связи с историческим контекстом, специфика пространственно-временной организации обусловлена избирательностью памяти автора-живописца и подчинена эстетическму вектору, важно воплощение как исторического, так и мифологизированного хронотопа, наличие хронотопа родного дома, который в силу различных причин с течением времени утрачивается, сосуществование идеального и антимира, реального и ирреального мира, представление природного хронотопа. А.Н. Бенуа присуще погружение в мистификацию, проникновение в действительность потусторонних элементов, углубленность в прошлое, идеализация детства. Цель данной работы состоит в определении специфики хронотопа Петербурга в «Моих воспоминаниях» художника-мемуариста А.Н. Бенуа и в выявлении взаимосвязей между эстетическими установками его живописного творчества и их отражением в его восприятии города в вербальном тексте.
103 У авторов-художников пространство значимо в его связи со стариной, культом предком, осознанием того, что идеальный топос остался в утраченной России. Исторические, социальные события представлены в аспекте художественно-бытовой среды и ретроспективной национально-исторической панорамы, которая либо выступает как фон, на котором разворачивается жизнь автобиографического героя, либо подвергается аналитико-психологическому и эстетическому осмыслению автором-повествователем, преобразованию в объект живописного изображения. В «Моих воспоминаниях» А.Н. Бенуа категория времени-пространства характеризуется многоуровневой структурой. Хронотоп воплощается как в реально-историческом, «открытом» времени, так и в воображаемом пространстве, субъективном «закрытом» времени, пространстве искусства, мистическом пространстве, соединяющем ретроспективное время и пространство автобиографической памяти. Фантастический ужас, таящийся в Петербурге и его окрестностях, воспринимается автором как вполне закономерный, и мастер стремится его воплотить и почувствовать.
104 В силу своей влюбленности в прошлое русской культуры он вглядывается в историю через призму искусства, смотрит «на мир, как на арену исторического развития, тайны которого хранят молчаливые памятники прошлого», это и тенденция к пропаганде русской старины. Данные резиденции остаются эстетически значимыми для героя на протяжении всей жизни. Топосы оцениваются посредством еще одного критерия – «родственности» их герою. Таким же близким, как и топос Петербурга, герою стали топосы Парижа и Версаля. Они относятся к хронотопу авторских зарубежных путешествий, куда входит вся совокупность посещенных им стран и городов. Заграничная среда, как и петербургская (российское пространство представлено столицей и ее окрестностями, но расширяется за счет введения в текст имен художников московской живописной школы), в целом представляет синтез различных художественных эпох, воплощенных в разных произведениях искусства: живописи, литературы, скульптуры, архитектурных сооружениях, – словно перебрасывающих культурный мостик из исторического прошлого в настоящее автора-повествователя
105 В.Н. Топоров отмечал, что среди загородных парков Царского Села, Гатчины, Петергофа, Ораниенбаума, Стрельны и др. «Павловск занимает особое, можно сказать, исключительное место в ряде отношений, в том числе и в отношении полноты и выделенности-акцентированности "аполлоновского" начала. Оно живет и в природно-пейзажном пространстве, и в пространстве Павловского дворца. Павловск – подлинное владение Аполлона, и нигде более "аполлоновское" не представлено с такой полнотой и очевидностью, с такой органической слитностью с природно-пейзажными с другими образцами творчества гения искусства». Ощущение панического страха охватывало автобиографического героя в Павловске, пленительном и вместе с тем наполненном настроением «чего-то насторожившегося и завороженного». Автор-повествователь отмечает амбивалентность пространства Павловска: «мрачное настроение, чему особенно способствует преобладание в парке черных и густых елей, царит в Павловске рядом с чем-то уютным и приветливым». Образы густых черных елок и «неживой воды» передают типичное павловское настроение.
106 Однако, как и в детстве, Павловск притягивает его своей кошмарной жутью и сказочным ужасом, особенно усиливающимися в период сумерек, которые в мемуарно-автобиографическом повествовании, как и в изобразительном творчестве художника, представляют наиболее таинственное и фантастическое время. Данный топос оказывает воздействие на подсознательный уровень автора-повествователя и воплощается в произведении как проявление запредельного. Страшно интересными в сумерках герою казались темные аллеи Сильвии с ее статуями, мавзолей Павла и запущенные просеки вокруг Круглого зала. Перечисленные объекты входят в сферу запредельного, оживания теней прошлого, поскольку авторский выбор обосновывается семантикой каждого локуса: мавзолей связан с загробным миром, запущенные дорожки – с отсутствием взаимодействия с людьми, статуи – с мотивом очеловеченной, одухотворенной скульптуры (метаморфоза скульптуры – одна из главных тем как для станковой графики, так и для театрально-декорационного искусства художника).
107 Таким образом, пространственно-временной континуум усложняется и приобретает множественность форм существования. Расширение пространственно-временных границ происходит за счет включения в текст упоминания исторических событий: необъяснимых военных тревог в Павловске в годы царствования Павла, которые также усиливают ощущение напряжения в атмосфере парка и подтверждают его «объективность». В связи с Павловском автор-повествователь обращается к ирреальному художественному миру Ф.М. Достоевского, выбравшего Павловск для «самых напряженных мест "Идиота"». Благодаря «поэзии зачарованного мира» Павловска герой стал испытывать «именно нежное и любовное чувство» к самому Павлу, так же как и через поэзию Петергофа полюбил Петра Великого. Усиленное внимание автора-повествователя к таинственному ореолу этих топосов, их мистической одухотворенности акцентирует их «мирискусническое» понимание, основанное на противопоставлении мечты о красоте и гармонии, «души» прошлого хаосу и безобразию, суетности, пошлой, плоской обыденности, тревоге перед будущим.
108 Они не реализуются на материальном уровне, а носят психологический характер: либо угнетают сознание, либо пугают его. Уже в первой главе «Мой город» Петербург представлен одновременно как тривиальный и как фантасмагорический: в прозрачных сонных сумерках белых ночей, над странно светящейся водой лились «загробные звуки курантов», высокая их башня произносила «сверхъестественный» и «потусторонний» приговор заключенным в крепости узникам, звуки которых доводили до отчаяния и безумия. Эти иномирные силы оживают в сумерки, в пограничное время. Таинственный мир белых ночей порождает напряжение и беспокойство. Носителем жизни становится часовой механизм, который осуждает на небытие хоть и приговоренных к казни, но живых людей. В мемуарно-автобиографическом повествовании при создании топоса города автор-повествователь прибегает к излюбленной форме своего изобразительного творчества – сочетанию в произведении реалистически-бытового и фантастического. Петербург был также воспринят героем посредством художественных артефактов еще в детстве.
109 Визуальное изображение мещанского быта гоголевского Петербурга в «Похождениях Виольдамура» соответствовало, с незначительными изменениями, петербургской действительности, которую видел маленький герой, поэтому стало для него совершенно близким. Образы повести, по мнению автора-повествователя, «взяты прямо из жизни» и «похожи на самое обыденное и чрезвычайно типичны». Саму историю, охарактеризованную как «слезы сквозь смех», о непризнанном гениальном музыканте, который умирает в нищете на улице, автор-повествователь, очевидно, проецирует на собственную жизнь, актуализируя тему непонимания творческой личности. Иллюстрация, изображающая сцену приготовления Виольдамуром к самоубийству и писания «Реквиема», стала для автора-повествователя «одним из звеньев в той цепи, которой оплетена вообще моя жизнь». Картинка «Реквиема» Виольдамура заставила героя ощутить притягательность и мучительный страх перед смертью, ее красоту, ее «эстетическое значение». Детские впечатления от иллюстраций Сапожникова впоследствии сказались на всем искусстве А.Н. Бенуа.
110 Театр и музыка, а именно постановка оперы П.И. Чайковского «Пиковая дама», которую герой посетил в 1890 г., помогли ему постичь сущность Петербурга, открыть в нем новые смыслы, почувствовать и понять атмосферу старого Петербурга, осознать свою душевную связь с родным городом. Несмотря на свою любовь и восхищение прелестью и своеобразной романтикой невской столицы, ее суровость и «казенщина» оскорбляли авторский художественный вкус, что было обусловлено общепринятым, начиная с 1830-х гг., мнением о том, что архитектура старого Петербурга лишена эстетической ценности, а петербургский классицизм «казарменный» и нехудожественный. «Пиковая дама» заставила героя «прозреть», увидеть «пленительную поэтичность» Петербурга, визуализировать и тем самым вплотную приблизиться к прошлому города. Особо автор-повествователь отмечает Летний сад, екатерининский бал, спальню графини в традициях елизаветинской эпохи, романтический «пейзаж» Зимней канавки. С оперы начался авторский уход в культ прошлого, пробуждение дремавшего в нем угадывания прошлого.
111 Под влиянием повести А.С. Пушкина, оперы П.И. Чайковского в сочетании с любовью к «жутко-сладостному миру» Э.Т.А. Гофмана сформировалось отношение художника к городу, которое отразилось в интерпретации образа Петербурга в графике А.Н. Бенуа как «смеси странной правды и убедительного вымысла». Воплощение духа Петербурга в опере П.И. Чайковского (при содействии И.А. Всеволжского) в большей степени отвечало авторским художественным ориентирам, нежели в повести А.С. Пушкина: «...если уж "Пиковую даму" Пушкина можно считать "гофмановщиной на русский лад", то в еще большей степени такую же гофманов-щину на русский лад (на "петербургский лад") надо видеть в "Пиковой даме" Чайковского. Для меня вся специфическая атмосфера гофмановского мира была близкой и понятной, а потому я в "Пиковой даме" обрел нечто для себя особенно ценное». В «Моих воспоминаниях» упоминается и известная работа художника над иллюстрациями к поэме А.С. Пушкина «Медный всадник», заказанными «Кружком любителей изящных изданий».
112 В мемуарно-автобиографическом тексте раскрывается замысел героя – исполнить иллюстрации в качестве композиций, сопровождающих каждую страницу текста карманного формата, «наподобие альманахов пушкинской эпохи», типографские оттиски с них в стиле политипажей 30-х годов, раскрашенные в «нейтральные» тона. Вспоминая этот вид своего художественного творчества, автор-повествователь акцентирует внимание исключительно на внешней стороне дела – как одобрял и восторгался рисунками В.А. Верещагин, благосклонное отношение к ним «Кружка любителей изящных изданий», члены которого, считавшие себя однокашниками и сотоварищами А.С. Пушкина, потребовали переделать очень условное, по словам автора-повествователя, изображение поэта с лирой на фоне Петропавловской крепости, поскольку не увидели в нем внешнего сходства. В данном случае актуализируется авторская рефлексия по поводу непонимания художника, его манеры воплощения художественных идей современниками, не готовыми воспринимать новые формы изображения и предпочитающими стереотипы.
113 Иллюстрации к «Медному всаднику» взял С.П. Дягилев, «чтобы поместить в первом номере нового 1904 г.». Работа над иллюстрациями к «Медному всаднику» А.С. Пушкина представлена как краткий эпизод с формальными замечаниями о технической стороне процесса. По словам искусствоведа М.Г. Эткинда, «Бенуа любил Пушкина и потому, что Пушкин любил и воспел Петербург», «новая встреча с Пушкиным и пушкинским Петербургом определила высший подъем его творчества этих лет». А.Н. Бенуа строил рисунки, объединяя стилизованную орнаментику и иллюстрацию. Такой подход не соответствовал ясной и чистой стилистике пушкинского текста. А.Н. Бенуа пришлось изучить художественные артефакты, относящиеся ко времени поэта. В общем художником было создано тридцать два рисунка тушью, имитирующие гравюру. Стоит полагать, что данный эпизод упомянут формально, не только потому что художник был глубоко задет тем, что заказчикам его работы не понравились, но, несмотря на все мастерство, в них он еще не высказался до конца. М.Г. Эткинд отмечает: «Рисунки Бенуа не только ода Петербургу.
114 Иллюстрации были напечатаны С.П. Дягилевым в журнале «Мир искусства» вместе с текстом пушкинской поэмы, при этом некоторые рисунки оказались неудачными: в них сохранилась театральность, отсутствовала пластическая ясность, цветные подкладки мешали восприятию рисунка, перебивая его. Несмотря на это, явные достоинства работы – точное соответствие духу поэмы, особый темперамент, смелое композиционное решение – были оценены современниками – деятелями искусства. Автора-повествователя влечет тайна: «все дело в какой-то тайне, которая проникает до глубины нашего существа и возбуждает там ни с чем не сравнимые упования, надежды, мысли, эмоции и вообще то, что называется "движениями души". В моем представлении и в моем непоколебимом убеждении эта тайна и есть искусство». Таким образом, тайна существует в мемуарно-автобиографическом повествовании в двух ипостасях: как сущность искусства и как феномен иного мира. При этом сам феномен тайны сопряжен со страхом, который она рождает во внутреннем мире автобиографического героя.
115 Во вместилище авторской памяти укладываются воспоминания разных лет, они перемежаются, параллельно происходит оживление давно ушедших эпох, разные временные периоды концентрируются, фокусируясь на одном топосе. Так, пространство Ораниенбаума связано как с детством героя, так и с его зрелой жизнью. Память позволяет субъекту повествования воскрешать ретроспективные виды Ораниенбаума, где соседствовала дикая и окультуренная природа: море, лес, парки, сады с произведениями архитектуры в противовес настоящему состоянию местности, застроенной дачами. Природное пространство Ораниенбаума для ребенка связано с бытовыми занятиями: пикником, собиранием грибов и ягод, одновременно в лесу воплощались детские страхи, связанные с опасностью встретить медведя или быть похищенным волком. Пространство расширяется за счет введения образов, созданных воображением. Большая герцогская корона, венчавшая бельведер среднего корпуса дворца, ассоциируется в силу своего большого размера с короной сказочного великана.
116 Сам дом Бенуа на Никольской улице выступает как некий микрокосм, жизненный оплот, сконцентрировавший в себе семейно-бытовые и культурно-художественные отношения членов семьи, преемственность поколений, в нем происходит формирование начального мировосприятия и эстетических взглядов героя-художника. Несмотря на позиционирование дома детским сознанием как защиты от внешнего мира, во внутреннем пространстве квартиры в ночную пору ребенку мерещились жуткие видения. Созданию атмосферы ужаса способствовало тиканье больших часов, казавшихся «каким-то живым существом с круглым печальным лицом на длинном теле. Впоследствии я нежно любил эти часы, я стал их считать за нечто вроде нашего фамильного палладиума». Домашние часы, как и куранты на башне, таким образом, представляют собой одухотворенное воплощение времени, времени человеческого бытия и небытия – часы остановились в момент смерти матери героя. Также в детстве, особенно в вечернее и ночное время суток, его пугали развешанные по стенам портреты, один из которых пристально следил за ним.
117 Портрет как объект пространственного искусства в детском мире представляет собой нечто фантастическое, для взрослого героя в зоркости портрета воплощается критерий реалистичности, жизнеподо-бия художественного изображения. К такому своеобразному хронотопу детских кошмаров относится пространство «темной комнаты» – чулана, где хранились карнавальные маски, которые, как порой чудилось герою, там смеялись и шептались. «Темная комната», дверь в которую само собой открылась во время сеанса «волшебного фонаря» – траурного шествия с гробом принцессы, – провоцировала претворение кошмаров в форму инобытия: в снах маленький герой видел привидение, появляющееся из «черной комнаты», различных чертей из лубочных изображений Страшного суда. Иной формой пространственно-временных отношений в мемуарно-автобиографическом тексте, переносящей героя в отличное от действительности пространство, является онейрический хронотоп – вещие сны, которые могут рассматриваться в контексте «мирис-куснической» эстетики как пророческий дар художника.
118 Это и повторяющиеся сны о железной дороге, которые возникают в двух вариантах: поезд сворачивает с рельсов и несется на героя; поезда нет, его ждут на платформе, но какой-то «беззубый, скрюченный старичок» говорит малышу: «едет – не едет, едет – не доедет». Согласно З. Фрейду, поезд в сновидениях символизирует страх смерти, а «отъезд» – саму смерть, поэтому опоздание на поезд расценивается как утешение в боязни умереть. Такое значение вполне соотносится с виденным субъектом повествования, так как второй вариант сна становился предчувствием надвигающейся болезни, и его он видел уже в полубредовом состоянии. Еще один отмеченный автором-повествователем сон показался ему вещим: «прелестный» мальчик, с которым ребенок играл во сне, был разодран и смят рычагами и шестернями машины. Значение данного сна в рамках мировоззрения «мирискусников» можно трактовать как противопоставление живого, разрушенного антигуманистической бездушной машинной культурой, личности и мертвого, угнетающей ее цивилизации, гибели живой гармонии «под натиском новых жизненных условий», механической цивилизации.
119 Феномен фантастического отразился позже в творчестве А.Н. Бенуа (в том числе под влиянием Э.Т.А. Гофмана в сочетании реального и загадочного), в его инфернальном Арлекине, ирреальном «Павильоне Армиды». Явленный в вещем сне образ печального и бледного дяди Кости Кавоса, заставивший героя заплакать, знаменует смерть близкого родственника, таким образом субъект повествования переходит на сверхчувственный уровень познания и раздвигает временные границы, подсознательно заглядывая в будущее. Намеренным стремлением выйти за грань реального пространства является безуспешная попытка вызывания духов во время любовного кризиса, когда герой «совершенно сошел с ума», поверив в существование и ожидая появления «полутелесной» героини «Призраков» И.С. Тургенева, неясный образ которой мерещился герою в темноте комнаты. Умышленным заглядыванием в будущее становится и гадание в связи с болезнью матери на издании об архитектуре – ответом на вопрос о будущем стало изображение окруженного свечами гроба под балдахином, что оказалось пророческим.
120 В изображенных на картине персонажах – короле и королеве, служанках – автобиографический герой усматривает соответственно сходство со своим отцом, сестрой Катей и домашней прислугой. В детстве герой питал «братскую нежность» и вступал в непосредственное общение с мальчиком, изображенным на картине, и получал отклик как будто в улыбке. Персонажи полотна живут параллельной жизнью: «совсем живая» девушка приглашала принять участие в пире, «орущие здравицу» на картине как бы присоединялись к тостам. В таком детском оживлении, одухотворении произведения изобразительного искусства проявляется эстетическая позиция взрослого героя, оценивающего искусство как иную, высшую реальность (для самого А.Н. Бенуа оживление неодушевленных предметов под взглядом человека лишено мистичности). В мемуарно-автобиографическом повествовании мистификации подвергаются культурные памятники, художественные артефакты, семейные реликвии, символизирующие связь жизни автобиографического героя с предшествующими эпохами, слияние мечты, фантазии и действительности, передающие его мироощущение.
121 Свойственное «мирискусникам» сочетание в мемуарно-автобиографическом повествовании разных настроений, ритмов – рационализма и беспокойства, тревоги и идилличности – раскрывает динамику переживаний автобиографического героя. Посредством обращения к искусству прошлого, а не к явлениям действительности угадываются тревожные симптомы будущего: рассеяние в повествовании беспокойства и страха – свидетельство опасения перед вторжением чего-то враждебного, обреченности человека, гибели мирного уклада жизни, старого быта, петербургской культуры, предвозвестники новых катастроф для России. Историко-культурный контекст обусловливает связь прошлого героя не только с материальными предметами былой культуры, но и с явлениями начала ХХ в. с присущей ему тенденцией нарастающих религиозных мистических исканий, распространением сектантства в различных слоях русского общества. Неведомое проникает в реальный мир автобиографического героя и некоторых его современников во время спиритических сеансов, которые проходили «наверху», в прародительском доме Бенуа.
122 Некоторые ученые (А.И. Рейтблат, Е.В. Жаринов) отмечают, что в российской литературе детектив как «чистый» жанр не был распространен. Тем не менее у русского читателя были популярны и востребованы произведения с элементами детектива – уголовный роман и сыщицкая литература: «Книги российских писателей либо сближались с авантюрно-приключенческой прозой (где динамика действия и энергия героя важнее умения логически мыслить), либо превращались в социально-психологические романы (где в основе интереса – причины преступления и психология преступника)». Произведения В.В. Курицына, безусловно, относятся к массовой литературе. При всех их достоинствах (динамика, документальная основа произведения, новаторский для Сибири жанр и т.д.) образы героев у Курицына получились довольно схематичными, сюжетные ходы нередко повторялись, действия персонажей можно было предугадать. Литературные критики и сибирские писатели отреагировали на появление этих романов довольно негативно, зато массовая аудитория с нетерпением ждала продолжения незамысловатого, хотя и захватывающего повествования.
123 Кстати сказать, авторы этой же газеты «Сибирские отголоски» позднее писали о стремительном распространении уголовных романов в провинции: «Волна лубочной и сыскной литературы все больше и больше захлестывает нас. На улицах разносчики газет раздают объявления издательства Р. Любич, в которых публике заманчивыми словами предлагается роман «Картуш»... Вместе с этим романом полностью появилась и сыскная литература. Раньше это был намозоливший глаза «Шерлок Холмс», а теперь явились все сыскные знаменитости, как мужского, так женского пола. Мы узнали, что в Томске существует агент по распространению такой литературы, так что можно надеяться, волна этой пагубной литературы будет все больше и больше захлестывать нас». В.В. Курицын определил жанр своих произведений как «уголовный роман» на местном материале, но ряд жанровых черт, характеризующих его текст, присущи классическому детективу. Произведения можно назвать авантюрными, так как в основе – динамичный и увлекательный сюжет, выстроенный на параметрах авантюрного времени, таких как «внезапность» и «случайность» (М.М. Бахтин).
124 Появление в тексте романа сыщика Залетного, которого автор именует «томским Шерлоком Холмсом», заставляет внимательнее присмотреться к этому персонажу, чтобы понять, действительно ли Курицын стремился придать Залетному черты его литературного прототипа. Шерлок Холмс, главный герой целого ряда произведений Конан Дойла, имеет целый ряд характерных особенностей, которые делают его фигуру легко узнаваемой для читателя. Мышление Шерлока Холмса тесно связано с его необыкновенной способностью внимательно и зорко подмечать в окружающем мире такие явления, которые большинство людей не замечает: с первого взгляда он определяет род занятий, профессию, характер и даже прошлое человека. Он сдержан, рассудителен, физически силен. Главные мотивы раскрытия преступлений для Шерлока Холмса – не материальная заинтересованность, а неудержимая жажда к необычным и запутанным делам, любопытство, желание проверить свои способности. Он использует научные методы, умеет мастерски загримироваться, чтоб неузнанным следить за подозреваемыми. Среди его клиентов – министры, банкиры, герцоги, бедняки.
125 Сыщик В.В. Курицына – «экс-агент» московского сыскного отделения Артемий Залетный. Называя его «томский Шерлок Холмс», сибирский автор не только использовал образ известного литературного героя, сделал отсылку к первоисточнику, но и наделил его новыми чертами. Артемий Залетный отличается от английского коллеги: он более эмоциональный, рассчитывает скорее на силу и ловкость, чем на ум, логику и хитрость. Томский сыщик «не имеет больших денег, по временам запивает горькую», вся «блатная» публика знает его за своего человека. В отличие от своего прототипа, Залетный – это не положительный герой, что не раз подчеркивает Курицын. Он в разное время оказывал услуги своим знакомым уголовникам: кому «очки протер» (вытравил паспортный бланк), кому «метки снял» (уничтожил инициалы на краденых вещах)»; его сожительница содержит «веселый дом», замаскированный под модную мастерскую, и т.д. Это позволяет ему получать информацию в «трущобной» среде, в ней он «свой среди своих», знает преступные нравы, обычаи, жаргон.
126 Чтобы вести наблюдение за преступниками, бывший сыщик переодевается то в странствующего агента иностранной фирмы, то в завсегдатая кабака на томской окраине, то в табачного продавца и т.д.: «Залетному в его бурной, полной треволнений и передряг жизни не раз, конечно, приходилось одевать всевозможные личины». Курицын подробно описывал процесс «перерождения» своего персонажа: «Залетный подошел к платяному шкафу, порылся в нем и извлек оттуда то, что должно было способствовать изменению его внешности. Он напялил на себя старые потрепанные брючишки, засаленный порванный пиджак. Завязал шею куском материи неопределенного цвета. Натянул порыжелые стоптанные сапоги. Затем взял ящик с гримировальными принадлежностями и уселся перед зеркалом. Несколько артистически наложенных штрихов, и в зеркале отразилась одутловатая синебагровая физиономия типичного пропойцы». Как и его «английский коллега», Залетный ловко выслеживает нужных людей, подмечает отдельные детали и т.д. Во второй части романа («Человек в маске») Артемий Залетный пытается узнать тайну предводителя банды «Мертвая голова».
127 С точки зрения исследователей, наличие второго персонажа в детективах Конан Дойла стало одним из ключей к секрету читательского успеха: «Конан Дойл придумал достаточно недалекого героя, чьи умственные способности несколько уступают читательским, – он назвал его доктором Ватсоном; другой герой слегка комичен и вместе с тем внушает уважение – это Шерлок Холмс». У Конан Дойла доктор Ватсон – это врач, вернувшийся из Афганистана, порядочный и воспитанный, сострадающий и эмоциональный по сравнению с рассудительным и сдержанным Шерлоком Холмсом. Ватсон неустанно восхищается талантом своего друга, смотрит на него снизу вверх. Их диалоги – важная часть сюжетов о расследовании преступлений. Томским «доктором Ватсоном» можно назвать помощника Залетного, который в романе зовется только по имени Сергей (Сережка). Из сюжета становится ясно, что Сергей много странствовал и перепробовал всевозможные профессии, его беспокойная натура была в вечном поиске приключений и опасностей: «Сережка с одинаковой готовностью пошел бы и на дневной грабеж и на розыски ночных громил».
128 Как и Конан Дойл, Курицын придает другу сыщика функции персонажа, который задает вопросы, которому можно разъяснить происходящее, обговорить планы дальнейших действий и т.д. В целом окружение сыщиков – и английского, и русского – состоит, конечно, преимущественно из персонажей отрицательных: собственно преступников, чьи деяния они расследуют. Положительные персонажи в романах единичны. Так, у Конан Дойла читатель погружается в мир несправедливости и социального порока. Брат невесты крадет важный государственный документ («Морской договор»), отчим убивает одну из своих падчериц, запустив в спальню девушки ядовитую змею («Пестрая лента»); жена министра, которую шантажировал бывший возлюбленный («Второе пятно»); человек из-за наследства убивает свою семью с помощью яда, украденного у известного исследователя Африки («Дьяволова нога»), и т.д. Но им противостоят персонажи положительные, в первую очередь сам Шерлок Холмс и доктор Ватсон, а также их невинные жертвы. В романе В.В. Курицына положительных персонажей практически нет ни с той, ни с другой стороны.
129 Ни одно действующее лицо «Томских трущоб» не вызывает особых симпатий. Крайне редко они поступают, руководствуясь добродетелью, принципами порядочности и честности, стремятся к справедливости. Пожалуй, во всем романе можно выделить только один эпизод, когда Сенька Козырь (вор и убийца) спасает деревенскую шестнадцатилетнюю девочку Олю, состоящую в публичном доме и подготовленную на насильное выданье за старика Берковича: «В душе беглого каторжанина, закоренелого преступника, смутно зашевелилось чувство сострадания. Так в остроге можно наблюдать сцену, когда арестант, хладнокровно отправлявший к праотцам не одного человека, всаживал нож в бок своему товарищу за изувеченного котенка, любимца камеры...». Противоречивой оказывается и фигура сыщика Залетного. Он – характерный представитель описываемого Курицыным преступного мира, и то же время он единственный оказывается способным противостоять «Человеку в маске». То же самое можно сказать и о его партнере Сережке, который кажется положительным только на фоне остальных явных преступников.
130 В этом отношении Конан Дойл был более оптимистичен по отношению к своим персонажам, чем Курицын. В произведениях обоих авторов прослеживается их сложное отношение к теме взаимоотношений мужчин и женщин. У Конан Дойла Шерлок Холмс – убежденный холостяк, единственный женский персонаж, который играет хоть какую-то роль для сыщика, – Ирен Адлер. Но и ее Холмс ценит скорее как достойного противника. Отношениям доктора Ватсона и его жены автор фактически не уделяет внимания. В романах В.В. Курицына практически все сюжеты, связанные с чувственными увлечениями героев, заканчиваются трагически. Погибает возлюбленный «этуали» Екатерины Михайловны, убита цыганка Зара – любовь Сеньки Козыря, и т.д. В большинстве случаев отношения в романе носят «утилитарный», практический характер. Панна Ядвига – один из центральных персонажей – встречается с золотопромышленником ради капитала; она любит Загорского, но, повинуясь его требованиям, становится содержанкой богачей. В свою очередь Загорский ухаживает за богатой наследницей, надеясь завладеть капиталом ее семьи.
131 Заметим, что таинственные явления в романах и Конан Дойла, и Курицына обязательно получали рациональные объяснения. Конан Дойл и его персонажи – Шерлок Холмс и профессор Мориарти – разделяли широкую веру в силу науки. В раскрытии преступлений сыщику помогает соблюдение научных методов, логика, внимательность и дедукция. Ключевыми моментами метода являются наблюдательность и экспертные знания во многих практических и прикладных областях науки, зачастую относящихся к криминалистике. Стоит отметить, что Холмс не лишен и псевдонаучных представлений: в рассказе «Голубой карбункул» он предполагает, что человек, который носит шляпу большого размера, прекрасно интеллектуально подкован. Часто Уотсон застает его за химическими экспериментами. При помощи науки развенчивается мистификация: знания и наблюдательность помогают Шерлоку Холмсу объяснить происхождение молний в таинственном доме, движущихся, светящихся скелетов и других загадочных явлений. В романах В.В. Курицына научные знания сделали «Человека в маске» изобретательным гением преступного мира.
132 Читатель мог представить происходящие в романе криминальные события, которые случались в знакомых местах. Во второй части произведения география расширяется, герои перемещаются по Сибири: путешествуют по реке на Алтай, ищут золото в Минусинской тайге, едут в Красноярск. Примечательно, что в начале ХХ в. в Томске наблюдается интерес аудитории, литераторов и режиссеров к пространству социального дна, нового для художественной литературы. Так, в 1902 г. на сцене томского театра Королева сначала были поставлены «переделка из романа Крестовского "Петербургские трущобы", а затем – «драма в пяти действиях с прологом и эпилогом "Парижские нищие"». В.В. Курицын, поддерживая волну этого внимания к «трущобам», описывал харчевни и трактиры на окраине города, глухие и темные переулки районов Болото и Заисток, квартиры «томских гейш» и т.д. Но томский сыщик, в отличие от английского коллеги, не был так внимателен к мелочам, его взгляд позволял составить только беглое, поверхностное описание места происшествия.
133 Усвоение (рецепция) творческих находок английского мастера детектива позволила начинающему автору раздвинуть жанровые и сюжетные рамки своего романа, вписать его в устойчивую литературную традицию. Противостояние преступника и сыщика, являющееся центром классического детективного романа, у Курицына было только одним из элементов сюжета. Однако сибирский автор намеренно акцентировал внимание читателей на том, что его сыщик – «томский Шерлок Холмс», тем самым подчеркивая его особую проницательность и успешность в раскрытии преступлений. В конструировании образа гениального сибирского сыщика Курицын использовал хорошо известные читателям черты знаменитого английского детектива: умение менять внешность, знание человеческой натуры, потребность в друге (докторе Ватсоне) и т.д. В произведениях Конан Дойля и Курицына можно найти ряд общих типологических черт, свойственных детективному повествованию: интеллектуальная схватка преступника и детектива, отсутствие любовной интриги, документальная основа произведений, похожий подход к выстраиванию хронотопа произведения и ряд других.
134 Сюжетообразующим является деятельность преступной группировки, сквозной линией проходящей через все части «Томских трущоб». Внимание читателя концентрируется не на отношениях между героями, а на детективной линии. О такой черте классического детектива пишет В.П. Булычева: «Ведущее место в нем все же отводится расследованию, поэтому описание характеров и чувств персонажей отходят на второй план». Однако были и принципиальные различия, обусловленные выбранным жанром романа «Томские трущобы». Так, Курицын оборвал детективную линию, связанную с сыщиком Залетным, убив «томского Шерлока Холмса», поскольку его роман в первую очередь был авантюрным и уголовным. Справиться с таинственным «Человеком в маске» детектив оказался не в силах: Курицын представил эту роль судьбе, роковому стечению обстоятельств. Показательно и отсутствие в сибирском романе положительных персонажей, открытого противостояния добра и зла. У Курицына есть только большее зло и меньшее, между которыми идет борьба, изредка втягивающая в эту орбиту невинных жертв.
135 При выделении единиц одного уровня, например лексического, системы БД могут различаться, во-первых, набором признаков единиц, которые выделяются и структурируются в ресурсе. Современные лингвистические и психолингвистические БД включают информацию не только о формальных признаках языковых единиц, но о такой области слабоструктурированных данных, как семантика. Во-вторых, существуют значительные различия в методах предварительного отбора материала при собственно лингвистической и психолингвистической характеристике представляемых в БД единиц, отражающей существенные различия в подходах и целях интерпретации одних и тех же языковых единиц. При создании лингвистических БД, предполагающих выделение лингвистически релевантных параметров составляющих их единиц, авторы обращаются либо к первичным текстовым источникам, либо к вторичным: изданным академическим словарям и грамматикам, которые, в свою очередь, создаются на основе первичного текстологического анализа с использованием собственно лингвистических приемов.
136 В фокусе представляемой БД находятся психолингвистические характеристики языковых единиц: оценка вклада пяти модальностей восприятия – зрение, вкус, обоняние, слух, тактильные ощущения в формировании семантики русских имен существительных, прилагательных и глаголов (см. далее), с которыми в структуре БД соотнесены лингвистически релевантные параметры слова – комплекс его семантических, формальных, функциональных характеристик. Следовательно, в базе данных соотносится материал, собираемый при помощи психолингвистических и собственно лингвистических методик. Как правило, создаваемые лингвистические и психолингвистически ориентированные БД включают и метаданные о респондентах, позволяющие интерпретировать информацию об использовании единиц одного класса разными группами респондентов. Существующие БД включают типовые данные (возраст, пол, образование респондента) и могут включать широкий спектр дополнительных признаков, выбор которых обусловливается теоретическими основаниями, выдвигаемыми авторами БД.
137 На материале русского языка примером подобных работ является словарь «Органы чувств, эмоции и прилагательные русского языка», в котором собраны сведения об оценке связи русских прилагательных с различными органами чувств. Непосредственным предшественником представляемой в статье БД является подготовленная А. Миклашевским БД, включающая наряду с информацией об оценке модальностей восприятия следующие оценки: 1) образность слова, т.е. степень легкости, с которой слово вызывает у респондента образы объекта, качества, действия; 2) манипулируемость – возможность манипулировать объектом при помощи рук, 3) расположение референта в пространстве по шкале верх-низ; 4) субъективный возраст понимания (или возраст усвоения, в терминологии других авторов), т.е. возраст, в котором респонденты, по их мнению, выучили какое-либо слово; 5) субъективная частотность слова – степень того, насколько часто респонденты, по их мнению, встречаются с тем или иным словом или употребляют его. По данной системе оценок в указанной ПБД охарактеризованы 506 существительных русского языка.
138 По отношению к БД А. Миклашевского представляемый в данной статье ресурс, с одной стороны, характеризуется значительной редукцией системы психолингвистически релевантных оценок, устанавливаемых в методиках опросов с применением приема шкалирования (в ней на данном этапе представлены только оценки вклада модальностей восприятия), с другой стороны, она характеризуется существенным расширением спектра характеристик слов по лингвистическим параметрам, а также расширением спектра оцениваемых слов – в нее включены оценки по 5 модальностям восприятия 200 существительных, 200 глаголов и 200 прилагательных. Однако более существенные отличия определяются особым целеполаганием представляемой базы данных. Существенным своеобразием создаваемой базы данных является то, что она является частью более сложного проекта – исследования лингвокогнитивных основ билингвизма, включающего также корпус текстов и предполагающего проведение экспериментальных исследований при решении разнотипных задач, связанных с обработкой языка билингвами.
139 В теории перцептивных символьных систем Л. Барсолу формируемое в когнитивных процессах знание имеет модально специфическую природу и хранится в виде перцептивных символов, представляя собой не целостные, но схематические отражения чувственных переживаний мира и его элементов человеком. Символические отражения мультимодальны, т.е. возникают на базе различных модальностей восприятия, способны порождать так называемые симуляции (отдельные образы в рабочей памяти), опирающиеся на те же мозговые структуры, что и восприятие реальности. По теории Л. Барсолу, слова естественного языка, имеющие символьную природу, связаны с симуляторами, и в процессе использования языка осуществляется активация соответствующих перцептивных символов и формирование симуляций, не находящихся, как правило, под контролем сознания. Активация языковых единиц вызывает бессознательную активацию связанных с ними зон перцептивного и моторного опыта, что в настоящее время подтверждается результатами многочисленных экспериментальных исследований.
140 Однако мы полагаем, что, во-первых, в символьной структуре слова соответствующие модальные симуляции устанавливают связи с другими смысловыми компонентами сложной, многомерно устроенной семантики слова, во-вторых, в организации смысловых соотношений значительную роль должен играть способ языковой формализации. Соответствующие перцептивные компоненты в соединении с другими компонентами символьной структуры в языковом знаке объединяются, «схватываются» особой формой, что оказывается небезразличным для их проявления. Таким образом, концепция воплощенного познания объединяется с гипотезой лингвистической относительности. Гипотеза о глобальном влиянии языковых структур на восприятие и интерпретацию явлений окружающего человека мира, сформулированная в работах Э. Сепира и Б. Уорфа почти сто лет назад, находится в поле активных дискуссий представителей разных научных направлений и в настоящее время. Одним из способов подтверждения гипотезы лингвистической относительности является проведение сопоставительных этноязыковых исследований.
141 Татарско-русские, хакасско-русские и шорско-русские билингвы оценивают слова трех частей речи по их связи с пятью модальностями восприятия – зрение, слух, осязание, вкус, обоняние. Обращение к этим данным в сравнении с имеющимися данными об аналогичных системах оценок носителями русского языка как родного позволяет проследить влияние родного языка билингва на перцептивную оценку единиц русского языка. Мы ожидаем увидеть сдвиг в оценках вклада разных модальностей в семантику слов различных лексико-грамматических и лексико-семантических классов. Последовательная квалификация лексем по лингвистически релевантным параметрам (принадлежность к лексико-грамматическим, лексико-семантическим классам, особенности формально-семантических (деривационных структур), частотности) позволяет проверить гипотезы о влиянии способов языкового оформления на оценку вклада разных модальностей в формирование аналогичной семантики. При этом материалы представляемой базы позволяют выявить смещающее воздействие фактора билингвизма на взаимодействие перцептивной семантики и способов языковой формализации.
142 Труды А.А. Потебни обозначили решительный сдвиг в семасиологической проблематике. Эти рассуждения А.А. Потебни и принято считать началом русской лексикологии. Вспомним еще появившийся через девять лет «Очерк науки о языке» Н.В. Крушевского (1883 г.), который считал основным фактором развития языка «закон соответствия мира слов миру мыслей»: слова должны классифицироваться в нашем уме в те же группы, что и означаемые ими вещи. Он утверждал, что благодаря «ассоциации по сходству слова должны укладываться в нашем уме в системы или гнезда», а вследствие «ассоциации по смежности должны строиться в ряды». Крушевский легко вывел из этого следующую зависимость: «Современные тематические группы лексики так и классифицируются: по предметно-логическому основанию». Выдающийся ученый свою докторскую диссертацию «Очерк науки о языке» посвятил доказательству всеобъемлющей системной организации языка, особенно на фонетическом и морфологическом уровнях. Лексика для него системна не только сама по себе, но и в отношениях со словообразованием и морфологией.
143 Системность обнаруживается и в структуре полисемантичного слова, в иерархии его значений. Активизация словарного дела обусловила рост интереса к теоретической лексикологии. В 1895 г. академик М.М. Покровский пишет «Семасиологические исследования в области древних языков», где ставит следующие вопросы: влияние семантики контекста на значение слова; влияние синтаксической конструкции на изменения смыслового содержания слов; воздействие морфологических и словообразовательных закономерностей на семантику слова; изучение семантики слова в связи с другими словами, синонимичными с ним, а главное, принадлежащими к одному и тому же кругу представлений – здесь истоки идеи о лексико-семантической группе. На этом этапе развития лексикологии выявились две зависимости: 1) словарная практика обгоняла формирование лексикологии; 2) историческая лексикология, хотя и описательная (на уровне истории отдельных слов), опережала развитие синхронной лексикологии. Назовем две проблемы, которые выявились на этом этапе и до сих пор остаются неразрешёнными.
144 Исходной единицей анализа являются слово и набор воспроизводимых, а также семантически связанных словосочетаний с этим словом. Выбор слова в качестве исходной единицы исследования влечет за собой актуализацию ряда вопросов общей ономасиологии и семасиологии. Во-первых, это проблема сохранения единства и тождества слова, пределы фонетико-грамматического и семантического варьирования слова см. посвященные этой проблеме статьи В.В. Виноградова и В.Я. Дерягина. Во-вторых, оценка средств развития словаря: источники омонимии, энантиосемия, деэтимологизация, лексикализация и т.д. В-третьих, выявление универсального и национального в развитии полисемии и принципах номинации, в отношениях узуального и окказионального в различных лексико-семантических и предметно-тематических группах. В разработке этой проблематики открывается возможность перехода от «атомарности», от судьбы отдельных слов к анализу функционирования всего лексикона, возможность перехода от анализа к синтезу. В-четвертых, описание типов лексико-семантических групп.
145 В качестве сравниваемых содержательных признаков избираются соотношение родовых и видовых слов внутри группы, количественные соотношения мотивирующих признаков, лежащих в основе наименований, соотношение мотивированных и немотивированных лексем, уровень синонимичности и др. Подобным образом далее сравниваются между собой и разные группы, сосуществующие в языке в один и тот же исторический период (см. первый опыт такого анализа в работе). Важно выявить специфические для конкретного периода особенности словаря, модели переноса, процессы онимизации и устойчивые элементы, составляющие сущность русского языка. Далее можно осуществить переход к типологическому изучению лексики близкородственных языков. Но кого же можем предложить мы в качестве первопроходцев в формировании лексикологии русского языка?! Прежде всего это Михаил Васильевич Ломоносов как предтеча научного изучения русского слова и его труд «О пользе книг церковных в российском языке» как первый трактат по русской лексикологии. Жанр этой работы обозначен автором как предисловие.
146 Чтобы оценить замечания классика, нужно разобраться в ломоносовских терминах и понять их смысловое наполнение. Состав литературного языка описан так: «Как материи, которые словом человеческим изображаются, различествуют по мере разной своей важности, так и российский язык чрез употребление (здесь и далее выделено нами. – Г.С.) книг церковных по прилично-сти (далее Ломоносов то же самое свойство будет называть "рассудительное употребление и разбор ". – Г.С.) имеет разные степени: высокий, посредственный и низкий. Сие происходит от трех родов речений российского языка». Почему здесь употреблено слово степени (языка), а не штиль, которое неоднократно употребляется далее? Представляется, что для нашего автора это разные понятия. Степени языка возникают на основе исторически сложившихся «трех родов речений» и отличаются друг от друга разной мерой употребления церковнославянского элемента («чрез употребление книг церковных»), эти «степени языка» существуют объективно, независимо от воли авторов, использующих «российское слово».
147 Степени языка – это в нашем современном понимании функциональные стили языка. Штили (в других его работах – «роды речей») – это стили речи, причем чаще – речи литературной. Поэтому (обратите внимание на разницу!) разные «степени» российский язык «имеет», а «три штиля рождаются от рассудительного употребления и разбору трех родов речений». Выражаясь по-современному, языковой стиль в процессе употребления реализуется в конкретных речевых стилях. Кстати, в других работах Ломоносова «штилей» упоминается еще больше, поскольку анализ речевых разновидностей там не ограничивается только художественной речью. Так, в «Кратком руководстве к риторике» описываются указательный, советовательный, судебный «роды речей», а в подготовительных материалах к «Российской грамматике» предполагалось тексты «разделить на риторической, на пиитической, исторической, дидаскалической, простой». По мнению В.П. Вомперского, «в этой записи слово "штиль" применяется для характеристики использования языка в разных сферах общественно-речевой практики».
148 Кроме того, при характеристике «презренных слов» Ломоносов впервые проводит различие между литературным языком с его жесткими нормами, с одной стороны, и свободной художественной речью – с другой. Кстати, это заметили уже В.В. Виноградов и В.П. Вомперский. Самое существенное, на наш взгляд, в стилистической концепции Ломоносова – это «рассудительное употребление и разбор» трех родов речений как принцип создания литературного текста: «От рассудительного употребления и разбора сих трех родов речений рождаются три штиля: высокий, посредственный и низкий». Этот принцип повторяется в работе многократно, для Ломоносова это одно из центральных положений стилистической концепции. Так, при характеристике среднего штиля эта идея повторяется трижды: «можно приять некоторые речения славенские, в высоком штиле употребительные, однако с великою осторожностию»; «употребить в нем можно низкие слова, однако остерегаться, чтобы не опуститься в подлость»; «в сем шти ле должно наблюдать всевозможную равность».
149 Он стремился соединить историю языка, в частности смысл слова, с культурными традициями разных эпох. Во времена Ф.И. Буслаева лексикологию как раздел языкознания не выделяли. Еще в донациональный период была осознана необходимость лексикографии: словари-азбуковники использовались для толкования иноязычных заимствований, поэтому словарное дело было признано как прикладное и единственно полезное для практических нужд словесности. Словари готовили почву для научного изучения семантических процессов русского языка, для разработки учения о слове. Интерес Буслаева к этой области языкознания, особенно рецензирование разных словарей, подталкивал его к лексикологическим и семасиологическим штудиям. Читатели его учебника «О преподавании отечественного языка» отмечали, что «в отделе, названном стилистикой, Буслаев знакомит нас с лексическим составом русского языка». Значительная часть конкретных исследований ученого касалась как раз слова, его семантической структуры и функционально-стилистических свойств.
150 Проследим развитие идей Буслаева о слове, сравнивая его работы разного времени. Первый труд – это магистерская диссертация 1848 г., см.: «Слово как звук, выражающий движения потрясенной души, тронутой впечатлением внешним в соприкосновении с действительностью, означает предметы по тем достоинствам, какие ярче бросаются в глаза и затрагивают воображение». Это высказывание близко современной теории происхождения мотивированных лексем. Сравним определение статуса слова в «Исторической грамматике»: «Все слова суть не что иное, как названия общих представлений или понятий, потому что одно и то же слово может выражать представление о различных предметах. Напр., слово дом означает не только то здание, где мы теперь находимся, но и бесчисленное множество всех прочих предметов, этим словом именуемых. Хотя все слова служат для выражения понятий, однако отличаются большею или меньшею отвлеченностью.». Позже автор уточнил процесс рождения слова: «Слово – не условный знак для выражения мысли, но художественный образ, вызванный живейшим ощущением, которое природа и жизнь в человеке возбудили».
151 Несколько раз в «Исторической грамматике» повторяется мысль о том, что «одно и то же слово в различные времена или по различным наречиям родного и того же языка имеет различные значения», т.е. с позиций семасиологии Буслаев утверждает идею сохранения единства и тождества слова, когда не только формальные признаки, но и устойчивость семантики позволяют оценивать слово как равное самому себе. Значит, историческое слово, например, в языке Московской Руси и в современном языке – это разные слова, тем более они неодинаковы в древнерусском языке (едином языке восточнославянской народности) и современном русском (языке русской нации). У них иные семантические связи не только контекстуальные (синтагматические), но и в группе себе близких по значению (парадигматические); см. посвященную этой проблеме статью В.В. Виноградова. Первый раздел «Исторической грамматики русского языка» называется «Этимология», в котором, в частности, ученый говорит о семантических различиях, вызванных историческими чередованиями, сравнивает однокоренные слова, при этом учитывает исторические и диалектные факты.
152 Отметим, что в настоящей статье наименования британских тканей впервые рассматриваются как отдельный объект лингвокультурологического анализа, хотя целый ряд опубликованных ранее лингвистических трудов был посвящен некоторым проблемам смежного направления: способам образования лексики одежды в русском и английском языках (С.П. Озер), сопоставительной характеристике процессов деонимизации в русском и английском языках (Р.З. Ханичев), структурно-семантическому анализу текстильных терминов в таджикском и английском языках (М.А. Солиева), когнитивным основам имен собственных в функции нарицательных имен в английском языке (Е.О. Паршина) и др. Многоаспектность исследований наименований тканей проявляется и в разных подходах к их категоризации. Так, О.Н. Гауч относит их к элементам лексической группы предметно-бытовой лексики, Е.В. Кравченко причисляет ткани к артефактам – объектам материального мира, а Г.Г. Бондарчук рассматривает эти лексические единицы как категориальные признаки суперконцепта «одежда».
153 Например, такие единицы характеризуются М.Е. Новичихиной как коммерческие номинации, упоминаются А.А. Исаковой как прагмонимы. Однако коммерческие номинации и прагмонимы, как правило, относят к типам имен собственных, тогда как статус большинства рассматриваемых нами единиц иной – они относятся к классу апеллятивов, т.е. являются, по сути, нарицательными именами. Сам процесс перехода имен собственных в имена нарицательные признается учеными дискуссионным, о чем убедительно свидетельствует применение различных терминов для обозначения этого явления, например: семантическое словообразование, лексико-семантическое словообразование, деонимизация, деонимическая деривация, ономизация, апеллятивация, конверсия в широком смысле этого слова, отономастическая деривация. Как следствие, отоно-мастические лексические единицы также называются по-разному: перенесенными именами, апеллятивами, деонимами, деонимическими дериватами, именами-символами и др. Оптимальным для целей нашего исследования мы считаем термин деоним в силу его краткости и эксплицитной связи с именем собственным – онимом.
154 Проблема категориального статуса деонимов тесно связана с подвижностью границы между именами нарицательными и собственными, что обусловливает активный процесс перехода онимов, прежде всего антропонимов и топонимов, в нарицательные имена: «между собственными и нарицательными именами в жизни языка все время происходит обмен: нарицательные переходят в собственные, а собственные переходят в нарицательные». А.В. Суперанская подчеркивает, что апеллятивация позволяет имени собственному переходить в другие лексические подсистемы, например, «термины или номенклатурные обозначения различных областей знаний». В.В. Алпатов считает возможность перехода имен собственных в имена нарицательные особенностью современной ономастики и определяет этот процесс как тенденцию «повторного прохождения уже известного материала с помощью новых инструментов, в том числе порожденных новыми техническими возможностями, с углублением в семантику элементов, со смещенным фокусом внимания в сторону человеческого фактора и функциональности».
155 Для нашего материала особый интерес представляют два последних типа, так как анализируемые нами наименования образованы главным образом от монореферентных имен собственных – имен и фамилий людей, географических названий стран, городов, деревень, округов, рек, гор и других топонимов, которые «обладают на языковом уровне свойством гиперноминативности», т.е. вне контекста однозначно ассоциируются с известным онимом и часто становятся прецедентными именами. Исследователи обращают внимание на динамичный характер и максимальную широту содержания понятия таких имен собственных. Их семантика включает различные компоненты энциклопедического значения, которые способны варьироваться «в силу богатых смысловых перспектив», а так как данные имена собственные неотделимы от создавшего их культурно-исторического контекста, их по праву необходимо считать культурными маркерами». В зависимости от функционального назначения онимов и сохранения ими своего статуса участие имен собственных в словообразовательных процессах может реализовываться по эндоцентрическому или экзоцентрическому типу.
156 Именно по такому принципу, по мнению Л.М. Сапожниковой, проходят номинативные процессы деонимизации, что приводит к потере именами собственными их онимического статуса и создает предпосылки для их перехода в разряд нарицательных имен, которые при этом «являются полем экзоцентрического словообразования на базе собственных имен». Рассмотрим факторы, способствующие деонимизации. По мнению В.Д. Беленькой, важным стимулом процесса апеллятивации является мотивировка, обусловленная экстралингвистическими факторами, которые отражают потребность социума в обозначении новых артефактов, явлений и понятий. При этом в некоторых вторичных номинациях часто затруднительно выявить мотивы появления у имен собственных классифицирующих значений признаков, свойств предметов и т.п., способствующих их переходу в класс нарицательных имен, по причине снижения уровня мотивированности лексем в результате «ослабления или утраты признаков, переноса их в плоскость не выраженного внешне в знаке и в его компонентах знания свойств обозначаемого явления».
157 Как показывают многочисленные примеры, приведенные в настоящей статье, отономастические номинации тканей являются результатом семантической деривации, часто дополняемой словосложением, когда переосмысленное имя собственное (первый компонент) образует устойчивый терминологический комплекс с именем нарицательным (вторым компонентом). Е.Г. Басалаева определяет семантическую деривацию как развитие семантики слова на основе «определенной модели с однотипным изменением семной структуры исходного лексического значения и приводящее к формированию нового». В процесс семантической деривации может быть вовлечен целый спектр образных средств: эпитеты, символы, перифразы, однако метафоры и метонимии доминируют как высокоэффективные способы развития лексической многозначности и создания новых значений слов. Вторичная номинация как характерное свойство современного состояния языков обусловливает обогащение их словарного состава за счет переноса, сужения или расширения значений слов, в том числе онимов.
158 Как показал исследуемый материал, когнитивный механизм семантической деривации онимов, входящих в названия тканей, основывается преимущественно на метонимии, т.е. на «переносе названия, который совершается не на основании сходства внешних или внутренних признаков прежней вещи и новой, а на основании смежности, т.е. соприкасания вещей в пространстве или во времени». Целесообразно добавить еще два не менее важных обстоятельства относительно сути метонимического сдвига при образовании номинаций тканей: во-первых, имя исходного значения используется для номинации его семантической трансформации, при которой происходит перераспределение семантических акцентов; во-вторых, в отличие от метонимии как экспрессивного стилистического приема в художественном тексте, в текстильной терминологии эмоционально-экспрессивная нагруженность производного от онима названия ткани является нейтральной. Рассмотрим подробнее возможные метонимические когнитивные модели (МКМ) перехода антропонимов, топонимов и этнонимов в нарицательные существительные, номинирующие ткани.
159 Анализ названий тканей, содержащих в своем составе переосмысленные имена собственные, наглядно демонстрирует сложившуюся в английском языке тенденцию к сближению собственных и нарицательных имен в силу подвижности границы между ними и прагматического потенциала онима – имени собственного. Учитывая существующую проблему статуса отономастических единиц и их терминологической вариативности, мы находим оптимальным использование широкого термина «деоним» для фиксирования результата перехода онима в особый подкласс, находящийся на периферии имен нарицательных. С целью систематизации структурных, когнитивно-семантических и культурно-прагматических особенностей наименований британских тканей, производных от имен собственных, был проведен комплексный анализ а) способов их словообразования, б) когнитивных механизмов семантической деривации, в) структурно-семантического состава и этимологии; предложенная нами многоуровневая классификация также учитывала г) степень произвольности использования имени собственного для номинации ткани.
160 Последние десятилетия региональные музеи целенаправленно взаимодействуют с местными сообществом, стараются привлечь посетителей и расширить аудиторию. В крупных музеях стратегию музейной деятельности разрабатывают специалисты по музейному менеджменту и маркетингу. Для прогнозирования спроса на музейные мероприятия музеи проводят социологические исследования по изучению целевых групп. Музейные социологи изучают потребности посетителей в получении историко-культурной информации и о восприятии ими экспозиционного материала. Результаты таких исследований дают представление о реальных предпочтениях аудитории и позволяют музеям планировать свою деятельность и привлекать музейных посетителей. В отдельных, особенно удаленных от центра регионах, коммуникация музея с местными сообществами и другими категориями посетителей имеет свои особенности и уже длительную историю. Свою специфику имеют местные сообщества представителей традиционных культур северных народов. Посетители музея – представители традиционных культур по-особому воспринимают музейную информацию о культуре своего этноса.
161 Эта особенность восприятия связана с тем, что у многих народов традиции ещё живы и процесс изготовления, сохранения традиционных предметов применяется в повседневной жизни. Представители старшего поколения коренных народов Севера являются хранителями традиционных знаний и даже могут выступать консультантами или экспертами по этнографическим вопросам. Их разъяснение значения этнографического предмета раскрывает тонкости традиционной культуры северных народов. Пожилые северяне являются также свидетелями межэтнических интеграций и различных форм диалога культур в советский период. Молодое поколение коренных народов иначе воспринимает культуру своих предков, так как многие традиционные знания утрачены. Музей в такой ситуации способен сыграть связующую роль между поколениями. Цель статьи – раскрыть историю взаимодействия музея и местного сообщества на Чукотке. Для решения поставленной цели предполагается решить следующие задачи: проанализировать источники по истории создания первого музея на Чукотке, описать особенности диалога культур в период первых музейных археологических экспедиций.
162 Объектом исследования является сфера взаимодействия музея и местного сообщества Чукотки в 1930-1950-е гг. Объект включает в себя профессиональное и повседневное общение музейных сотрудников с коренным населением Чукотки. Традиционная культура северных народов, проживающих на Чукотке, подробно раскрыта в работах исследователей В.Г. Богораза, В.И. Иохельсона, В.В. Леонтьева. Исследователи установили, что автохтонное население Севера осуществляло производство, сбор и хранение бытовых и иных предметов одежды, орудий труда по сформированным веками законам и традициям. В связи с дефицитом материала – сырья и ручными технологиями изготовления утилитарных вещей практиковалось бережное их использование и хранение. Культовые предметы: личные охранители, обереги, предметы для совершения обряда, семейные охранители, наделялись охранительными свойствами, хранились и передавались следующему поколению. Кроме того, развивалась духовная культура или нематериальные знания, которые приобретались опытным путем и также передавались из поколения в поколение.
163 Особое внимание уделено советскому строительству на Чукотке, задачи и пути его достижении, освещается деятельность культурно-просветительных учреждений и участие в их работе коренного населения. Упоминается о создании в Анадыре музея и сборе первой коллекции. Однако вопросы, касающиеся диалога культур в советский период, рассматриваются с позиции идеологии тех времен. Исследователи И.С. Вдовин, Г.С. Дьячкова также обращаются к осмыслению этносоциальных процессов чукотского этноса. В их работах раскрыты взаимоотношения разных народов на Чукотке, которые строились на взаимовыгодных условиях. Северные народы перенимали друг у друга способы жизнедеятельности в тундровых и приморских условиях, а пришлое население опыт коренных народов в способах выживания в условиях Севера. Коллекции, собранные археологами, историками, этнографами и сотрудниками музеев Москвы, Ленинграда, Магадана в советский период становятся базой для изучения традиционной культуры северных народов и остаются востребованными для современных исследователей.
164 Автор подробно рассматривает деятельность музеев на материалах народностей Севера Средней Сибири. Вывод автора о том, что «музей в автономных округах по-прежнему находится в центре диалога культур, активно пытаясь привлечь внимание к утраченным ценностям традиционной культуры северных народов», в настоящее время актуален для музеев Чукотки. Культурно – исторический анализ развития музейного дела на Чукотке проведен в исследовании И.И. Романовой. В данной работе проанализирована история сбор коллекций на Чукотке для центральных, дальневосточных и зарубежных музеев, организация и история деятельности Чукотского окружного краеведческого музея до 1970-х гг. В исследовании так же подробно освещается создание районных музеев, проводится анализ деятельности окружного музея за период с 2001 по 2006 г. В работе автора встречаются сведения о взаимодействии музея и местного населения, но они касаются современного периода. Ко времени становления советской власти на Чукотке происходили события, постепенно менявшие жизнь аборигенов Севера.
165 События советского времени стали новым этапом и в развитии музеев страны. В 1930 г., после Первого Всероссийского музейного съезда, деятельность музеев была направлена на участие в культурной революции и отражение успехов социалистического строительства государства. На Чукотке в этот год произошли два важных события. Был образован Чукотский национальный округ с окружным центром в поселке Анадырь. И здесь же создается первый государственный музей. Одновременно в регионе разворачивается крупное строительство, появляются промышленные предприятия, создаются учреждения образования и культуры. Комитет Севера создает политико-просветительные учреждения (культурные базы) с целью оказания помощи в экономической и культурной жизни «малым народам». Культбазы считались своеобразными центрами в отдаленных местах региона, где размещались медицинские, культурно-просветительные, ветеринарные пункты. На культбазах работали и краеведы, которые вели научно-исследовательскую деятельность по изучению истории и культуры кочевых народов.
166 Реконструкция истории первого государственного музея на Чукотке в данной статье проведена с помощью исследования источников, хранящихся в Государственном архиве Чукотского автономного округа. Архивные материалы позволили проанализировать информацию о деятельности музея за исследуемый период, понять условия жизни и работы его руководителей. Статистика посещения музея представлена в документах, к сожалению, фрагментарно, так как документация, видимо, терялась или велась недобросовестно в связи с частой сменой руководителей. Переписка музея с разными учреждениями показывает общее направление работы всех музеев страны в советское время. Проанализированы документы, касающиеся деятельности руководителей музея, так или иначе связанной с посетителями. Воспоминания родных руководителей музея, найденные в периодической печати и в интернете, позволили выявить их профессиональный подход в общении с окружающими и настроение того времени. Источники позволили также проанализировать роль музея в проведении археологических разведывательных экспедиций в 1950-е гг.
167 В первые годы музей, по-видимому, редко посещали. В поселке Анадырь на момент создания музея насчитывалось 74 хозяйства. Под музей отвели маленький домик, построенный «из обломков выброшенной на берег шхуны». Основой первого музейного собрания стала коллекция образцов животных и птиц, которые были добыты на территории Чукотки и изготовлены А.К. Седько. 25 июля 1935 г. он был принят на должность заведующего музеем по договору на два года. В документах имеются некоторые записи, характеризующие условия работы музея. Питание в то время в Анадыре было по карточкам. Сохранились продовольственные карточки на имя А.К. Седько и работника музея Тенкеу. Есть записки о выделении спирта музеем для нужд различных организаций, в том числе и для лабораторий школы. С 1938 г. начался сбор предметов косторезного искусства и ботанических образцов. В это время директором музея был искусствовед А.А. Васильев. Он работал в музее всего год. Из воспоминаний его дочери известно, что А.А. Васильеву было 30 лет, а жене 24 года, когда они приехали вместе на Чукотку.
168 Для молодых это было романтическое путешествие. А.А. Васильев много работал и принимал участие в разных мероприятиях, фотографировал. За время его работы в музее сохранились некоторые документы. В них содержится переписка по вопросам конкурсов по декоративно-прикладному искусству, имеется информация о приглашении его на сбор гербария для музея. А.А. Васильев писал картины с северной тематикой, которые, возможно, сохранились в зарубежных музеях. Одна из его картин под названием «Из тундры», написанная в 1939 г., передает настроения того времени в п. Анадырь. По воспоминаниям дочери А.А. Васильева, он хотел рассказать «о людях, еще не приобщенных к новой жизни, но уже интересующихся ею. В экзотических одеждах, уставшие от лишений и недоедания, но наслышанные о светлой, еще неизведанной жизни, прибыли они с окраин Чукотки "присмотреться", "прицениться". А.А. Васильев достаточно тонко дает характеристику разным настроениям персонажей: это мечтательность расположенной слева на картине женщины, доброжелательное удивление находящегося в центре парня, пожилой чукчи».
169 В 1939 г. супруги Васильевы с двухмесячной дочерью вернулись в Москву. С конца 1930 – начала 1940-х гг. музеем производился сбор этнографических предметов. Сотрудником Чукотского окружного краеведческого музея Р.М. Рагтытваль зафиксированы сведения об этом в карточке научного описания музейного предмета «Подвеска» (ЧОКМ – 1875). В описании указано, что во время переезда музея в новое здание «в сарае старого музея хранилась часть фондов... среди них кухлянка шамана, приобретенная музеем в конце 1930 – начале 1940-х гг. в Чукотском районе». Музей переезжал в новое здание в 1969 г.; к тому времени собранные предметы этнографии, хранившиеся в сарае, были утрачены. Музей открывался в любое время по просьбе посетителей. Руководству музея приходилось отстаивать режим работы музея в пользу посетителей. Об этом свидетельствует письмо-телеграмма заведующему культпросвет работы по Хабаровскому краю Л. Волковичу от директора музея Кругликовой. В телеграмме она сообщает о том, что музей не может изменить график работы, в связи с тем, что «у нас большинство посетителей приезжих».
170 В повседневной жизни коренные жители называли места проживания по-своему, на родном языке. Например, «Анадырь» как поселок в бытовой речи до 1919 г. не звучал вообще. Был пост Ново-Мариинск, но и его местные жители называли по-разному. Жители села Марково, например, если ехали в Ново-Мариинск, говорили: «Еду на устье, был на устье», коренные жители тундры и побережья называли поселок Анадырь – Въен. Поэтому и музей, местные жители называли по-своему – «дом, в котором можно все увидеть». В этом наблюдается особое восприятие коренным населением музея как нового места, представляющего важную и значимую для них информацию. Фонды музея пополнялись медленно и стихийно, но к 1951 г. его собрание уже состояло из 703 предметов. Постоянными сотрудниками музея, как это часто бывает в небольших учреждениях культуры, были директор и уборщица. В 1953-1955 гг. Чукотский окружной краеведческий музей стал проводить археологические раскопки. В этот период директором работал В.В. Нарышкин. Он обследовал древнее поселение на р. Канчалан.
171 Однако он не был профессиональным археологом, и эти «любительские» раскопки скорее нанесли урон, чем пользу. Директор музея также беспокоился о сохранности экспонатов. Им были направлены письма в разные ведомственные учреждения с просьбами в решении хозяйственных проблем музея. Так, были направлены документы об установлении платы за посещения музея. Музею требовались деньги в связи с тем, что «большинство экспонатов отдела природы пришли в негодность и требуют замены, так как они простояли в экспозиции музея 15-20 лет». В июне 1955 г. в Чукотский окружной краеведческий музей приехал работать кандидат исторических наук Н.Н. Диков. К тому времени он имел опыт участия в археологических экспедициях под руководством известных ученых Б.Б. Пиотровского, А.П. Окладникова, М.Е. Массона. С 1956 по 1960 г. Н.Н. Диков ежегодно организовывал и проводил археологические экспедиции музея. Первоначально перед экспедицией стояла задача найти максимальное количество следов древней культуры, определить этническую принадлежность древних народов.
172 Разведывательные экспедиции 1956-1958 гг. проводились во внутриконтинентальной части Чукотки и районах морского побережья. Археологом были исследованы крупные реки, озера, древние поселения, стоянки и могильники на побережье Чукотского полуострова. Предварительные отчеты этих экспедиций публиковались в «Записках Чукотского краеведческого музея», издание которого было начато благодаря инициативе директора музея. Вклад Н.Н. Дикова известен мировому научному сообществу, и он по достоинству оценен исследователями. В полевых дневниках директор музея Н.Н. Диков отмечает особенности проведения археологических разведок на Чукотке, приводит описания поселений, событий, дает информацию о сборе археологических предметов. Большой интерес представляют сообщения, полученные им от коренных жителей, заметки по взаимодействию исследователя с жителями по вопросам сохранения памятников древней культуры. Для проведения экспедиций привлекались проводники – коренные жители, которые знали тундру, местность, море и реки.
173 Директору музея рассказывали легенды, делились знаниями и мнениями. Его всегда гостеприимно встречали, предлагали ночлег в традиционном жилье. Слушали его рассказы с интересом. Во время одной из экспедиций Н.Н. Диков встретился с пожилым чуванцем И.Г. Собольковым, жившем на реке Анадырь с 1910 г. И.Г. Собольков подтвердил данные о древнем поселении на берегу реки Анадырь. Чуванец рассказал археологу о другой древней стоянке на левом берегу реки Майн. Н.Н. Диков так охарактеризовал пожилого информанта: «Иван Гаврилович, истинный патриарх этого рыбачьего, отрезанного от большого мира крохотного посёлочка, был хранителем всех местных преданий». В одной из дневниковых записей он отмечает: «Вчера вечером провел в яранге беседу по истории Чукотки. Рассказывал, что люди на Земле появились сотни лет назад и что были они сперва почти как звери. У всех это вызвало удивление. Говорил я, что Чукотка была заселена людьми уже несколько тысяч лет назад, и что прежде жилось им очень плохо: они не имели домашних оленей и занимались только охотой и рыбной ловлей».
174 В селах жители приносили Н.Н. Дикову археологические находки, особенно дети. В селе Нунямо директор музея познакомился с мальчиком, в настоящее время пенсионер М.А. Зеленский. Он передал ему археологическую коллекцию, которую сам собрал на местах древних поселений. На мероприятии в Музейном центре «Наследие Чукотки» (г. Анадырь) М.А. Зеленский рассказал об этом случае, представил фотографию, сделанную Н.Н. Диковым, и добавил, что в дальнейшем археолог приглашал его на раскопки в свои экспедиции. Так, в полевых условиях проходило общение директора музея и коренных жителей Чукотки, которых он старался привлечь к пониманию значимости их культуры, к сохранению памятников истории и культуры. Сам он все больше проникался к коренным жителям и к необходимым в суровых условиях жизненным правилам. «Сидя в байдаре, я все размышляю об этом удивительном народе. Все шокирующие нас обычаи чукчей, вернее, бытовые привычки, о которых со смаком любят писать многие, не хуже многих наших привычек и хороши тем, что вполне естественны, а иногда просто необходимы.
175 Общая методика расследования преступлений базируется на группе определенных противоправных деяний (в том числе выявленных в результате формирования концепции), особенностях противоправной деятельности, специфике свойств личности субъекта, характере преступлений, своеобразии условий, в которых осуществляется противоправная деятельность или расследование. По своему содержанию она должна раскрывать деятельность субъекта расследования на всех этапах, составляющих систему расследования, давать рекомендации по выбору конкретных его направлений, производству процессуальных действий, использованию наиболее целесообразных для конкретных следственных ситуаций тактико-технологических приемов, специальных знаний, конкретных векторов взаимодействия. Приведенные рекомендации должны составлять содержание предварительного, первоначального, последующего, заключительного этапов расследования. Их служебная роль состоит в сборе доказательств, а также информации, необходимых для принятия процессуальных и организационных решений уполномоченными должностными лицами.
176 Это объясняется тем, что ее построение не мыслится без обобщения следственной и криминальной практики, на основе которой даются типичные следственные ситуации и средства их разрешения – комплекс процессуальных действий с тактикой и технологией их осуществления на различных этапах расследования, с особенностями планирования и использования информационных технологий. Представление о целостной картине назначения такой методики может быть сформировано при условии овладения знаниями на уровне и общего, и особенного с уяснением рекомендаций общей и частных методик как направлений, составляющих криминалистическое обеспечение расследования. Указанный вид методик, равно как и концепция, имеет перспективную и текущую цели, способствует разработке частных криминалистических методик, рекомендаций по расследованию, реализуя отдельные положения, обобщенные выводы, тактические и технологические приемы, тактические комбинации, операции, используя данные информационно-телекоммуникационных систем в практической деятельности раскрытия и расследования определенной группы преступлений.
177 Следует сказать, что в названиях нередко встречается словосочетание «теория и практика расследования». Обозначенный вариант предполагает изложение учения о фактах, систему взглядов на расследование, обобщение практики, отражающей закономерности совершения преступления, выявление обозначенной противоправной деятельности и отдельные направления расследования. Употребление слова «практика» требует раскрыть содержание приемов, способов осуществления определенных процессуальных действий применительно к конкретным следственным ситуациям, рекомендациям по минимизации противодействия расследованию. Разработчики таких криминалистических методических рекомендаций не связаны с изложением всего процесса расследования (его этапов), всех следственных действий, которые осуществляются дознавателем, следователем. За основу могут быть взяты и отдельные составляющие противоправной деятельности (например, противодействие расследованию), специфика личностных качеств субъекта преступления, обусловливающие опять же особенности всего процесса расследования.
178 В речевой ткани произведений орнаменталистов степень обобщенности адресата может иногда ограничиваться, например: Коли бывал в Петербурге, то знаешь подъезд: там дубовые двери с зеркальными стеклами... Днем ли, иль утром, под вечер ли ты пройдешь мимо дверей – увидишь галун, булаву, треуголку. И остановишься перед видением... Коли тронется белая борода, прокачается булава и сверкнут галуны, будешь ты как безумный кружиться по петербургским проспектам («Петербург»). Здесь повествователь тоже обращается с речью к обобщенному адресату. Однако степень обобщенности, передаваемая формами 2-го лица, под влиянием лексического контекста ограничивается определенными пространственно-временными рамками: адресат – это всякий, кто бывал в Петербурге, либо тот, кто силою творческого воображения переносится в описанную ситуацию, заняв место подобного адресата. Роман В. Набокова «Дар» отличается свободой в использовании категории лица, включением в основной текст романа разнообразных отрывков, написанных поэтом Федором Константиновичем Годуновым-Чердынцевым.
179 Благодаря употреблению форм 2-го лица личного, притяжательного местоимений и нечленимого отрицательного высказывания «нет-нет» создается впечатление реального присутствия адресата в момент речи, в то время как в действительности этот контакт с собеседницей чисто иллюзорный, он осуществляется в его внутренней речи. Герой диалогизирует свое повествование. Оно не только обращено к возлюбленной. Его форма, его лексическое наполнение строятся с расчетом на ее предполагаемую реакцию – он «оправдывается» перед ней. Диалог в отсутствии адресата воплощает раздвоение сознания героя, который вступает в воображаемый коммуникативный контакт с образом своей фантазии, то есть со своим вторым «Я». Обращения героя к образу своей возлюбленной встречаются в речевой ткани романа неоднократно. Так, в завершающее все произведение третьеличностное описание воображаемой прогулки Федора Константиновича с Зиной вклинивается внутренняя речь этого героя, в которой он также мысленно обращается к своей возлюбленной.
180 Благодаря личным, притяжательным местоимениям и глаголам 2-го лица создается эффект присутствия. Использование данной субъектно-экспрессивной формы приводит к игре формами повествования, чем достигается эстетический эффект, осуществляет диалогизацию монолога, что создает впечатление «здесь и сейчас» происходящих событий. Кроме того, данные формы воплощают «раздвоение» сознания адресата речи и осуществляют приближение читателя к описываемому. Встречаются случаи употребления форм 2-го лица глагола и местоимения и в апелляциях к неодушевленным предметам, которые волею героя-повествователя становятся адресатами его речи. Это, например, обращение Федора Константиновича с прощальной речью к ставшей ему родной и близкой комнате, в которой прошли несколько последних лет его жизни: Этот мертвый уже инвентарь не воскреснет потом в памяти: не пойдет вслед за нами постель, неся самое себя; отражение в зеркальном шкапу не восстанет из своего гроба. Я бы тебе сказал прощай, но ты бы даже не услышала моего прощания. Все-таки – прощай.
181 При апелляции повествователя к читателю основной функцией форм 2-го лица местоимений и глаголов является создание прямого контакта между повествователем и читателем. Достаточно часто местоимения «ты» и «вы» трансформируются в местоимение «мы», которое используется как прием косвенного контакта между повествователем и читателем. Под влиянием лексического контекста контактоустанавливающее местоимение «мы» может становиться средством подтрунивания повествователя над читателем (либо героем), пародирования его позиций. С помощью форм 2-го лица местоимений и глаголов может осуществляться апелляция повествователя (или героя) к внутренним адресатам – героям, отсутствующим в момент речи («Дар»), что способствует диалогизации монолога, воплощает раздвоение сознания субъекта речи. Формы 2-го лица местоимений и глаголов, использованные в ситуации коммуникативного контакта с заведомо некоммуникабельными объектами, нелицами, служат знаком внутренней сопричастности, близости автора или героя к предмету речи («Дар», «Петербург»).
182 Теперь мы решили обобщить накопленный нами опыт и экстраполировать использованные нами приемы на моделирование состава и структуры терминополя вообще. Разрабатывая метод моделирования состава и структуры терминологического поля, мы начинаем с выделения ключевых этапов этой процедуры и проработки приемов работы с лексико-семантическим материалом на каждом из них. При этом мы считаем необходимым учитывать определенные требования. С одной стороны, разрабатываемая нами процедура моделирования должна быть максимально универсальной, чтобы быть потенциально применимой к любому терминологическому полю вообще. С другой стороны, необходимо позаботиться о том, чтобы предлагаемые нами приемы могли эффективно применяться для максимально адекватного и информативного отображения состава и структуры конкретного терминополя с учетом его характерных особенностей. Первым этапом разрабатываемой нами процедуры моделирования является работа с лексическим составом терминологического поля. Речь идет о проработке массива профессиональной лексики, относящейся к конкретной предметной области.
183 Этот чрезвычайно важный для нашего исследования этап состоит из нескольких стадий, на каждой из которых используются определенные приемы. Некоторые из этих приемов относительно универсальны и могут так или иначе применяться к любому терминополю; другие же носят более частный характер и зависят от лексических особенностей конкретной предметной области. В случае с терминополем «Повреждения таза» мы, во-первых, начинаем с того, что проводим определенного рода сортировку лексического состава. Данная процедура осуществляется нами с соблюдением трех основных требований. Во-первых, мы отсеиваем всю лексику, так или иначе пересекающуюся с терминополями других предметных областей. Так, например, врачи-травматологи наряду со своей профессиональной терминологией часто используют наименования, относящиеся к хирургии, акушерству и гинекологии и т. д. Наличие таких терминологических единиц в нашей выборке нежелательно, так как они вызывают ненужное увеличение ее объема, снижая при этом «чистоту» процедуры.
184 Во-вторых, нами было принято решение включать в нашу выборку только те лексические единицы, которые характеризуются высокой частотностью употребления в той или иной профессиональной сфере. Поскольку язык представляет собой живое образование, он подвержен постоянным изменениям. Язык той или иной профессиональной сферы не является исключением: некоторые термины неизбежно употребляются гораздо чаще других, какие-то термины с течением времени признаются неактуальными или неправильными, в результате чего постепенно исчезают из повседневного профессионального общения. Такого рода термины необходимо отсеивать, поскольку они вряд ли полезны в рамках своей предметной области и не внесут какого-либо существенного вклада в модель ее лексико-семантической структуры. В случае же с терминополем «Повреждения таза» мы обосновываем такое наше решение тем, что, помимо упомянутого выше, общий объем лексического материала по этой теме чрезвычайно велик, что практически исключает любую возможность его сколь угодно полного анализа в рамках данного исследования.
185 В-третьих, практически каждая предметная область характеризуется тем, что в ее лексическом составе наряду с общепринятыми терминами присутствует определенный процент нетерминологических единиц (то есть наименований, никак не закрепленных в официальных справочниках, словарях или тезаурусах по данной конкретной специальности). При этом такие лексические единицы, несмотря на свою «нетерминологичность», широко и повсеместно употребляются специалистами наряду с терминами. Они либо используются в качестве синонимов терминов, либо служат для ликвидации лакун. В рамках настоящего исследования нам представляется весьма важным учитывать эту особенность лексического состава терминополей и включать в рассмотрение не только термины, но и некоторые нетерминологические единицы. Следующим шагом процедуры проработки массива профессиональной лексики терминологического поля (в том числе терминополя «Повреждения таза») мы считаем выявление основных типов семантических отношений между лексическим единицами, образующими его.
186 При этом необходимо отметить, что терминополя, относящиеся разным предметным областям, могут характеризоваться разными видами преобладающих в них системных связей. Что касается терминополя «Повреждения таза», преобладающими типами семантических отношений между образующими его элементами являются гиперо-гипонимия и меронимия. Для удобной наглядной репрезентации семантических отношений между лексическими единицами терминополя мы будем представлять анализируемую нами лексику в специальных таблицах. В первой графе таблицы будет приводиться уникальный буквенно-числовой индекс термина, присвоенный ему согласно разработанной нами системе обозначений (эта система подробно рассмотрена ниже). Во второй графе таблицы будет приводиться непосредственно сам термин. Как и все термины, он должен характеризоваться наличием только одного значения, не допускающего иных толкований. Более того, указываемые в таблице термины должны употребляться только в пределах рассматриваемой предметной области и не пересекаться с другими предметными областями.
187 Указываемые в третьей графе синонимы будут двух видов – полные либо неполные. Отметим, что по мере возможности мы будем сосредоточиваться именно на полных синонимах, с тем чтобы не перегружать наше исследование синонимами, связанными друг с другом лишь относительно, и не нарушать тем самым стройность выстраиваемой нами модели. Также в третьей графе мы будем указывать нетерминологические синонимы терминов (о них уже говорилось выше) в случаях, когда таковые имеются. Такие синонимы будут выделены курсивом. Помимо синонимии, в таблице будет отражен и другой вид системных отношений, а именно гиперо-гипонимические. Для этого в таблицу будут введены четвертая и пятая графы, в которых будут содержаться гиперонимы и гипонимы соответственно. В нашей работе мы заостряем внимание на этом виде отношений еще и потому, что частой и характерной ошибкой учащихся является то, что они путают синонимию и гиперонимию. Иными словами, студенты зачастую используют гипоним или гипероним какого-либо термина в качестве его синонима.
188 Так, студенты часто приводят термины типа «бабочки», типа Вуальмье и типа Мальгеня как синонимы термина множественный, в то время как на самом деле они являются его согипонимами. Данная ошибка является признаком неправильно сформированного восприятия профессиональной лексики и семантики и, следовательно, языковой картины предметной области. Поэтому в целях формирования правильного восприятия нам приходится проводить строгую границу между синонимами, с одной стороны, и гипонимами и гиперонимами – с другой. Таковы предлагаемые нами приемы проработки лексического состава терминополя «Повреждения таза» на первом этапе моделирования его состава и структуры. При этом мы считаем необходимым отметить тот факт, что разработанные нами приемы имеют во многом универсальный характер и могут быть эффективно применены к лексическому фонду любой другой предметной области, как профессиональной, так и общеязыковой. Однако, как сказано выше, проработка лексического состава терминологического поля является лишь первым этапом в построении его лексико-семантической модели.
189 Для решения же задачи качественной оценки знаний необходимо структурировать лексический материал с использованием каких-либо категорий. Для этого мы переходим ко второму этапу процедуры моделирования терминологического поля – после проработки его лексического состава приступаем к разработке способов репрезентации его структуры. На данном этапе мы ставим перед собой задачу выделить элементы, которые будут структурировать лексический состав терминополя, объединяя лексические единицы в образования более высокого порядка – семантические оппозиции. Под семантическими оппозициями мы будем понимать группы слов, состоящих друг с другом в отношениях несовместимости (взаимоисключения). Эти группы будут представлять собой образования, состоящие из двух и более взаимоисключающих понятий (например, перелом открытый и закрытый). При этом количество непосредственно самих лексических единиц в той или иной группе не имеет никакого значения – суть в том, что единовременно в составе сложного термина может быть употреблена только одна лексическая единица из этой оппозиции.
190 В качестве структурирующих элементов нами было решено использовать дифференциальные семы. Подробно рассмотрев метод компонентного анализа лексического значения, мы пришли к выводу, что дифференциальные семы могут оказаться наиболее полезными для нашего исследования в силу своих смыслоразличительных функций. Такой вывод был нами сделан по результатам анализа лексического состава терминополя «Повреждения таза» и типов семантических отношений между его элементами. Анализ показал, что одним из преобладающих типов системных отношений является несовместимость (либо «или-или» в терминах математической комбинаторики, то есть из группы однородных терминов может быть выбран только один). Так, например, перелом может быть открытым или закрытым, но не может быть открытым и закрытым одновременно. Практически все проанализированные нами термины так или иначе противопоставляются друг другу, образуя антонимические пары, тройки и т. д. Очевидно, что они имеют общий смысловой компонент, который исследователь-лингвист может легко выделить, прибегнув к консультации врача-травматолога.
191 Все это позволяет упорядочивать лексический состав терминологического поля «Повреждения таза» посредством дифференциальных сем. При этом одна и та же сема при нисходящем движении по иерархии терминов будет являться дифференциальной, а при восходящем – интегральной. В свете всего вышесказанного использование дифференциальных сем в качестве структурирующих элементов представляется нам оптимальным для построения функциональной модели терминологического поля вообще и терминополя «Повреждения таза» в частности. Говоря о выделении структурирующих элементов, необходимо отметить тот факт, что в исследовательских работах подобного плана (то есть посвященных описанию терминологии, построению языковой картины предметной области, составлению тезауруса профессиональной лексики и т. д.) авторы зачастую рассматривают и отображают графически только один тип элементов, а именно сами термины. Структурирующие же элементы зачастую либо выражены в виде достаточно размытых формулировок (что крайне усложняет их использование в прикладных целях), либо не приводятся вообще, а только лишь подразумеваются.
192 Однако, с другой стороны, в контексте нашего исследования, с учетом прикладного аспекта разрабатываемого нами метода моделирования состава и структуры терминополей мы считаем необходимым не только репрезентировать в нашей модели непосредственно сами термины, но также эксплицировать те элементы, при помощи которых эти термины выстраиваются в некоторую систему со всеми присущими ей типами семантических отношений. На то существует несколько причин. Во-первых, такой шаг необходим для достижения цели нашего исследования – действительно, разработка универсального метода для построения модели лексико-семантической структуры терминополей не представляется нам возможной без экспликации структурирующих элементов как важнейшей части этой модели, особенно в плане дальнейшего использования результатов нашего исследования для создания компьютерной квалиметрической программы. Во-вторых, в целях построения целостной функциональной модели терминополя мы считаем необходимым выявить и компенсировать лакуны, которые в нем неизбежно присутствуют.
193 В-третьих, для достижения некоторых из поставленных нами задач необходимо представление учебного материала в максимально удобной и доступной для учащихся форме. Это нужно для правильного формирования языковой картины предметной области у обучаемого. Излишне говорить, насколько важно при этом использовать четко и лаконично репрезентированные структурирующие элементы. В дальнейшем для краткости мы будем называть выделяемые нами структурирующие элементы критериями. Если говорить конкретно о моделировании структуры терминополя «Повреждения таза», то критерии для построения классификации признаков, видов и объектов повреждений в общем и целом были сформированы нами на основе наработок, опубликованных в монографии А. Н. Краснова и частично – из учебника травматологии А. Ф. Краснова. Как и в случае с отбором лексического материала, мы прибегли к консультации врача-травматолога, который и являлся автором указанной выше монографии. При отборе критериев мы руководствовались следующими соображениями.
194 Во-первых, нами были отобраны наиболее часто используемые, а потому самые релевантные на настоящий момент критерии. Такое намеренное ограничение количества структурирующих элементов, включаемых в рассмотрение, продиктовано тем, что общее число элементов, структурирующих лексический состав терминологического поля «Повреждения таза», слишком велико для перечисления и детального рассмотрения в рамках отдельно взятой научной работы. Во-вторых, мы решили включать в нашу выборку только общепринятые (то есть универсальные) критерии. Рассмотрение критериев, встречающихся лишь в отдельных классификациях, представляется нам нецелесообразным с точки зрения всеохватности и достоверности исследования. В-третьих, мы будем рассматривать только те критерии, по которым возможно выделить полноценную антонимическую группу, состоящую минимум из двух терминов. Дело в том, что в некоторых случаях один из элементов оппозиции либо отсутствует, хотя и подразумевается (то есть имеют место лакуны), либо не является термином.
195 Подобного рода ситуация является скорее обычной практикой, нежели исключением, и довольно часто наблюдается во многих предметных областях. Однако нам для достижения наших целей необходимо полностью эксплицировать лексический состав антонимической группы терминов, поскольку в компьютерной программе наличие лакун недопустимо. Именно этим и продиктовано данное вводимое нами ограничение. По итогам проведенной нами работы будет построена еще одна таблица. Эта таблица призвана наглядно продемонстрировать, каким образом выработанные нами критерии структурируют лексический состав терминополя «Повреждения таза». Таблица будет состоять из трех столбцов. В первой графе таблицы будет указываться уникальный индекс критерия. Этот индекс коррелирует с индексами терминов, приведенных в предыдущей таблице. Во второй графе будет приводиться критерий в максимально непротиворечивой и лаконичной форме. В третьей графе будут перечисляться простые термины, которые входят в состав антонимической группы, выделяемой согласно данному критерию.
196 Итак, при создании нашей системы обозначений мы руководствовались следующими соображениями. Во-первых, разрабатываемая нами система обозначений должна полностью охватывать весь исследуемый нами материал – и сами простые термины, и структурирующие их критерии. Помимо прочего, такая система будет служить для осуществления автоматической оценки как количественного наполнения ответа, так и качества представленных в нем знаний. О количественной составляющей ответа можно судить по числу представленных в нем терминов, а о качестве знаний (то есть степени сформированности языковой картины предметной области) – по наличию в этом ответе критериев, а также по их количеству. Во-вторых, система индексов должна позволять легко и быстро идентифицировать критерии и термины в составе сложной многоуровневой лексико-семантической структуры предметной области. Иными словами, индексы должны содержать в себе информацию об иерархии критериев и терминов, давая возможность ориентироваться в семантических отношениях между ними как по горизонтали (антонимия), так и по вертикали (гиперо-гипонимия).
197 Выбор способа идеографической репрезентации состава и структуры терминологического поля представляется нам важным этапом на пути построения его функциональной модели. При этом для достижения адекватных результатов нам необходимо учитывать целый ряд важных факторов, поскольку специфика нашего исследования налагает определенные требования на выбираемый нами способ идеографической репрезентации состава и структуры терминологического поля вообще и терминополя «Повреждения таза» в частности. Подходящий для нас способ идеографического представления модели терминополя должен в первую очередь отвечать таким требованиям, как наглядность и функциональность. Наглядность представления состава и структуры терминополя важна в первую очередь в плане обучения. Излишне напоминать, насколько важна в дидактическом аспекте продуманная и последовательная репрезентация учебного материала. Более того, результаты нашего исследования в перспективе могут быть использованы в качестве основы для квалиметрической программы.
198 В свете этого такой аспект, как функциональность, приобретает особое значение. Выбираемый нами способ репрезентации состава и структуры терминополя должен позволять не только реализовать разработанные нами основные принципы работы с массивом профессиональной лексики, но и создать по мере возможности определенные предпосылки для их алгоритмизации. Продолжая разговор о выборе способа репрезентации лексико-семантической структуры терминологического поля, мы считаем нужным отметить, что речь идет не только и не столько об отображении на модели того или иного терминополя только лишь его лексического состава. Репрезентация единиц фактической информации – простых терминов – не представляет никаких затруднений с технической точки зрения. Настоящей задачей мы считаем представление именно структуры терминологического поля. Поскольку простые термины и структурирующие их критерии образуют сложную, многоуровневую, иерархически упорядоченную систему, мы пришли к мнению, что для ее адекватной репрезентации необходимо представление терминов и критериев в виде схемы древовидного типа.
199 При этом нам также необходимо предусмотреть возможность как нисходящего движения по этой схеме (от общего к частному, от гиперонима к гипонимам), так и восходящего – от отдельно взятого термина к его гиперонимам. С учетом сформированных выше требований нами было принято решение в качестве способа идеографической репрезентации состава и структуры терминологического поля использовать граф. Само по себе использование графа (и элементов теории графов вообще) для идеографической репрезентации любого рода информации и знаний не является чем-то принципиально новым в современной науке. В таком качестве граф и подобные ему структуры встречаются во многих областях исследований, причем необязательно связанных с языком. Это неудивительно – иерархически упорядоченная структура идеально подходит для визуального представления знаний в виде классификации, и многие исследователи используют граф как эффективный и универсальный инструмент для репрезентации компонентов какой-либо предметной области и связей между ними.
200 Рассматриваемая нами предметная область тоже может быть представлена в виде графа, поскольку между единицами терминополя «Повреждения таза» наблюдаются, как мы уже выяснили, ярко выраженные многоуровневые гиперо-гипонимические и меронимические отношения. Именно поэтому мы можем с минимальными преобразованиями (и, следовательно, с минимальными смысловыми потерями и искажениями) представить структуру данного поля в виде графа. При этом ядро терминологического поля становится корневой вершиной графа, а периферия – его конечными вершинами, или «листьями». Более того, граф как способ репрезентации данных позволяет решать ряд прикладных задач, поскольку теория графов тесно связана с логикой, математикой и программированием. Следует отметить, что способы программной реализации графовых структур уже давно отработаны и широко применяются для решения широкого спектра прикладных задач. Данный аспект представляется нам весьма важным в контексте нашего исследования – выше мы уже упоминали о важности такого аспекта, как функциональность.
201 Литературная рецензия представляет собой критический анализ и оценку нового произведения и является распространенной формой литературной критики в современных газетах, журналах и интернет-изданиях. В связи с прагматической направленностью литературной рецензии оценивать произведение, излагать мнение и отстаивать его истинность, а также побуждать читателя к действию (ознакомиться с анализируемым произведением или нет) категория модальности является существенной для этого текстотипа. Модальность понимается как «функционально-семантическая категория, выражающая разные виды отношения высказывания к действительности, а также разные виды субъективной квалификации сообщаемого». Модальность принадлежит к числу основных текстовых категорий и делится на два типа: объективная и субъективная. Объективная модальность «выражает отношение сообщаемого к действительности в плане реальности (осуществленности) или ирреальности (не-осуществленности)». Основным способом реализации объективной модальности является форма глагольного наклонения.
202 Субъективная модальность выражает отношение говорящего к сообщаемому, не имеет прямого отношения к грамматике. Смысловую основу субъективной модальности образует понятие оценки в широком смысле слова: как логической квалификации сообщаемого, так и разных видов эмоциональной (иррациональной) реакции. Так как оценка лежит в основе литературной рецензии, статья фокусируется на языковых способах реализации субъективной модальности в тексте. Субъективная текстовая модальность рассматривается исследователями как сложная и многоаспектная категория, тесно связанная с категориями прагматического уровня. Текстовая модальность является категорией, отражающей «эмоционально-волевую установку автора текста», отражает авторскую позицию по отношению к излагаемому, целевой аудитории и коммуникативной ситуации. Содержанием текстовой модальности (тональности) считается субъективное авторское восприятие описываемых явлений, а также «психологическое самораскрытие автора, обладающее по закону эмоционального заражения, эффектом усиленного воздействия на адресата».
203 Цель данной статьи – описать интертекстуальный концепт, формально соответствующий фразе «как хороши, как свежи были розы», в нарративном пространстве художественного текста. Данная цель предполагает исследование цикла произведений, формально и содержательно перекликающихся с указанным высказыванием. Исследование проведено методом семантической интерпретации, сопоставительного и трансформационного метода, а также анализа языковых особенностей построения интертекстов. Как пишет М. В. Вербицкая, «термин "вторичный" не имеет никакой оценочной окраски, он говорит лишь о том, что произведение не может быть до конца понято и оценено без обращения к его "второму плану", что эстетика произведения имеет особый характер». В нарратологии разрабатываются основные приемы исследований повествовательного дискурса как в языкознании, так и с позиций литературоведения. Однако даже близкие по терминологии проблемы: интертекстуальность, нарратив, прецедентность, дискурс – в языковедческом исследовании имеют свои существенные отличия.
204 В представленном исследовании проводится сопоставительный анализ текстов в структурно-семантическом и эстетическом аспектах. Интертекстуальные отношения нарративных текстов описаны с помощью методологического аппарата лингвистики текста, лингвокультурологии и когнитивной лингвистики. Материалом исследования послужили четыре интертекстуальных произведения. Высказывание «как хороши, как свежи были розы» использовано в них для реализации разных функций. Вероятно, это один из немногих случаев, когда неисчерпаема тема и неповторима семантика новых текстов, как неповторима сама жизнь человека. В подтексте произведений вечно волнующая человека проблема осмысления жизни, естественная сменяемость ее циклов: молодость, зрелые годы, старость. В текстах философски представлены вечные проблемы бытия: в молодости человек радуется жизни и не задумывается о ее быстротечности, старость теряет оптимистическое восприятие жизни и, вспоминая прошлое, пытается подвести итоги своего жизненного пути. В анализируемых текстах противопоставлены: молодость – жизнь; старость – ожидание смерти.
205 Для анализа концепта, сформировавшегося в художественном произведении, привлечем стихотворение в прозе Ивана Сергеевича Тургенева «Как хороши, как свежи были розы...». Концепт в художественном тексте имеет свою особую историю, для его восприятия необходимо знание истории употребления концепта в текстах разных авторов, что приводит к наращиванию его смысла. В данном случае мы имеем не отдельное слово-концепт, а целое высказывание, ставшее прецедентным, источником которого явился художественный текст. Топология исследуемого концепта имеет начало, но, вероятно, не имеет конца. И. С. Тургенев поясняет, что выбор названия произведения связан с запомнившейся строкой «Как хороши, как свежи были розы...» из прочитанного «где-то, когда-то, давно-давно тому назад» стихотворения. В функции заголовка Тургеневым использована первая строка стихотворения Ивана Мятлева «Розы», которое было написано в 1834 г., что Тургеневым обозначено как «давным-давно тому назад»; как видим, эти два текста по времени разделяет 45 лет, что в жизни человека, действительно, немалый срок.
206 Подзабытая строчка начала стихотворения И. Мятлева, возможно, никогда не получила бы той известности, которую она приобрела благодаря гениальности И. Тургенева, создавшего наилучшую элегию в прозе, где строка «.Как хороши, как свежи были розы» стала рефреном произведения, повторившись в небольшом тексте шесть раз. Рассказывая о красоте роз, поэт И. Мятлев почти не описывает их внешнюю привлекательность. Особая красота роз представлена их воздействующей силой: «Как взор прельщали мой!», в них расцветала радость, любовь дышала в них. Индивидуально-авторское отношение к цветам передается через восприятие лирическим героем, что подчеркивают местоимения: личное местоимение Я в стихотворении повторяется семь раз, МНЕ – четыре раза; притяжательное местоимение МОЙ употреблено четыре раза (мой сад, мой взор, мои розы, мои цветы). Восторженное отношение к цветам описывается и лексическими, и синтаксическими средствами языка. Передаче восторженного отношения к заветным цветам служат настойчиво повторяющееся наречие как, встретившееся в первой части периода девять раз.
207 В центре внимания воспоминания старого одинокого человека. В его комнате горит одна свеча, а он, забившись в угол, под музыку запавшей строчки «Как хороши, как свежи были розы» вспоминает прекрасную молодую девушку, с которой не дерзнул заговорить, но хорошо помнит переполнявшие его чувства: «как она мне дорога, как бьется мое сердце». Тяжелую обстановку одиночества подчеркивают глаголы: свеча трещит, мороз скрыпит и злится. Вместо влюбленного молодого голоса чудится скучный, старческий шепот. Как поразительно точно подбирает слова писатель, каждый эпитет несет в себе большой эмоциональный заряд: одиночество – это скука, и голос такой же скучный, потому что старческий, даже и не голос, а шепот, который то ли слышится, а может, просто чудится. Содержание и форма в полной гармонии. «Преобладание эстетической функции требует, чтобы тематические и формальные элементы друг друга мотивировали и оправдывали, способствуя в познавательном и чувственном взаимодействии образованию сложного эстетического содержания».
208 Если в стихотворении И. Мятлева местоимение мой неоднократно используется в начале текста для подчеркивания принадлежности роз, то у Тургенева это местоимение появляется в конце текста как итог его не сложившейся жизни: «у ног моих старый пес, мой единственный товарищ». Личные местоимения находятся в оппозиции (Я – Они), подчеркивая невозвратность прошедшего: Озябну, Мне холодно. – И все они умерли... умерли... В тексте выдерживается нарратив субъективного освещения взаимосвязанных событий. Повествование ведется от первого лица (Давным-давно тому назад я прочел одно стихотворение. Озябну. Мне холодно). Но психическое состояние рассказчика не всегда позволяет ему правильно ориентироваться в реальности. Прошлое настолько ясно впечаталось в его память, что описание событий тех далеких лет представлено во всех деталях, а настоящее рассказчик воспринимает как в бреду: ему чудится скучный старческий шепот. Он задается вопросом: Кто это кашляет там так хрипло и глухо? Происходит явное раздвоение личности.
209 Процесс отчуждения от жизни свершился, и у рассказчика не возникает даже тревожной мысли о будущем своего любимца. В «Стихотворениях в прозе» Тургенева есть еще одна новелла – «Роза», близкая по семантике и исполнению к рассмотренной элегии. В ней описан только один вечер из жизни молодой девушки. На первый взгляд, может показаться, что в новелле все не так трагично, как в первой: никто не умер, молодая жизнь продолжается. Хотя Тургенев нигде не вспоминает о первом произведении, однако уже название новеллы говорит о непосредственной их связи. Роза остается базовым концептом, через который раскрывается суть происходящего. Описание времени и обстановки также коррелируются. События происходят в обстановке наступления более холодного сезона года: «Теперь зима, мороз запушил стекла окон; в темной комнате горит одна свеча» (в элегии «Как хороши, как свежи были розы»); «Осень уже наступала. Солнце садилось. Внезапный порывистый ливень, без грому и без молний, только что промчался над нашей широкой равниной» («Роза»).
210 В элегии Тургенев передает все более мрачное описание обстановки: «А в комнате все темней да темней...» То же наблюдаем и в новелле: «Все потемнело вокруг; ночь уже надвинулась». Для описания наступления ночи используется необычный глагол надвинулась. Его употребление поддерживает общую тональность текста быстрой смены событий (внезапный ливень промчался). Естественная смена дня и ночи представлена как что-то внезапное и неизбежное. В нарративных текстах событийность изменения, как правило, носит характер неожиданности, и подобное мы наблюдаем в развитии главного события во всех анализируемых текстах: в стихотворении И. Мятлева – это явление девы рая, в элегии И. Тургенева – образ догорающей свечи, в рассматриваемой новелле – грязная роза. Совпадает и описание роз: автор элегии об их красоте напоминает в тексте четыре раза, повторяя запомнившиеся строчки «Как хороши, как свежи были розы». В стихотворении в прозе «Роза» он пишет: «То была молодая, чуть распустившаяся роза. Два часа тому назад я видел эту самую розу на ее груди».
211 Роза в русской культуре является символом красоты, любви и непорочности. Все эпитеты, которыми описывается цветок, могут быть отнесены и к девушке, чью грудь роза украшала. Через описание происходящего с розой аллегорически представлена судьба молодой девушки: чуть распустившаяся роза через час-два оказывается в грязной луже, и хотя она вновь положена на столик перед девушкой, ее измятые, запачканные лепестки вызвали не радость девушки, а желание сжечь ее. Изменения в поведении девушки для нарратора и читателя оказываются неожиданными, парадоксальными. Это один из принципов структуры нарративного текста. Как утверждает В. Шмид, «событийность изменения повышается по мере его неожиданности. Событие в эмфатическом смысле подразумевает некоторую парадоксальность. Парадокс – это противоречие "доксе", то есть общему мнению, ожиданию». Несмотря на разницу в событии, влияние прецедентного текста ощущается в нарративе новеллы. Совпадает тождество начала описание (Все потемнело вокруг; ночь уже надвинулась) и описание розы.
212 В итоге – брошенная девушкой роза сгорает в печи. Кажется, что не все так трагично и жизнь продолжается, хотя и без сгоревшей розы. Девушка не повторяет судьбу этой еще не распустившейся розы, однако ее бравада не может обмануть участника этой сцены, он понимает: «Она сожжена». И это означает, что сгорела не только роза, сожжена и сама девушка, вернее – ее душа, а значит – и ее судьба. Памятуя о первом тексте, мы понимаем, что у девушки не останется даже светлых воспоминаний о прошедшей в любви молодости, в ее воспоминаниях останется только сгоревшая роза как символ разбитой судьбы. Комплекс синтаксических приемов формирует семантику текстов, эта гармония формы и содержания определяет эстетическую ценность произведения. В тексте нет строчек «как хороши, как свежи были розы...», но наше восприятие их как прецедентного текста эмоционально ставит эту новеллу в один ряд с известными нам текстами и вызывает невольные ассоциации радостной молодости, красоты, ожидания счастья и времени утраты иллюзий и наступившего разочарования.
213 Строчка из стихотворения Ивана Мятлева «Розы» (1834) «Как хороши, как свежи были розы.», ставшая рефреном знаменитого стихотворения в прозе И. С. Тургенева (1879), почти через полвека в стихотворении Игоря Северянина «Классические розы» (1925) выполняет реминисцентную функцию. Поэт в качестве эпиграфа своего стихотворения приводит первую строфу стихотворения И. Мятлева. После смерти поэта ей суждено было стать эпитафией на надгробии Игоря Северянина. Король поэтов рубежа веков, как его представляли в литературоведческих работах, И. Северянин больше 20 лет своей жизни провел на чужбине, там он и скончался. «Классические розы» называют его визитной карточкой в мире творчества. В первом четверостишии поэт воспоминает не просто прошлые годы, а «лета», исчезнувшую эпоху, которая кажется теперь легендарной. Прошло всего восемь лет, а «ни страны», ни людей, живших в ней, больше нет. Это другой мир, в котором, как кажется поэту, нет любви, и не верится, что была слава, приходила весна, когда можно было быть беспечным.
214 Ученый отмечает, что «в марийском языке словообразовательных суффиксов в два раза больше. Диахронный подход позволяет автору заключить, что в мордовских языках система старых финно-угорских элементов осталась почти неизменной. Также исследователь анализирует словообразование именных частей речи в марийском и мордовских языках с отсылкой к финскому языку». Цель автора состояла в создании некой общей картины словообразования. В мордовских языках «имеется большое количество суффиксов для образования именных частей речи», причем значительная их часть «является прямым наследием финно-угорского праязыка или образована путем слияния старых финно-угорских суффиксов». Как и ряд других финно-угроведов, С. Сааринен ищет способы сохранения национальных языков и указывает на проблемы в этой сфере. В отношении способов образования новых слов ученый выявляет как сходства, так и различия, например: «Способы словообразования именных частей речи в марийском и мордовских языках такие же, как и в других финно-угорских языках. Различия, конечно, есть, но они являются скорее тенденциями.
215 Другими словами, данные отношения никак не выводятся из формальной и содержательной структуры Ритма. В приведенном примере Ритма «Светопись» связь «Ритм – время» не задается ни его организацией, ни содержанием, даже если мы и простроим вполне конкретные смысловые связки относительно того, что говорится в тексте, посчитав, например, Ритм автореферентным, то есть говорящим о себе самом. В этом варианте Ритм сам ставит читателя в положение «исполнения писанного». Но в любом случае, следует признать, что Ритм определяется как Ритм безотносительно содержания текста, а онтологическая связь Ритма и времени устанавливается независимо от того, идет в тексте речь о времени или нет. В ином случае сообщение о положении дел, не являясь положением дел, остается лишь стандартным семиотическим отношением в рамках номинативной функции. Таким образом, определение особого семиотического статуса текста задается прежде всего предварительной осведомленностью об этом статусе как частью контекстуального знания вне зависимости от формы и содержания текста.
216 Именно потому и возможно непроизвольное удивление при сравнении стихотворения с молитвой или Ритма с поэзией, что мы предварительно уже различили между собой онтологическую природу молитвы, стихотворения или Ритма внутри определенных дискурсивных практик вне зависимости от того, что они используют одну и ту же языковую систему. Осознание глубинных оснований этих различий и есть предмет для всестороннего семиотического и психолингвистического анализа дискурсивных практик. И при таком подходе исследователь уже не волен по своему произволу определять, что имеет семиотическое значение в исследуемом объекте, а что является случайным элементом контекста. Скорее, наоборот, объект изучения должен априори пониматься как объемное явление, где нет ничего случайного. Например, указание на первое октября в датировке Ритма «Светопись» может стать основным значащим элементом при фокусировке прочтения. В этом месте возникает еще одна ловушка, которая может затемнить суть ритмологической интерпретации Ритма.
217 Дело в том, что поскольку семиотические отношения устанавливаются не только внутри естественных или искусственных языковых систем, то может возникнуть соблазн упрощенной семиотической интерпретации Ритма через расширенные классификации знаков, включающие вне-языковые знаки. В наиболее известной классификации Ч. Пирса знаки разделяются на иконические знаки-образы (подобия или копии означаемого), знаки-индексы (элементы означаемой ситуации, смежные в пространстве и времени) и знаки-символы (условные заместители означаемого на основе договоренности). Поскольку языковые системы построены преимущественно из конвенциональных, условных знаков-символов, имеет смысл обратиться к неязыковым (неконвенциональным) знакам-индексам и знакам-образам, форма которых так или иначе мотивирована онтологическими отношениями между означающим и означаемым. Так, например, мы можем указать на метафорическое восприятие реки как знака времени, и в таком случае река вступит в семиотическое отношение как иконический знак времени.
218 Кроме того, сами вещи, процессы и события не являются отражениями или отображениями Ритма, словно бы он был их идеей, как и он сам не является их отражением или отображением, хотя Ритмовремя может использовать событийное время и обычные события для своего отражения и отображения. Например (развивая пример с рекой), тот факт, что прочтение Ритма совпало с созерцанием реальной реки, скажет о природе Ритма и времени в ритмологи-ческой интерпретации существенно больше, чем сложнейшие философские спекуляции на основе семантических связей текста. Еще один вариант трактовки Ритма как знака-индекса также в определенных обстоятельствах может хорошо соотноситься с ритмологической позицией, поскольку в знаке-индексе означающее и означаемое являются причастными друг другу в рамках объективных систем отношений: часть – целое, причина – следствие, явление – свойство и т. п. Если мы показываем на наручные часы, сигнализируя собеседнику о том, что спешим, то часы мгновенно вступают в семиотические отношения как знак-индекс времени, так как имеют непосредственное отношение к измерению времени.
219 Точно так же мелодия может явиться знаком-индексом определенных свойств времени как темпоральная структура, в которую погружено наше сознание в момент ее прослушивания. В этом смысле Ритм тоже является темпоральной, ритмической структурой, как мелодия или стихотворение, но не этот аспект делает Ритм Ритмом. Во всех перечисленных вариантах знаки представляют собой тот или иной аспект представляемого явления, но сами системы отношений упускают основное свойство – быть онтологически тождественным времени как таковому, то есть содержать в себе саму субстанцию времени. В этом плане необходимо подчеркнуть, что корни ритмологической системы погружены в особый тип философского мировоззрения, предлагающего радикально иные семиотические отношения в самой действительности, которые мы можем условно обозначить как манифестационизм (способность одного непротиворечиво пребывать в другом, оставаясь собой). Данный тип мировоззрения стал особенно актуален во второй половине ХХ в., когда революционные сдвиги в физических науках значительно пошатнули классические представления о мире.
220 Но эти же парадигмы способны радикально перевернуть и многие привычные семиотические отношения. Вселенная обретает дар слова, с ней становится возможным вступить в диалог и быть услышанным. Языки и алфавиты выходят за узкие рамки исключительно человеческой коммуникации, превращаясь в трансцедентные шифры вселенной. То, что мы называем вещью, внезапно может стать самим символом, требующим своего уникального знакопрочтения. Поведанная в символогии М. К. Мамардашвили и А. М. Пятигорского история об индийце, которого не кусают змеи, поскольку он знает их символ, сегодня уже не кажется столь фантастичной в свете представлений о возможностях расширения разума за рамки человеческого. Именно эта парадигма позволяет в рамках неклассичских картин мира трактовать весь мир как текст, но текст, требующий владения определенными безусловными ключами и шифрами, безусловными не в своей догматичной всеобщности, а в плане исключительной бытийной целесообразности в рамках уникальности каждой конкретной ситуации.
221 Важнейшей методологической причиной слабой чувствительности инструментов традиционного семиотического анализа к возможностям парадигмы манифестационизма, на наш взгляд, является укорененная экстравертированная установка новоевропейской технократической цивилизации, коррелирующая с инструментальным и потребительским отношением к миру, что неминуемо оборачивается для человека инструментализацией и собственного разума, становящегося нечувствительным к непредсказуемой и многоплановой игре бытийных потоков. В результате многие тонкие различия внутри разума, очевидные для культур с богатым медитативным опытом, либо не замечаются, либо отбрасываются как мистические и паралогические. Поэтому в современных гуманитарных науках до сих пор царит путаница в вопросах определения сознания, различения мышления и сознания, не говоря уж о систематическом исследовании уровней сознания, которые, по странной логике европейской цивилизации, наиболее полно изучаются в своих дисфункциональных аспектах в психиатрическом дискурсе.
222 И единственным способом вернуть его становится внимательное следование за объектом. В настоящее время в философском и методологическом дискурсе все чаще раздаются голоса, что постулат о произвольности знака и условности речи постепенно заточил человека в тюрьму бесконечной симуляции самого себя в окружении собственных же симулякров. Приведем в завершение созвучное размышление отечественного философа А. Н. Павленко из его работы «Пределы интерсубъективности. Критика коммуникативной способности обоснования знания». А. Н. Павленко предложил различать слова-вещи, относящиеся к живому человекомиру и произвольные формальные знаки, поскольку «коммуникация стимулирует появление «ощущения произвольности поименования». Произвольности в том смысле, что сначала – в рациофундаментализме Декарта – роль «мира» в этом деле заменили человеку его собственный разум и рассудок, а в коммуникативной программе – где разум и рассудок поражены в своих правах – предпочтение отдается «коммуникативной практике», то есть коммуникативному действию.
223 Монографические исследования в области перевода, учитывающие новейшие направления как лингвистики, так и переводоведения, основанные на интегральном подходе к выработке модели и стратегии перевода, апробированные в процессе преподавания письменного и устного перевода, вносят вклад в теорию, практику и дидактику перевода. Полагаем, что к таким работам по праву относится рецензируемая монография руководителя Челябинского регионального отделения Союза переводчиков России, члена правления Союза переводчиков России, доцента Челябинского государственного университета Т. А. Волковой. Исследование посвящено описанию авторской дискурсивно-коммуникативной модели перевода, подробному теоретико-методологическому обоснованию дискурсивно-коммуникативного подхода к переводу институциональных текстов и применению предложенной модели и стратегии в процессе преподавания. В работе систематизированы принципы моделирования перевода, рассмотрены определения понятий «модель перевода», «стратегия перевода», представлено авторское видение рассматриваемых понятий.
224 На современном этапе развития лингвистики и ее разделов, включающих теорию и практику перевода, оправданным считаем утверждение автора об изменении представления о моделировании языка и перевода. Вслед за теоретиком перевода Л. М. Алексеевой автор работы справедливо полагает, что основными характеристиками моделей становятся междисциплинарность, интегратив-ность, универсальность, когнитивная и деятельная природа, коммуникативный характер, полипарадигмальность. Целью исследования является обоснование дискурсивно-коммуникативной модели перевода и ее параметров как основы дискурсивно-коммуникативного подхода к переводу. Дискурсивно-коммуникативная модель перевода, основанная на взаимосвязанных параметрах текста, дискурса и коммуникации, применима как в практике письменного перевода текстов институциональной сферы при формировании переводческой стратегии на всех этапах перевода, в практике устного перевода при подготовке к переводу и для анализа результатов, так и в дидактике перевода при обучении письменному и устному переводу.
225 Подчеркнем открытость предложенной Т. А. Волковой модели к использованию дополнительных параметров в аспекте дискурсивно-коммуникативного подхода. В рецензируемой монографии впервые предпринята и удачно осуществлена попытка изучить и систематизировать основные принципы моделирования перевода с целью интегрировать их с современными междисциплинарными исследованиями, выявить ключевые составляющие моделирования перевода. Т. А. Волкова ввела в научный оборот и подробно описала понятие «дискурсивное досье», которое создается переводчиком средствами предложенной модели в качестве основы для формирования стратегии перевода текстов, отражающих рассмотренные в работе виды институционального дискурса. Большой объем материала исследования (5560 страниц устных и письменных текстов институционального дискурса), включающий дипломатический дискурс, дискурс переговоров, массово-информационный, научный (научно-популярный), педагогический, политический, экскурсионный, юридический дискурсы, позволил автору апробировать и верифицировать предлагаемую модель перевода.
226 Применение общенаучных методов наряду с комплексом лингвистических подходов (коммуникативно-деятельностного, когнитивно-дискурсивного, функционально-стилистического), методов лингвистического моделирования, контекстуального и дискурсивного анализа позволило автору работы предложить и разработать интегральную дискурсивно-коммуникативную модель перевода. Структура исследования Т. А. Волковой логична, позволяет проследить переход от теоретического обоснования основных положений авторской концепции до ее раскрытия и практического применения. В первой главе работы «Дискурсивно-коммуникативная модель перевода как аналитический инструмент в работе переводчика» подробно описаны и систематизированы общие и междисциплинарные принципы моделирования процесса перевода, подходы к определению понятий «модель перевода», «стратегия перевода». Убедительны обзор подходов к исследованию институционального дискурса и изложение принципов организации и функционирования авторской дискурсивно-коммуникативной модели перевода.
227 Интерпретативный, объяснительный характер предложенной Т. А. Волковой дискурсивно-коммуникативной модели перевода описывает действия переводчика, предлагает вариативный набор параметров дискурса, позволяет сформировать стратегию перевода. Процесс перевода в предлагаемой модели носит циклический характер: решения принимаются переводчиком на каждом уровне, отмечена повторяемость цикла в ходе перевода. Подчеркнем наличие в дискурсивно-коммуникативной модели перевода обучающего компонента, что значительно дополняет существующие схемы переводческого анализа. Составляющими дискурсивно-коммуникативной модели перевода являются следующие взаимосвязанные уровни: уровень текста, уровень дискурса, уровень коммуникации, уровень действительности. В работе подробно рассмотрены все указанные автором уровни, представленные лингвистическими (лексико-семантические, синтаксические, стилистические, прагматические) особенностями исходного текста, его дискурсивными характеристиками (авторство, адресность текста, нарратив).
228 Согласимся с мнением автора о том, что узловые точки дискурса, ценности, цели, тематика, участники, хронотоп дискурса, интердискурсивность (полидискурсивность), функции, типовые свойства и стратегии коммуникации определяют переводческие решения. Параметры текста формируют микростратегию перевода, параметры на других уровнях – макростратегию перевода. Использование переводчиком категорий дискурсивно-коммуникативной модели перевода позволяет переводчику, как справедливо полагает автор работы, опираясь на результаты современных дискурсивных исследований, индивидуальный и коллективный опыт, создавать дискурсивные досье для перевода текстов институционального дискурса. Т. А. Волкова трактует стратегию как «неконечную совокупность целенаправленных профессиональных, динамических, логически взаимосвязанных, последовательных универсальных и индивидуальных действий переводчика (приемов, переводческих решений)», используемые в переводческой деятельности для оптимизации понимания исходного текста и поиска наиболее точного соответствия исходному тексту в языке перевода.
229 В главе логично систематизирован алгоритм действий переводчика для выработки стратегии письменного перевода. Предложенный автором монографии алгоритм действий переводчика заключается в выделении в тексте особенностей различных уровней (в соответствии с предлагаемой моделью), группировке полученных особенностей для определения, какие из них попадают в разряд переводческих трудностей, и, наконец, нахождении к обозначенным трудностям (группам трудностей) переводческих решений, которые составляют переводческую стратегию. Особенности или трудности перевода могут быть универсальными для разных видов институционального дискурса из-за их совпадающих характеристик. Закономерно предположить, что трудности перевода могут быть универсальными не только для институционального дискурса. Параметры предлагаемой Т. А. Волковой дискурсивно-коммуникативной модели перевода используются как метаполя (категории) для полевого анализа ключевых слов в исходном тексте как одного из способов определения доминант перевода и частичной автоматизации (пред)переводческого анализа в переводческом процессе.
230 Первопроходцем отечественного сравнительно-исторического языкознания принято считать А. Х. Востокова. Именно он подготовил основу для последующих изысканий. Еще одним основоположником сравнительно-исторического метода в русской лингвистике был Ф. И. Буслаев, который сопоставил элементы разных языков индоевропейской семьи. К синтезу сравнительного и исторического подходов в языкознании привели работы И. И. Срезневского и А. А. Потебни. Их исследования стали базой для дальнейших достижений в этой области. Именно А. А. Потебня предвосхитил противопоставление синхронии и диахронии (развитое впоследствии Ф. де Соссюром), ему же принадлежит идея системного изучения явлений языка. В ХХ в. сравнительно-историческое языкознание, несмотря на трудности, возникшие в связи с распространением структурного подхода, сохранило свои позиции. Сравнительно-исторический метод был усовершенствован. Одним из достижений стало создание М. Сводешем метода глоттохронологии, позволяющего измерять скорость языковых изменений.
231 Кроме того, были разработаны новые критерии внутренней реконструкции. В дальнейшем проблемы словообразования исследуются не только с точки зрения сравнительно-исторического метода, активно применяются сопоставительный и типологический подходы. Одна из актуальных проблем современной лингвистики – сравнительно-сопоставительное изучение как родственных, так и генетически отдаленных друг от друга языков. Такой подход подразумевает сочетание сравнительно-исторического и сопоставительного методов анализа. Причем развитие сопоставительно-типологического языкознания, в рамках которого описываются разносистемные языки, позволяет решить сразу две задачи: 1) установить соотношение между системами (подсистемами, микросистемами) структуры двух и более языков; 2) выявить черты, характерные для одного языка и отсутствующие в другом (индивидуальные, специфические признаки). В данной работе представим обзор исследований, посвященных словообразованию в одно-системных (финно-угорских) и разносистемных языках.
232 Это одно из актуальных направлений в современном языкознании. О. Е. Трямкина сравнила образование субстантивов в эрзянском и немецком языках. Исследователь выявила основные способы словообразования, характерные для этих языков, проанализировала продуктивность моделей детерминативных композитов. Анализ именных композитов в эрзянском и немецком языках осуществили М. В. Мосин и Е. А. Кукушкина. Авторы классифицировали композиты с точки зрения структурно-генетического типа и синтаксической связи между компонентами сложного слова. Сопоставлению венгерского языка с русским посвящено несколько работ А. А. Виноградова, он исследует внутриглагольное образование в указанных языках, изучает наименования лиц с точки зрения словообразовательной структуры. В частности, ученый выявил взаимосвязь между рангом компонентов со значением лица в производных коррелятивных названиях лиц, мотивированных основными частями речи, как показателя идиоэтничности языкового содержания концептуальных форматов их названий лиц.
233 По мнению исследователя, можно говорить о стремлении венгерского языка «к максимально эксплицитному, лексическому его выражению в рамках композитов различной структуры». В отношении способов словообразования исследователь отметил, что в венгерском языке названия лиц «наиболее активно образуются способом конверсии. Субстантивируются причастия и прилагательные», продуктивным способом является синтаксическое образование указанной категории слов, однако «неожиданной на общем фоне» отсубстантивов – наименований лица в венгерском языке для автора стала «высокая активность суффиксального способа их образования». Ученый приходит к выводу: «В венгерском языке типовых соответствий в названиях лиц для подобных русских суффиксальных образований меньше по сравнению с нетиповыми, следовательно, соответствующая словообразовательная область в венгерском языке развита не столь гибко по сравнению с русским языком». Опыт сопоставительного изучения венгерского и русского языков в семантико-структурном и функциональном плане представлен в учебном пособии А. П. Гуськовой.
234 Таким образом, финно-угроведы значительно продвинулись в области сравнения языков. В исследованиях используются как классический сравнительно-исторический метод, так и достижения сопоставительного и типологического анализа. В частности, активно сравниваются мордовские языки между собой, финский и венгерский языки с языками народов Поволжья. Предметом серьезных научных изысканий стали такие аспекты, как формирование основных грамматических категорий и частей речи в финно-угорских языках; способы и типы образования новых слов, характерные для тех или иных языков; словообразовательный потенциал отдельных морфем. Кроме того, проводится сопоставительное изучение языков в семантико-структурном и функциональном плане. Констатируя активизацию подобного рода научных изысканий, нельзя не отметить, что сравнительно-исторические исследования в области финно-угорского словообразования (при сочетании различных методов анализа) весьма перспективны, а отдельные аспекты этого актуального научного направления нуждаются в тщательной проработке и последующем развитии.
235 Для исследования использовались психосемантические методы исследования. Они дают материал для анализа обыденного сознания, то есть выявляют глубинные критерии оценки исследуемых объектов. Метод семантического дифференциала (СД) представляет собой комбинацию процедур шкалирования и метода контролируемых ассоциаций. Процедура психосемантического исследования заключается в следующем. Респондентам предлагается оценить определенный набор объектов по заданным качествам по градуированной шкале. Полученные таким образом протоколы собираются в общегрупповую матрицу данных, которая затем обрабатывается методом факторного анализа. Построение СД на базе оценок объектов из определенных областей – частные СД – продемонстрировало возможность трансформации классического семантического пространства (оценка, сила, активность) и появление новых факторов. Частные СД характеризуются различной размерностью (числом некоррелирующих факторов), разным содержанием выделенных факторов, которые в то же время сохраняют некоторую преемственность с универсальным СД.
236 Предполагая, что оценки текстов должны объясняться их характеристиками, мы попытались установить, какие параметры текстов влияют на оценку по конкретным факторам. Определялось это эмпирическим путем: рассматривалась разница в оценке текстов в связи с какими-либо характеристиками текстов. Если обнаруживалась систематическая корреляция оценки текста и определенной характеристики, то мы считали, что оценка текста по рассматриваемому фактору обусловлена данной характеристикой. Материалом нашего исследования были восемь текстов, обладающих различными характеристиками. Это небольшой по объему материал, и все представленные в статье выводы, по сути, являются гипотезами. Какие же параметры вербального текста могут влиять на его оценку? Обратимся к характеристике вербального текста. Он имеет определенное содержание (о чем говорится) и форму (как представлено содержание). Содержание текста включает объект и сюжет. Очевидно, что описание (как в нашем экспериментальном материале) зависит от объекта (солнечный майский день – хмурый ноябрьский дождь).
237 Проанализировав результаты, мы предположили, что оценка должна определяться легкостью для понимания. Сюда относятся степень сложности синтаксических конструкций (параметр 3) и употребительность лексики текстов (параметр 4). Сложность синтаксиса текста (наличие сложноподчиненных предложений, большое количество однородных членов, обособления, причастные обороты) затрудняет его понимание при прочтении. Это же касается и наличия нечасто употребляемых слов и оригинальных образов. Ниже всего оценивается Т5, где сложное синтаксические оформление (три сложноподчиненных предложения, причастный оборот, три сравнения) сопровождается оригинальными образами и нечасто употребляемыми словами (изъязвлены, струпья, смрадный). Отрицательно оцениваемый Т8 при наличии двух сложноподчиненных предложений содержит оригинальные образы (например: алеющая муть заката, панно неба) и редко употребляемое слово ухабистый. Т4 почти целиком состоит из сложного четырехкомпонентного предложения, в Т1 все три предложения сложноподчиненные, есть причастный оборот и словосочетание извозчичьих пролеток.
238 Подобный признак нехарактерен для других объектов языкознания. Даже такая автономная единица, как предложение, становится в потоке речи достаточно нестабильной и может увеличиваться до размеров периода, единого в ряде случаев лишь формально, или превращаться в эллипсис, который настолько тесно связан с соседними предложениями, что практически теряет свою самостоятельность. Данный факт подтверждается исследованиями паралингвистов (И. Н. Горелов, Г. В. Колшанский, 3. 3. Чанышева и др.), наглядно показывающими, что в спонтанном разговоре, еще не доведенном до уровня речевого произведения, даже авторы высказываний часто не в состоянии выделить отдельные предложения. Напротив, текст, понимаемый в самом широком смысле этого слова (Э. Г. Ризель), вычленяется значительно легче и чаще всего уже является ограниченным рамками книги, главы, параграфа и т. п. Следует отметить, что в таком виде проблема текста непосредственным образом связана с проблемой языкового существования, и выделение текста происходит не столько по лингвистическим, сколько по экстралингвистическим критериям.
239 Оно приобретается, как правило, в процессе длительного обучения монологической речи. Это свидетельствует о том, что неоднократно выдвигавшееся положение о различии социальной функции монологической и диалогической речи отнюдь не означает какого-либо приоритета диалогической речи, поскольку две данные формы речи находятся в непрерывном взаимодействии, развивая и усовершенствуя друг друга. Построение монолога как на родном, так и на иностранном языке оказывается задачей неизмеримо более сложной, чем ведение разговора, и подчиняется своим правилам, отличным от правил организации диалогической речи. Из этого следует необходимость дифференциации исследования двух данных форм речи с учетом специфики сферы их применения. При этом исследование монолога оказывается задачей более простой, чем исследование диалога, то есть в лингвистическом исследовании последовательность их изучения, видимо, будет отличаться от той, которая имеет место в процессе обучения речи. Однако выводы, получаемые в результате таких исследований, могут существенно облегчить обучение как родному языку, так и иностранным.
240 Первая попытка исследования такого рода была предпринята И. А. Фигуровским и дала интересные результаты. Существенным недостатком предыдущих исследований в области структуры текста являлось исследование объектов, лишенных их физической реальности, то есть текстов письменных. Исследования такого рода не учитывают двойственной природы письменного текста, ориентированного на двойное восприятие – слуховое и зрительное. В психологических исследованиях неоднократно выдвигалось положение об участии некоторых элементов слухового восприятия в понимании письменного текста, но весьма важным для понимания природы текста оказывается взаимодействие этого фактора со способностью человека к зрительному восприятию текста. Несомненно, например, что многие научные труды рассчитаны прежде всего на зрительное восприятие и не предназначены для чтения вслух. Об этом свидетельствуют, в частности, трудности, возникающие у дикторов, читающих научные тексты, а также сложность (подчас невозможность) понимания подобных текстов на слух.
241 С другой стороны, газетные статьи и многие произведения современных авторов явно рассчитаны на слуховое восприятие. Эта двойная направленность текста создает немало трудностей при его анализе. Она сказывается прежде всего на строении абзаца, которое может служить эффективным средством характеристики авторского стиля. Тем не менее влияние этих двух факторов (зрительного и слухового) на структуру абзаца еще не дает основания трактовать его как дикцию, подобно П. Робертсу, формулирующему из приведенных выше фактов вывод о произвольности структуры абзаца. Напротив, взаимодействие данных факторов, скорее, наталкивает на мысль о невозможности решения поставленных проблем при помощи анализа текстов только в письменной форме. Задачу лингвиста значительно облегчило бы использование прочитанных текстов, но подобное исследование сопровождается целым рядом серьезных трудностей. Во-первых, такое исследование доступно только фонетисту, так как специфика анализа звучащей речи не позволяет совместить его с подробным анализом других структурных особенностей материала.
242 Фонетический анализ звучащей речи предполагает обработку осциллографических данных и требует, помимо кропотливого труда, еще и специальных знаний. Во-вторых, даже при ограничении задач исследования лишь изучением фонетического аспекта структуры текста трудоемкость расшифровки интонограмм в значительной мере ограничивает выборку материала. В-третьих, весьма сложным оказывается подбор материала, так как классификация форм речи практически ограничена лишь двумя видами: монолог и диалог. В лингвистической литературе уже высказывались предположения относительно фонетической организации текста и ее связи с лексико-синтаксическими средствами. Так, например, А. М. Пешковский различал разделительные и соединительные паузы: последние, по его мнению, связывают между собой предложения в сложное синтаксическое целое, в то время как первые маркируют границы. В работах И. А. Фигуровского предполагалось, что особое фонетическое оформление получают начальное и конечное предложения, а предложения, стоящие в середине текста, характеризуются неполной завершенностью.
243 Однако обзор основных особенностей текста позволяет сделать вывод о его еще более сложной структуре. Рассмотрим некоторые из них. Плодотворным для анализа текста является понятие актуального членения предложения. Начальное предложение (как предполагал еще В. Матезиус) оказывается в смысловом отношении нерасчлененным, то есть содержит только новое. Поэтому в нем не происходит четкого выделения смыслового центра, и ударение равномерно распределяется на всю фразу в целом. Необходимо отметить, что понятия начального предложения и первого предложения текста не совпадают, поскольку текст может начинаться как бы с середины, если повествование особенно динамично. Начальные предложения встречаются и в середине текста, но не всегда начинают новый отрывок, а служат также и средством создания большего напряжения действия. Физически они характеризуются более высоким началом в сравнении с прочими предложениями текста и образуют как бы смысловые вершины. Высотный уровень последующих предложений падает по мере удаления от кульминационной смысловой вершины.
244 Эти данные перекликаются с вышеупомянутой теорией Карла Бооста, согласно которой напряжение, создающееся в начале высказывании, постепенно разряжается к его концу. Однако в силу ограниченности диапазона человеческого голоса такая разрядка не может выражаться чисто фонетическими средствами. Поэтому в тексте, как правило, возникают группы по 4–5 предложений, соединяемых фонетической дугой напряжения в единое целое, а связь между этими группами передается другими средствами. Вышесказанное свидетельствует о том, что предложения, способные начинать текст, могут иметь лишь такую синтаксическую структуру, которая выражает коммуникативную нерасчлененность. По этой причине в начале текста следует избегать эмфатического порядка слов, неизбежно влекущего за собой превращение любого текста в динамическое повествование. По данным И. П. Распопова, подвергшего анализу большое количество произведений русской художественной литературы, предложения подобного рода действительно редко встречаются в начале текста.
245 Внутри текста картина резко меняется. Предложения содержат и данное и новое, что меняет синтаксическую и интонационную структуру фразы. Если начальное предложение в интонационном отношении представляет собой шкалу, то в середине текста появляются структуры с предтактом и затактом. Предположения о неполной завершенности предложений в середине текста, то есть практически всех предложений, кроме первого и последнего, не подтверждаются. Конечное предложение также характеризуется расчлененной структурой, но в нем каждая ритмическая группа стремится образовать синтагму. Такое предложение может встречаться после сравнительно длинных отрезков текста, которые оно завершает. Для определения фонетического абзаца существенным является понятие ритмической структуры предложения. Под ритмической структурой предложения здесь понимается, во-первых, соотношение ударных и безударных слогов в словах, из которых складывается предложение, во-вторых, количество слов, выделенных фразовым ударением. Особенно важным оказывается понятие ритма как средства организации и смыслового членения текста для перевода.
246 Поэтому при анализе реального процесса речепроизводства, видимо, нецелесообразно ограничиваться лишь исследованием отношения языковых средств по отношению к денотату. Этому анализу неизбежно должно сопутствовать изучение возможных соотношений языковых элементов в речевой цепи. Выше отмечалось, что понятие актуального членения оказывается полезным для лингвистического анализа текста. С другой стороны, лингвистический анализ текста много дает для дальнейшего развития самого понятия актуального членения. В текстовом материале состав данного оформляется разными тональными характеристиками при условии различных смысловых отношений с составом данного других предложений. Данное, выраженное небольшой группой слов или только одним словом, оформляется восходящим тоном в случае противопоставления его данному другого предложения. В отдельно взятом предложении состав данного часто как бы противопоставляется нулю, то есть каким-либо элементам ситуации, что тем не менее не означает снятия противопоставления.
247 Первым этапом анализа текста целесообразно считать выделение фонетических абзацев, которое позволяет выявить смысловые связи в его пределах. В противном случае количество смысловых связей станет бесконечно большим. Деление текста на фонетические абзацы выполняет почти ту же задачу, что и синтагматическое членение предложения: если потенциально как в тексте, так и в предложении количество смысловых связей очень велико, то в коммуникативно-разделенном тексте или предложении определенные связи будут усилены, в то время как другие ослабнут или исчезнут совсем. При создании текста процесс обратен. Каждому тексту всегда предшествует план, который лишь постепенно развертывается в текст. Это положение не следует понимать буквально, то есть так, что план, постепенно конкретизируясь, переходит в текст. Напротив, при создании текста очень часто отсутствует координирование того, что пишется (или произносится) в данный момент, со всем предыдущим текстом в целом. Но неизбежное редактирование приводит текст к такому виду, в котором он может быть коротко охарактеризован при помощи плана.
248 В рассматриваемом контексте целесообразно разворачивать предложения в фонетический абзац. Анализ текста идет по схеме: текст – фонетический абзац – предложение, а порождение: план – тема (предложение, коротко характеризующее абзац) – абзац. Далее при синтаксическом анализе учитывается актуальное членение предложения, его ритмическое оформление, функционирование предложения в качестве начального или конечного. При порождении текста эти элементы уточняются на стадии редактирования. При переводе задача порождения текста осложняется необходимостью передать всю семантическую и стилистическую информацию, а также определенные ритмические характеристики и элементы коммуникативного членения. Таким образом, анализируя интонационную структуру текста как самостоятельной единицы коммуникации, можно сделать следующие выводы: 1. Проблема текста непосредственным образом связана с проблемой языкового существования, поскольку выделение текста происходит не столько по лингвистическим, сколько по экстралингвистическим критериям.
249 Кроме того, в парах типа сердиться – сердить, волноваться – волновать наблюдаются каузативные отношения, которые отсутствуют в паре типа строить – строиться. Н. А. Янко-Триницкая замечает, что к возвратному эмотивному глаголу можно подобрать невозвратный синоним (пугаться – трусить), что совершенно невозможно в отношении страдательных возвратных глаголов (строиться – ?). Дискуссионным в лингвистической науке представляется вопрос о том, является ли действие, описываемое возвратными глаголами типа волноваться, злиться, сердиться, активным или пассивным. По мнению ряда исследователей, в высказываниях с данными глаголами отражен активный процесс. Это подтверждается контекстом употребления. Например: Крымов забеспокоился, начал оглядываться (Д. Гранин). Однако, на наш взгляд, возможность нахождения эмотивных глаголов в однородном ряду с глаголами активной деятельности объясняется не наличием в их семантической структуре признака «активность», а локализованностью этих действий на оси времени.
250 Н. А. Янко-Трииицкая обращает внимание на особенности категории переходности таких глаголов: «Объект при таких глаголах не подвергается изменениям, а как бы включается в действие». Присоединение приставки не приводит к формированию видовой пары. Ср.: 1а. Пугаться – испугаться, пугать – напугать. 1б. Читать – прочитать. При перфективации лишь наблюдаем образование нового способа глагольного действия. Соединяясь с приставками, эмотивные глаголы зачастую получают количественно-временное значение (потревожиться, заволноваться) и количественно-интенсивное (разволноваться). В поле зрения исследователей оказывались также императивные формы эмотивных глаголов русского языка. По мнению В. С. Храковского и А. П. Володина, в отличие от императивных форм контролируемых глаголов типа читать, обозначающих побуждение (читай!), императивные формы возвратных эмотивных глаголов, являющихся неконтролируемыми, обозначают «пожелание, осуществление которого зависит не столько от воли слушающего, сколько от целого ряда внешних и не зависящих от воли обстоятельств»
251 Наименования эмоций представлены почти всеми самостоятельными частями речи русского языка: существительными (гнев, страх, ужас, радость, грусть, тоска, печаль, веселье, восторг, восхищение), прилагательными (гневный, радостный, грустный, восхищенный, восторженный, веселый); наречиями (гневно, весело, восторженно, страшно, грустно); глаголами (бояться, раздражаться, тревожиться, гневаться, беспокоиться, беситься, огорчаться, волноваться, поражаться, изумляться, страшиться, ужасаться, удивляться, пугаться, стыдиться, смущаться и др.). Основную часть данной лексики составляют глаголы, так как эмоциональное состояние интерпретируется русским языком как динамический (активный) процесс. Важнейшей особенностью большинства исследуемых глаголов является способность формировать конверсивные пары, в которых переходный глагол выражает значение каузации «причинять кому-либо» («вызывать в ком-либо») эмоцию под влиянием определенных причин, например: волновать – «вызывать волнение», страшить – «вызывать страх».
252 Второй глагол, возвратный, имеет значение эмоционального состояния (беспокоиться, волноваться, сердиться, пугаться, страшиться и др.). Такой глагол принято называть эмотивным декаузативом, то есть таким, который не имеет семы «каузация». Эмотивными мы будем называть и глагол эмоциональной каузации (типа волновать), и эмотивный декаузатив (типа волноваться). Эмотивные глаголы русского языка неоднократно становились предметом изучения. В частности, рассматривались природа их соотношения с категорией залога, грамматические свойства, сочетаемость, словообразовательная активность, способность входить в синонимические ряды, место в лексико-семантической системе языка, в том числе в семантической классификации предикатов. По мнению большинства исследователей, возвратные эмотивные глаголы образуются от соответствующих невозвратных (переходных) глаголов, которым присущ семантический признак «каузативность». Присоединение постфикса -ся лишает глагол данного семантического признака. В грамматическом плане постфикс -ся является носителем значения непереходности.
253 По мнению Н. А. Янко-Триницкой, состояние, описываемое возвратным эмотивным глаголом, представляется в русском языке как локализованное во времени действие, так как оно может начаться и закончиться, но не может достичь своего предела (начал волноваться). Вместе с тем возвратные эмотивные глаголы русского языка «обладают характеризующей функцией по отношению к субъекту как носителю предикативного признака», так как «действие, выражаемое этими глаголами, превращается в постоянный статичный признак, свойство», поэтому одной из их отличительных особенностей является невозможность разложить действие типа волноваться, сердиться, страшиться и подобные на составляющие части. Н. А. Янко-Триницкая отмечает, что характерная особенность страдательных глаголов – преобразование объекта производящего невозвратного глагола в субъект производного возвратного – сближает их с возвратными эмотивными глаголами и отграничивает от глаголов физического воздействия типа бросать – бросаться, кидать – кидаться, бить – биться.
254 В научно-технических текстах самым распространенным методом перевода является заимствование. Всем известно, что в процессе глобализации происходит интеграция многих научных областей, которые в основном отражаются в терминологии. Языки не могут освоить термин мгновенно и определить для терминов эквиваленты. При этом заимствованное слово характеризуется самым простым методом перевода, который позволяет создать стилистический эффект. По мнению некоторых ученых, заимствование также считается прямым переводом на базе транскрипции и транслитерации. По мнению М. Я. Цвиллинга, заимствованное слово при таких трансформационных методах, как транслитерация и транскрипция, нацелено на отражение результата переводящего языка, который впоследствии представляется в качестве эквивалента и становится идентичным в двух или более изучаемых языках. Такие трансформационные методы, как транслитерация и транскрипция, в современной науке стали называться квазибеспереводными методами передачи терминов, где передаются именно звуковые и графические стороны терминов.
255 В процессе изучения терминов в соответствии с транскрипцией и транслитерацией выявилось то, что эти методы дают также предпосылку к развитию интернациональной лексики, которая идентична полностью или частично в нескольких языках и выражает понятия на международном уровне. Таким образом, заимствование на основе транскрипции и транслитерации является самым эффективным вариантом перевода, так как при помощи заимствования в языки трансформируются слова в соответствии с внутренними понятиями. Научно-техническая терминология относится к самой подвижной отрасли языкознания. На начальных этапах формирования научно-технические термины были приняты в узбекский язык в соответствии со звуковой системой языка. Научно-технические термины того времени заимствовались через русский язык с учетом слогов узбекского языка. В тот период редко встречались подряд идущие согласные буквы в словах, и в случае такого расположения согласных букв в узбекском языке термины произносились и отражались вместе с гласными буквами.
256 Данное явление четко наблюдалось в научно-технических терминах: барометир (барометр), иликтир (электричество), метир (метр), термометир (термометр). Заимствования в узбекский и турецкий языки также поступали из арабского и персидского языков. При рассмотрении терминов узбекского языка обнаружилось, что из арабско-персидского языка был заимствован термин «рутубат», который выражается значением «влажный», но на сегодняшний день он потерял свою актуальность в области науки и техники. Кроме этого, в научно-техническом тексте были задействованы слова чисто персидского происхождения, такие как цибланама (компас), саддирах (плотина), хатти устава (экватор). В свою очередь арабский язык лег в основу некоторой научно-технической терминологии: хикматхона (лаборатория), мухриб (истребитель). Однако количество слов арабо-персидского происхождения из года в год уменьшалось, и в язык начали проникать слова из других языков. Исследования показали, что турецкий язык Турции также оказал влияние на узбекский язык путем заимствований таких слов, как вапур (пароход), таййара (самолет) и т. д.
257 В переводе научно-технических терминов наиболее широко распространенным методом является калькирование, которое направлено на перевод лексической единицы исходного языка с помощью соответствий в языке перевода, то есть таковыми могут быть морфемы, слова и т. п. Кроме того, калькирование может стать неотъемлемой частью языка и подвергаться семантическим изменениям, которые впоследствии могут стать ложными друзьями переводчика. Многие лингвисты отмечают, что существование эквивалентов упрощает перевод терминов. Однако в случае отсутствия эквивалента переводчики применяют другие способы перевода. А другие способы, такие как калькирование, принимаются за безэквивалентную лексику, поскольку в процессе перевода меняются падежи, число слов или словосочетаний, а также морфологический и синтаксический состав слов. «Калькирование в чистом виде встречается далеко не во всех случаях, и зачастую оно сочетается с разнообразными добавочными трансформациями, причем к этим трансформациям могут относиться как различные грамматические, так и лексические и лексико-семантические приемы перевода».
258 Исследуются особенности понимания текста в контексте диалогического подхода к культуре М. М. Бахтина, «несистемное в философских текстах» Ж. Деррида, рассматриваются «текстовые эпохи» И. Т. Касавиным. Поэтому в качестве предмета исследования выбраны современные «текстоцентричные» концепции осмысления культуры, в частности постмодернистской исследовательской направленности, так как именно в этой парадигме любая реальность осмысливается как «текстуализированная». Ключевым вопросом становится анализ и описание тех когнитивных и когнитивно-лингвистических форм культуры, в которых воплощаются мировоззренческие смыслы, и в этом контексте особое значение приобретает культурфилософское осмысление понятия «текст», которое давно вышло за пределы чисто лингвистического понятия, с одной стороны, а с другой – стало настолько размытым, что требует специального анализа различных подходов к его определению. Изучение проблемы текста в культурфилософии ХХ в. предполагает новые методы и техники исследования, интегративных и межуровневых когнитивных конструктов.
259 В этой связи интерес представляет работа И. Т. Касавина, в которой автор анализирует последствия «лингвистического поворота» для философии языка и эпистемологии, исследует формы представления знания в языке в текстовом виде, рассматривает различные типы текстов в контексте идеи «языковой игры» Л. Витгенштейна, подчеркивая, что «языковые игры» предков человека позволили им обрести человеческий образ. К таким текстам И. Т. Касавин относит, например, особый «скотоводческий язык» африканского племени нуэров, который является продуктом их хозяйственной деятельности, причем язык нуэров представляет собой «не просто языковые средства», они порождают ритуалы и наполняют язык «поэтическим началом». «Предельная форма» образования языковых структур в первобытном обществе встречается в таком специфическом магическом акте, как наложение табу, которое одновременно сакрализует языковые элементы и десакрализирует в целом язык, побуждая творчество лексики и иносказание, то есть становясь важнейшим источником языкового развития.
260 Таким образом, в языковых играх вырабатывается своеобразная онтология, которая накладывается на социальную, психологическую и природную реальность, данную человеку, то есть явления, функционирующие определенным образом в мире человека, превращаются в языковые денотаты. И все же язык не столько копирует реальность, сколько дополняет ее, оплетая мир «паутиной интерпретации», создавая «систему символов». При этом важнейшей предпосылкой чтения является создание достаточно длинных текстов, требующих сложной грамматической и стилистической организации, которая начинает складываться еще в эпоху первобытного человека с его магическими заклинаниями, а миф как средство воспроизводства реальности и человека в ней и магия в качестве способа их созидания становятся «первоначальными источниками письменности, литературы и любой знаковой деятельности человека». И. Т. Касавин вводит понятие «текстовой эпохи», которое определяет «исторически-специфический тип языковой культуры», то есть исторический тип письма и чтения.
261 Несмотря на характерную для греков до-классического периода ориентацию на приоритет обучения и авторитет учителя, греческий диалог представляет собой обмен мнениями – происходит не только обмен готовыми вопросами и ответами между собеседниками, но они пытаются сформулировать различную постановку вопросов и найти верные ответы. Таким образом, формируется диалогичность познания, которая выражается в непосредственном живом общении, что определяет приоритетность устной речи, причем диалог становится способом перенесения деятельности в область языка «из внеязыковой сферы практического обряда», когда ответ на вопросы находится не у природы, наполненной богами, а обнаруживается «в глубине души» собеседника. Следовательно, в эпоху античности, когда, с одной стороны, отсутствовала возможность массового обучения и книгопечатания, а с другой – были широко распространены коллективные мероприятия в форме «мифологически-праздничных мистерий либо политически-судебных дискуссий», доминировали устные тексты.
262 Поэтому рассказы, пересказы, чтение вслух записанного пересказа – это, по сути, мало отличающиеся друг от друга ступени и формы «одной и той же языковой эпохи». По замечанию Х.-Г. Гадамера, в диалоге «Федр» Платон, излагая направленную против письменности египетскую легенду, фактически стремится избежать выхолащивания подлинной сущности языка, так как в платоновской позиции прослеживается процесс обращения «поэтического и философского предания в литературу», происходивший в Афинах. Софистическая трактовка текстов, особенно поэтических в целях обучения, у Платона «вызывает отклоняюще-негативную реакцию», он пытается своей диалогической формой поэзии «преодолеть слабость "логосов", особенно письменных». Форма литературного диалога «вновь погружает понятие и язык в изначальное движение живой беседы», тем самым слово ограждается от любых «догматических злоупотреблений». При этом неприспособленность письменного языка, с точки зрения античных философов, для выражения сокровенного знания оставалась аксиомой еще долго, поэтому работы софистов были во многом посвящены неизреченности тайны.
263 Так, тексты Аристотеля имеют уже форму трактатов, которые не рассматриваются еще как текст, содержащий систему авторских взглядов, а имеют форму записанных лекций, то есть являются все еще устным дискурсом, направленным к слушателям и состоящим во многом в анализе различных мнений. Одновременно с этим появились нормативные тексты письменного права, ставшего формой внешнего регулирования социальной жизни «и в Египте (законодательство Бокхориса), и в Греции (законы Солона)». И эти нормативные тексты упорядочивали принятие судебных решений, что потребовало специального изучения источников права и постоянного обращения к ним в судопроизводственном процессе. Знание этих текстов, а также текстов Цезаря, Лукреция Кара или Плутарха, позволяло отличить «от раба или ребенка социально зрелого гражданина», но в то же время вплоть до эпохи Возрождения тексты были рукописными, а следовательно, ограниченными в возможности их чтения. Новый Завет принес в эпоху поздней римской античности новый способ взаимодействия с текстом – «письменный пересказ».
264 При этом образцом методологического отношения к тексту в раннем Средневековье служили работы Северина Боэция, который сделал перевод классиков (в первую очередь Аристотеля), снабдив его комментариями и предложив свою интерпретацию текстов. Это было так называемое «чтение про себя», которое, согласно Райлу, появилось лишь в Средние века – тогда, когда самоценность текста переплелась с его эзотеричностью (например, «Исповедь» Августина). Причем идея «священной книги», пришедшая с Востока, повысила ценность чтения, парадоксально сочетая ее «с малой ценностью письма». Средневековое сознание, ориентируясь на традицию, поскольку «Святым Духом (древними авторитетами) уже все написано», даже записанные правовые тексты рассматривало лишь как формальную фиксацию обычая, ничего не привносящую по существу. Поэтому интерпретация текста не могла создавать самостоятельных текстов, а служила только для понимания «исходного текста», который сохранял «единство слова и смысла, речи и действия, знания и бытия, буквы и духа».
265 При этом грань между риторикой и диалектикой, главными предметами обучения в средневековом университете, была настолько зыбка, что риторика как бы компенсировала недостаток содержательной новизны «роскошью декоративного стиля», «великолепное одеяние» которого, казалось, может придать «новизну старым идеям». По сути, средневековый текст прежде всего является строжайшим предписанием к действию от всезнающего учителя, а оборотной стороной подобного отношения к тексту выступает средневековая магия – сила, источником которой является все тот же текст. И библейский, и магический тексты квазисимволичны, в них знаки (слова и буквы) равносильны действиям и предметам: «Слово стало плотью, в нее не обратившись», а чтец предстает и ремесленным мастером, и Творцом мира одновременно. «Мир как школа», а текст как урок, подлежащий усвоению, в такой системе координат рассматривается как «творчество Бога», а текст как «способ деятельности личности», способ постижения истины: «Обнаружение смысла текста и есть раскрытие тайны бытия, а стало быть, и Божественной воли».
266 С появлением науки соответствующая текстовая эпоха формируется не сразу, поскольку научный язык вначале повторяет язык аристотелизма, так же как это было осуществлено схоластикой, которая заложила каноны последовательности и строгости различных документов (теологических, правовых, финансовых, медицинских и т. п.). В то же время научный язык копирует подход к книге как к некоторому священному объекту, что позволяет наделить науку «божественным смыслом», а индивидуалистические рассуждения ученого от собственного лица рассматривать в качестве копии праисторической персонификации творца. Специфика нововременной эпохи проявляется прежде всего в переоценке значения текста в целом: слово перестает быть актом подлинного творения, а текст – самодовлеющим и самодостаточным, как сама исходная реальность, другими словами, они становятся «отражением реальности и действий», связанных с этой реальностью, то есть становятся «вспомогательными орудиями». В области науки происходит процесс «обмирщения» языка, аналогично процессу «обмирщения» языка литературы эпохи Возрождения.
267 Особенно это важно для микротопонимов, у которых необходимо эксплицировать мотивирующий признак. Именно мотивировка чаще всего интересна и носителям местной лингвокультуры, и иногородним читателям: им любопытно, какой признак и почему лег в основу конкретного имени собственного. (В особенности большой интерес представляют разные версии происхождения регионима.) Исследователи отмечают интересную закономерность: как правило, «носители русского языка не отдают себе отчет в существовании региолектов», не осознают специфическую региональность своей обыденной речи. (Как отмечалось выше, это характерно даже и для лексикографов, и вообще для лингвистов.) Для того чтобы местные жители понимали свою культурно-языковую и географическую идентичность, в частный региолектный словарь наряду с внутрирегиональными полезно помещать и межрегиональные синонимы (или, точнее, эквиваленты) – лексические единицы, обозначающие сходные денотаты в других региолектах. Такие регионализмы можно снабдить, например, пометой регион. син. (региональные синонимы).
268 К примеру, М. В. Ахметова и В. И. Беликов выявили более 60 разговорно-бытовых региональных наименований учреждений профессионального образования, синонимов северодвинской гопы: «бурса, шарага, каблуха, путяга, терем, техан, технарь, фазанка, учага, хабза и ряд других номинаций, ареал которых охватывает несколько областей, в том числе относящихся к различным странам СНГ». Перейдем к рассмотрению микроструктуры частного региолектного словаря. Она включает четыре обязательные зоны: 1) вокабулу, 2) зону грамматической информации, 3) толкование, 4) эмоционально-оценочные и социально-функциональные пометы – и три факультативные зоны: 1) иллюстративный материал (его удается подобрать не для всех неофициальных микротопонимов), 2) хронологические пометы, 3) культурологический комментарий и(или) энциклопедические сведения. Особенностью региолектных словарей является то, что в них в дополнение к словарным дефинициям могут использоваться фотоснимки городских топообъектов и реалий повседневной жизни (см. удачные в этом плане словари).
269 Полиреферентными являются лексемы «с открытой семантической вариативностью», у которых «частные значения. варьируют и уточняют общее семантическое содержание слова, отличаясь конкретными употреблениями, количество которых может быть довольно большим, а множество – открытым, постоянно пополняемым в живой речи». Важно понять, что частные значения полиреферентных слов не находятся в отношениях непосредственной производности, как при полисемии; соответственно, им не свойственна иерархичность. Поэтому закономерно, что в словаре В. В. Химика полиреферентность показана иначе, чем традиционная полисемия: сначала дается общее широкое толкование, затем – блок разграничивающих значений. К числу широкозначных единиц мы относим и микротопонимы типа китайская стена. В семантической структуре этого коннотативного онима выделяется общее значение – «протяженное многосекционное здание», а референтные значения актуализируются в тех или иных конситуациях, при обозначении конкретного адреса, например: Китайская стена (дом по ул. Ломоносова, 120).
270 Многие примеры из БТС оказываются либо непонятными (точечный дом; панели проспекта; купить дом в садоводстве). Сокращенные примеры либо не опознаются (автобусная, трамвайная к., взять н. к врачу), либо среди предложенных восстановлений нет «правильных» (для В доме п. закрывается на кодовый замок стандартно предлагается подстановка подъезд)». В приведенных сокращениях «закодированы» петербургские регионализмы: к. – карточка (месячный билет для проезда в общественном транспорте); н. – номерок (планка, ярлык, жетон, кусок картона и т. п. с изображением цифры...); п. – парадное (главный вход). «Жаренное в кипящем масле изделие.» – это по-московски пышка; точечный дом – «высотный односекционный дом»; панель – «тротуар», а садоводство – «разновидность кооператива: совокупность земельных участков с садами и огородами пайщиков». По мнению В. И. Беликова, сами лексикографы как носители региолекта «часто не подозревают, что обычные для них слова за пределами Петербурга (и Москвы. – Р. П.) могут оказаться полной экзотикой».
271 А между тем они или вовсе в них не фиксируются, или помещаются в словник без идентифицирующих помет либо с пометами «заниженной» оценки: прост. (нар. разг. – в БТС) или обл., то есть квалифицируются как «деревенские», нелитературные. Например, петербургские лексикографы определяют шаньгу (печеное изделие в виде ватрушки или лепешки) как областное или народно-разговорное слово, тем самым понижая его статус, в то время как на Архангельском Севере все образованные носители русского языка говорят и пишут (например, на ценниках) только шаньга, поскольку соответствующий продукт в этом регионе по-другому не именуется. Таким образом, словари адекватно представляют лишь ядро русского лексикона, а находящиеся на периферии словарного состава регионально отмеченные единицы не всегда получают полноценное отражение в толковых словарях. Поэтому остро стоит вопрос о корректном словарном описании русских регионализмов, тем более что многие из них, как сказано выше, соответствуют местной литературной норме.
272 Надо сказать, лексикографирование регионализмов удачно началось с составления общенационального сводного словаря «Языки городов». В это электронное издание, выпущенное под редакцией В. И. Беликова, вошло 1217 лексических единиц, имеющих широкий географический ареал (сейчас словарь недоступен по ссылке). Появлению словаря во многом способствовал сбор материала на форуме «Городские диалекты», где активно обсуждалось свыше 5500 «кандидатов в регионализмы». (Форум, к сожалению, больше не поддерживается лингвистами.) Кроме продолжения выпусков сводного словаря, регионализмы необходимо включать в общерусские словари, в том числе академические, маркируя их либо общей пометой регион, либо пометами, уточняющими ареал распространения: арх, вят., смол. и под. (как в «Словаре русских народных говоров»). Полезны будут и двойные ограничительные пометы типа регион. разг, разг. жарг. и т. п. Помета регион. должна заменить традиционную помету обл., связанную только с диалектами, а потому сейчас не отражающую специфику языковой ситуации в регионах.
273 Однако основным типом региолектного словаря все же представляется частный толковый словарь, подготовленный на материале какого-либо одного региолекта или, скорее, на основе выборки регионализмов из языка конкретного города. Каким видится «идеализированный тип» такого издания? Как и в любом толковом словаре, в нем дается подробное, с учетом полисемии и омонимии, толкование лексического значения регионализма, отмечается региональная фразеология. Например, в донецком региолекте значение «обходной путь» передается с помощью фразеологизма идти чигирями; в Архангельске в этом случае говорят идти через Ширшу в Маймаксу, а в Северодвинске – идти через Рикасиху (долгий, кружной путь здесь обозначают местные топонимы). Кроме того, региолектный словарь вскрывает парадигматические связи региональных слов: демонстрирует отношения синонимии, антонимии, указывает на вхождение местных лексем в те или иные смысловые группы. Кроме разговорно-литературной лексики, в региолектный словарь следует без ограничений включать имеющие локальную окрашенность жаргонизмы и профессионализмы.
274 Очень полезным является размещение в словаре архаизмов и историзмов. Помимо этих черт, в той или иной степени присущих всякому хорошему толковому словарю, частный региолектный словарь имеет свою специфику. Главная его особенность заключается в избирательности лексикона: он включает в себя только специфически местные слова и значения – регионализмы и локализмы. Вслед за М. В. Ахметовой под регионализмами понимается лексика, «употребление которой ограничено одним или несколькими географическими ареалами», под локализмами – «лексика, употребление которой ограничено отдельно взятым населенным пунктом либо несколькими населенными пунктами, находящимися друг от друга на значительном расстоянии». Локализмами, на наш взгляд, могут считаться не только апеллятивы, но и онимы разных разрядов, прежде всего микротопонимы. Таким образом, по характеру словника частный региолектный словарь – это толковый словарь, ограниченный выборкой специфически местной лексики, как правило, из языка одного города. (По понятной причине объем словника такого издания не может быть велик.)
275 В идеале же региолектный словарь должен охватывать лексику двух-трех рядом стоящих городов и наиболее крупных сельских поселений одной области. Вторая основная особенность региолектного словаря кроется в составе словника. Традиционно в русской лексикографии нарицательная лексика описывается отдельно от имен собственных – в апеллятивных толковых словарях, онимы же фиксируются в соответствующих ономастических изданиях. Не все ученые, однако, с этим согласны. Например, П. Н. Денисов считал недостатком нашей лексикографии отсутствие собственных имен в общих словарях: «Академическая грамматика рассматривает нарицательные и собственные имена как равноправные единицы, а в словарях царит дискриминация собственных имен. Топонимы и в особенности микротопонимы составляют важную часть не только современной лексики, но и истории культуры». Тем не менее едва ли не единственным толковым словарем, целенаправленно фиксирующим в одном словнике наряду с нарицательной лексикой микротопонимы, является «Словарь современного русского города» под редакцией Б. И. Осипова.
276 Правда, этот словарь, как известно, составлен на языковом материале города Омска, но принцип избирательности лексикона, за исключением микротопонимики, в нем последовательно не проводился. Действительно, несмотря на привлекательность идеи о включении в общий толковый словарь ономастического материала, на практике это трудно осуществимо: имена собственные «так или иначе будут перегружать словники общих словарей». Поэтому ономастическую лексику, прежде всего микротопонимы, нужно включать в состав частных региолектных словарей, где такие единицы по праву займут центральное место. Не случайно более всего в региолектной лексикографии получили развитие словари городской микротопонимики. (Важно понять: даже если их авторы не используют понятие и термин «региолект», эти издания отражают ономастический пласт какого-либо региолектного идиома.) Таким образом, «идеальный» словарь региональной лексики объединяет черты толкового словаря и топонимикона. Его словник состоит из апеллятивов и народных микротопонимов, которые в структурном плане представляют собой однословные имена и словосочетания.
277 Новизна региолектного словаря, как и всякого словаря нового типа, проявляется еще в том, что он расширяет репертуар маркирующих помет. Так, если в разговорной письменной речи, а точнее в интернет-дискурсе, бытуют единицы типа КМ (улица Карла Маркса), Лом (улица Ломоносова) (ср.: авария на углу КМ и Лом), то в словаре для них необходимо вводить специальную помету типа разг. письм, которая уточняет сферу их употребления. Кроме того, если в городской речи представлены узколокальные микротопонимы, встречающиеся только в лексике жителей конкретного микрорайона и незнакомые другим горожанам (особенно это характерно для крупных городов), то для более точной идентификации таких единиц следует использовать помету микрорайон. (возможно, с указанием района города). Региолектный словарь нацелен на отражение особенностей функционирования слов, поэтому в нем расширена зона иллюстративных примеров, которые можно подбирать из местной прессы, устной речи и комментариев в городских пабликах. Это оживит текст словаря, в нем зазвучат голоса разных жителей города.
278 Здесь можно вспомнить, что еще Л. В. Щерба советовал давать больше контекстов при семантизации словарной единицы. Однако важно вовсе не количество речевых примеров – необходимо, чтобы они не были однотипными и тем самым не перегружали словарную статью. Примеры желательно подбирать так, как это старались делать авторы словаря общего жаргона: необходимо, чтобы они не только иллюстрировали значение и сочетаемость слова, но и сообщали дополнительные сведения об описываемой реалии, то есть представляли локальную культуру. В связи со сказанным обратим внимание на еще одну важную черту «идеального» региолектного словаря. Сейчас много пишут о тесной связи языка и культуры как о двух взаимодействующих семиотических кодах. Понятно, что современная лексикография тоже не игнорирует этот факт: достаточно вспомнить «Большой фразеологический словарь русского языка» под редакцией В. Н. Телии. Словарным произведениям сегодня недостаточно выполнять лишь задачу фиксации лингвистической информации, приписываемой той или иной языковой единице.
279 Ряд исследователей справедливо замечают, что особенностью языковой репрезентации ценностных концептов является то, что не все слова, обозначающие такие концепты, имеют в своем семном составе узуально закрепленную оценку (ср. аксиологические концепты русской культуры «душа», «совесть», «труд» и др.). Как следствие, при лингвокогнитивном анализе ценностный статус концепта обычно приходится доказывать: «Вопрос о наличии аксиологической составляющей концепта не получил до настоящего времени однозначного решения». С. Г. Воркачев говорит о существовании особого «ценностного измерения концепта», которое «не имеет анализируемых специфических средств выражения и не является универсальным». Иными словами, задача разработки методики лингвистического анализа ценностей остается актуальной, что заставило нас обратиться к теории данного вопроса. Анализ научной литературы и собственного материала позволяет согласиться с теми исследователями, которые утверждают, что большинство маркеров, эксплицирующих ценностный статус концепта, носят дискурсивный характер.
280 Преимущественно о дискурсивных параметрах выявления ценностных концептов пишет В. И. Карасик, полагая, что способом экспликации ценностной семантики могут стать «аксиологические протокольные предложения». Е. В. Бабаева в своих работах прямо говорит о «дискурсивном измерении ценностей», относя к его маркерам «фиксацию правил поведения различными системами нормативной регуляции (право, мораль, религия, обычаи, ритуалы, этикет)», «постоянную актуализацию в различных типах дискурса (рекламном, политическом, религиозном, масс-медиа) через использование ключевых и тематических слов, метафор, импликаций, аллюзий, аргументативных стратегий». Как следствие, для моделирования ценностной составляющей концептов специалисты привлекают комплексные методики: контент-анализ, методы дефиниционного, семантического анализа, лингвокогнитивного анализа, но обязательно с привлечением контекстологического анализа и исследованием дискурсивной реализации концепта. Размышления о дискурсивных средствах экспликации ценностей имеют непосредственное отношение к изучаемому жанру КД – миссии.
281 В эталонном варианте миссии ценности должны быть заявлены открыто в специальном разделе «Наши ценности», но в рассмотренном материале такой раздел имеется только в 14 из 36 миссий: «Наши ценности. Честность. Профессионализм. Менталитет победителя. Менталитет ответственного собственника. Взаимоуважение» (Миссия «Газпром нефти»); «Надежный. Российский. Открытый» (Ценности бренда ВТБ). В остальных случаях экспликация корпоративных ценностей требует применения лингвокогнитивного анализа. Следовательно, применительно к миссиям можно говорить о шкале эксплицитности выражения корпоративных ценностей – от открытой их декларации до текстов, где вербализация ценностей требует применения комплексной методики лингвистического анализа: контекстуальный анализ, выявляющий типовые контексты выражения ценностной семантики в жанре «миссия»; лексико-семантический анализ слов, выражающих ценностную семантику; когнитивно-дискурсивный анализ, позволяющий реконструировать фрейм «Корпоративные ценности» и его слоты.
282 Единицы анализа контраста, так же как и любого другого отношения, образуют определенную иерархию. Уточним, что в структурном плане сегмент дискурса – отрезок дискурса, границами которого могут выступать союзы, пунктуационные знаки или атрибутивные предложения (ср.: элементарная дискурсивная единица в ТРС). Вслед за У. Манном, К. Маттисеном, С. Томпсон, А. О. Литвиненко и другими считаем, что сегмент – клауза; или элементарная дискурсивная единица, которая может быть как разрывной, так и неразрывной. Дискурсивный элемент – часть такого сегмента. Соответственно, дискурсивный элемент – единица базового уровня, лексема (в отличие от ТРС). Фрагмент же – совокупность нескольких сегментов дискурса, которые, в свою очередь, состоят из элементов. Идентификация контрастных отношений в дискурсе может производиться на основе семантических связей, характеристик контраста и дискурсивных маркеров. Рассмотрим варианты идентификации контраста и связанные с каждым из них проблемы в обратном порядке: от наименее комплексного анализа до более комплексного.
283 Монография кандидата филологически наук Н. Н. Шлемовой является наукоемким исследованием, актуальным и ценным с нескольких точек зрения. Это связано с тем, что в ней три смысловых центра, вокруг которых строится научный сюжет: жанр и жанровые тенденции, импрессионизм и импрессионистская проза, первая треть ХХ в. Взаимодействие между этими смысловыми центрами – напряженное (в самом положительном, продуктивном значении этого слова) и неослабевающее с первых страниц монографии до самого ее финала – создает ее нерв, динамику, глубину, обеспечивает ей читательский интерес и делает востребованной научным сообществом. Автор монографии поставил перед собой непростую задачу: минуя многочисленные сложившиеся в литературоведческой науке клише, по-новому взглянуть на одну из самых непростых в русской культуре художественных эпох и, не повторяя подчас поверхностных или недостаточно проверенных, а иногда и просто ошибочных гипотез предшественников, приблизиться к пониманию того, как именно время реагировало на «исчерпанность канонических моделей мира».
284 «Содержательный» и «формальный» подходы, каждому из которых отдается предпочтение в двух первых главах монографии, сочетаются в следующих за ними. Причем если в третьей главе «формальное» доминирует над «содержательным», то в четвертой как раз таки доминирует «содержательное». Таким образом, Н. Н. Шлемова находит возможность быть убедительной и в одном и в другом случае: обобщения и абстракции, присутствующие в работе, опираются на скрупулезный анализ конкретных фактов, а работа с текстом и его формальными элементами подготавливает выход на обобщения, характеризующие эстетическую программу и мировидение. Четко поставленная проблема, найденный удачный подход к ее решению, введение в научный оборот целого корпуса текстов, ранее не соотносимых или соотносимых только вскользь с импрессионистской моделью, тщательный анализ отдельных текстов и текстовых элементов делают монографию Н. Н. Шлемовой актуальной, обеспечивают ей необходимую степень новизны, теоретической и практической значимости, а выводы, к которым приходит ее автор, обоснованными.
285 Тщательной продуманностью отличается композиция монографии, читатель которой вместе с ее автором проделывает путь от осознания проблемы «исчерпанности канонических моделей мира» через жанровые поиски и осознание жанрового потенциала тех или иных художественных форм в раскрытии импрессионистского мирообраза к осознанию гармонии нового типа, отражением которой могут считаться циклические единства и лирическая книга как феномен литературного импрессионизма. Остановимся на конкретных результатах, достигнутых автором в ходе исследования, попутно обращая внимание на доказательность аргументации. Справедливо отметив, что импрессионизм находится в ряду самых сложных для теоретического анализа явлений, Н. Н. Шлемова предприняла самую тщательную ревизию имеющихся взглядов и трактовок импрессионизма в научной литературе. Данная ревизия позволила ей сделать вывод о том, что под импрессионизмом следует понимать «некую общекультурную тенденцию, обусловленную формированием своеобразного мироощущения, специфической системы мировидения, мировосприятия, характеризующейся рядом особенностей».
286 Под влиянием всех этих особенностей мировидения складывается эстетическая концепция, влияющая на создание уникальной модели мира и воплощающаяся в особенностях поэтики импрессионистского произведения. Эта концепция тоже становится объектом самого внимательного и сосредоточенного анализа Н. Н. Шлемовой, которая повсюду обнаруживает стремление не довольствоваться общими словами и половинчатыми выводами, а последовательно расставляет все точки над «и». Именно такими точками над «и» можно считать выделенные автором основные категории, составляющие концептуальное ядро импрессионизма, так или иначе представленное в произведениях, тяготеющих к данному феномену. Особое внимание уделено вопросу о причинах формирования импрессионистского мироощущения и его социально-исторических, культурных и философских истоках. И здесь автор обнаруживает умение систематизировать, обобщать, солидаризироваться с предшественниками, а если необходимо – решительно противопоставлять свою точку зрения тому, что было сказано ранее, и аргументировать позицию.
287 Итогом этой работы становится достаточно емкое определение феномена импрессионизма, выступающее в качестве фундамента исследования и позволяющее автору уверенно двигаться дальше – к рассмотрению того, как импрессионистский мирообраз воплощался в жанровой модели русской малой прозы. Отметим, что, переходя к анализу жанровых воплощений импрессионистского мироощущения, автор хорошо понимает и поясняет читателю, почему это делает. Делает он это потому, что «жанр... становится экспериментальным полем, в котором отразились эстетические искания художников слова, в частности писателей, тяготеющих к импрессионизму». Соответственно, сделав акцент на этом, Н. Н. Шлемова делает концептуальный обзор направлений, существующих в теории жанра, рассматривает тенденции в исследовании малой прозы и только после этого обращается к анализу сигналов, «ориентирующих читателя в восприятии произведения как целостного мирообраза» и воплощенных в заголовочно-финальном комплексе. Данный комплекс на страницах монографии анализируется как жанромаркирующий элемент в импрессионистском произведении.
288 Следует подчеркнуть, что анализ заголовочно-финального комплекса сопровождается выходом на понимание концепции творчества того или иного писателя, а автор неизменно обнаруживает самое пристальное знакомство с контекстом, не ограничиваясь рассмотрением отдельных явлений, которые привлекаются к анализу. К достоинствам этой части монографии следует отнести выделение нескольких семантических групп заглавий произведений, в которых присутствуют элементы импрессионистской парадигмы. Логично вытекающим из вышесказанного и хорошо аргументированным представляется и предпринятый Н. Н. Шлемовой анализ жанрового потенциала малой лирической прозы в раскрытии импрессионистского мирообраза, в котором особое внимание обращено на лирический рассказ и миниатюру как жанры, способные запечатлевать «нюансы неопределившихся чувств». Отдельное внимание на страницах монографии уделено интермедиальной природе импрессионистских жанров и лирическому циклу и книге как формам выражения импрессионистского типа мировидения.
289 В настоящее время прирост запасов углеводородного сырья на Юго-Востоке Западно-Сибирской плиты в большей степени связывают с палеозойскими отложениями. В 60-80 гг. прошлого века бурение и сопутствующие геофизические исследования скважин (ГИС), как правило, проводили до палеозойского горизонта, вследствие доминирующего представления геологов о перспективности только юрских коллекторов. Поэтому современный поиск продуктивных залежей в фундаменте, даже на наиболее изученной западной территории Томской области, осуществляется по результатам бурения. Что экономически не всегда целесообразно. В свою очередь, многолетние изучения процессов наложенного эпигенеза в терригенных отложениях убедительно показали, что вторичные литолого-минералогические изменения пород обусловлены поступлением глубинных флюидов. Соответственно, в зависимости от физико-химических свойств флюидов, внедряемых в верхние горизонты пород (по субвертикальным ослабленным зонам), меняется как состав аллотигенных минералов, слагающих данные породы, так и состав новообразованных аутигенных минералов.
290 Целью данной работы является иллюстрация связи интенсивности процесса вторичной карбонатизации юрских песчаных отложений с характером насыщения палеозойских пород. Интенсивность вторичной карбонатизации определялась по инновационной технологии статистической интерпретации материалов ГИС. Проводились сопоставления полученных статистических интенсивностей с результатами лито-лого-петрографических, минералогических исследований керна и с результатами испытаний палеозойских коллекторов. Объектом исследований явились песчаные пласты сероцветной формации юрского возраста (аален-оксфорд) Герасимовского месторождения (Томская область), приуроченного к структуре первого порядка – Северо-Межовской мегамоноклинали и второго порядка – Чузикско-Чижапской мезоседловины. Актуальность этой работы обусловлена появившейся возможностью с высокой вероятностью выявлять зоны расположения нефтегазовых залежей в фундаменте по результатам статистической интерпретации данных ГИС юрских отложений, используя материалы старого фонда.
291 На качество и информативность получаемых фотоснимков влияют многие факторы. Например, наличие тумана, облачности или осадков, засветки от солнечных лучей, а также перебои в работе видеооборудования и каналов передачи данных, что часто приводит к появлению в архиве испорченных изображений. В итоге вулкан может быть не виден на фотоснимке, а оценка его состояния затруднена или невозможна. С учетом высокой интенсивности наполнения архива системы и его большого объема для эффективной работы с ним требуется создание эффективных инструментов, обеспечивающих фильтрацию неинформативных изображений и поиск снимков с признаками активности вулканов. Существующие в мире компьютерные системы для анализа и обработки фотоснимков вулканов, в первую очередь, ориентированы на работу с данными, полученными с термальных камер. В работах представлены алгоритмы анализа снимков, сделанных в видимом диапазоне, но с заведомо четкой видимостью объекта. С их помощью на изображениях ведется поиск участков, яркость которых выше определенного порога.
292 Однако такие участки могут соответствовать и посторонним освещенным объектам. Одним из современных методов и подходов к решению задач классификации изображений является использование нейронных сетей, однако они требуют предварительного обучения на размеченных наборах снимков, объем которых может достигать сотен или тысяч единиц. Создание таких наборов является трудоемкой и продолжительной по времени задачей и требует разработки отдельных компьютерных средств и решений. В настоящей работе рассматриваются алгоритмы и созданная на их основе компьютерная система, позволяющие проводить автоматизированную классификацию снимков, сделанных в светлое время суток (далее – дневные снимки), по степени видимости вулкана на них, а также обнаружение яркостных аномалий на снимках, сделанных в темное время суток с помощью камер с инфракрасным фильтром (далее - ночные снимки). Дается описание разработанных методов и алгоритмов анализа данных, а также результаты их апробации на примере серий фотоснимков отдельных вулканов Камчатки.
293 В свою очередь, чем более обширным и компонентным является ландшафтный комплекс, тем большей стабильностью он обладает. К наиболее устойчивым относятся ландшафтные местности, сложенные из групп урочищ, таких как лесные ландшафты. В данных структурах происходит саморегуляция сопряженных друг с другом областей за счет постоянного обмена и пополнения компонентов. Как и любая система, ландшафтные комплексы стремятся к своему динамическому равновесию, балансу, который порой нарушается с воздействием техногенной деятельности человека. Первый удар на себя принимают низшие ландшафтные единицы – фации, являющиеся наименее устойчивыми и имеющие высокую степень взаимосвязи компонентов. Наличие обильных техногенных потоков нарушает целостность системы, видоизменяя ее облик. Тип изменения может быть настолько велик, что затрагивает литологическую структуру. Одним из мощных источников изменения ландшафтов является горнообогатительное производство, способствующее нарушению естественных природных компонентов систем и образованию карьерно-отвальных комплексов.
294 В породах он находится в виде изоморфных примесей. В процессе пирометаллургической переработки сырья происходит возгонка элемента. В дальнейшем с восходящими потоками аэропромвыбросов и зольными частицами он поступает в атмосферу, где переносится воздушными массами на значительные расстояния. Исходя из сводки метеоданных за 1960-2016 гг. следует, что наиболее часто повторяющиеся ветра долины имеют западное, северо-западное и северное направления. Благодаря их частой периодичности происходит концентрирование веществ, переносимых аэрозольными частицами в районах преобладания циркуляционных потоков. В ходе исследований и анализа почвенного покрова на содержание мышьяка в районе Красноуральского промузла составлен цифровой материал его распределения на различном расстоянии от источника эмиссии. При сопоставлении компонентного состава ландшафтных структур исследуемой зоны и уровня распределения концентраций мышьяка наблюдается закономерность в морфологическом изменении территории с увеличением содержания элемента в почвенном покрове.
295 Продуктивная и качественная профессиональная деятельность, в частности учителя музыки, приобретает смысл только в случае наличия в арсенале молодого специалиста комплекса стартовых, то есть минимальных и достаточных для начала работы профессиональных компетенций, основанных на развитых профессионально-личностных качествах. Поэтому в современной высшей школе процесс профессиональной подготовки строится, опираясь, прежде всего, на определенные требования к профессии учителя. Важно помнить, что профессия учителя не является незыблемой, монолитной по сущности своего содержания. Учитель – это творческая, динамичная фигура, которая идет в реальном времени, постоянно глядя в будущее. Яркая личность с устойчивыми ценностными ориентирами и установками, уверенными морально-этическими принципами стремится к самообразованию и самосовершенствованию, и, главное, человек, сопровождающий процесс самопознания и саморазвития ребенка, направляет и динамизирует его в соответствии с конкретными сущностными задатками каждого школьника.
296 Учитель является тем мостиком, через который происходит сообщение в направлении «ученик – знание», «ученые – искусство», «ученики – ценности». И в этом смысле наличие у педагога блестящих теоретико-методических знаний, владение музыкальным инструментом не является гарантией успешного овладения учащимися учебной дисциплины, ее понимания, уважения и любви к музыке. По нашему мнению, именно личность учителя, его качественная индивидуальность определяют уровень обученности, развитости, воспитанности учащихся. Индивидуальность педагога как субъекта профессиональной деятельности отражается в формах и содержании его педагогических действий. Характеристикой внешней (формальной) стороны индивидуальности выступает педагогическое творчество, стиль, имидж, такт, авторитет учителя. Смысловая нагрузка (внутренняя сущность) оказывается в философско-педагогическом осмыслении проблемы – выделении духовного начала в процессе становления педагога, освещении аксиологических основ его профессиональной деятельности.
297 Этот компонент предполагает овладение специфическими аналитическими навыками, которые позволяют воспринимать и оценивать педагогическую ситуацию как многомерную, постоянную инновационную педагогическую реальность, особыми профессионально-диагностическими действиями превращающую учебный предметный материал в диагностический, с основами проектных действий, целью которых является создание гибкой системы организации жизнедеятельности учащихся. Указанное выше позволяет сформулировать понятие «музыкальная направленность» как сложное полифункциональное и индивидуально-психологическое образование на основе интеграции профессиональных теоретических знаний, ценностных ориентаций и практических умений учителя в сфере музыкальной педагогики, а также личностных качеств, эмоционально-ценностного отношения к педагогической деятельности, которые в своей совокупности обеспечивают выбор педагогом сознательного поведения, отражающего музыкально-эстетические профессиональные принципы и гуманистическую направленность его педагогического воздействия.
298 Итак, значимая в структуре профессиональной деятельности учителя музыкальная направленность расширяет его профессиональные возможности, влияет благодаря личностным качествам учителя на духовный мир ученика и проявляется как способность качественно строить музыкально педагогический процесс и взаимодействовать со всеми участниками учебно-воспитательной деятельности. Процесс формирования музыкальной направленности учителя является сложным, динамичным, многогранным и многофакторным. В процессе обучения будущего педагога музыкальная направленность проходит несколько этапов своего развития, от знания основ музыкального воспитания до музыкально-педагогических ценностей и к музыкально-эстетическому самосовершенствованию. Формирующее значение для нее имеет развитие позитивного отношения будущего учителя как к собственной личности, так и к будущей музыкально-эстетической деятельности, к окружающему миру. Этому способствует ориентация студентов на переосмысление собственного музыкально-эстетического опыта, рефлексию и самоанализ, преодоление педагогических стереотипов в общественном сознании.
299 Внутренний контекст представляет собой внутренние условия, включающие накопленный человеком опыт, индивидуальные особенности и развитые психологические процессы, которые влияют на способность и возможность выполнять практическую деятельность. Процессы, явления и условия сферы образования, связанные с предстоящей профессиональной деятельностью, составляют внешний контекст, который требует специальной организации педагогической деятельности, включающей комплекс традиционных и инновационных методов. Контекстный подход представляет собой модель учебно-воспитательной динамической деятельности, которая обеспечивает продвижение приобретённых теоретических знаний при помощи реализации квазипрофессиональных средств к овладению практическими навыками. Контекстное обучение обеспечивает возможность учащимся видеть реальную взаимосвязь получаемой теоретической информации с предстоящей профессиональной деятельностью. В процессе обучения традиционными методами учащиеся усваивают информацию без связи с практической деятельностью и запоминают фрагментарно, в виде формул и определений.
300 Кроме того, упор делался на формирование не целостной личности, а отдельных ее качеств. В нашем исследовании под комплексом следует понимать совокупность составных частей педагогического процесса, которые взаимно обогащают, дополняют и обеспечивают его целостное качественное функционирование и развитие. Поэтому сущность комплексного подхода в учебно-воспитательном процессе будет составлять обеспечение единства, целостности следующих комплексов: 1) взаимосвязь и единство и условий и факторов, обеспечивающих обучение и воспитание; 2) элементы и процессы в структуре личности обучаемого; 3) педагогический процесс как вид совместной деятельности обучающего и обучаемых; 4) образовательная деятельность как компонент в системе педагогических наук, обеспечивающих процесс обучения, воспитания и развития личности. Далее рассмотрим особенности методического обеспечения реализации контекстного подхода. В качестве важного положения необходимо выделить требования представления изучаемого материала в интересном, понятном и практически применяемом виде в реальной профессиональной деятельности.
301 Одной из теоретических основ реализации контекстного обучения в педагогической деятельности следует выделить герметический подход, поскольку практика образовательной деятельности свидетельствует о важности процесса понимания для усвоения учебной информации и ее сохранения в памяти. В этой связи квазипрофессиональные средства являются эффективными помощниками в этих процессах. Отличие этого подхода от других состоит в том, что он обеспечивает высокую эффективность обучения и усвоения новых понятий и методов практической деятельности, одновременно происходит развитие качеств и способностей по специальности, которым посвящен контекст. Контекст в большей степени актуален при раскрытии конкретных направлений практической деятельности. Но, несмотря на то, что в рамках контекстного подхода акцент делается на профилирующие дисциплины, его принципы и средства можно использовать и при обучении общенаучным дисциплинам. В этих случаях цель обучения состоит во взаимосвязи рассматриваемых явлений с профессиональными функциями.
302 Для этого по каждой теме создаются презентации, подбираются видеосюжеты, выделяются задания для оформления практикумов, разрабатываются материалы для проведения проблемных и игровых методов. Методы проблемного обучения включают совместную деятельность педагогов и учащихся, которая проявляется в совместном творческом поиске и нахождении решения конкретных проблем. При этом должна быть обеспечена самостоятельность поисковой деятельности обучаемых и общее руководство процессом со стороны педагогов. Это достигается через постановку проблемных вводных задач и вопросов, а также создание соответствующих проблемных условий. Имитационно-деятельностные методы осуществляют цель максимально приблизить учебный процесс к подготовке конкретного специалиста и реализовать теорию деятельности в учебно-воспитательном процессе. Основным критерием выделяются профессиональные умения, определенные в квалификационной характеристике. Сущность такого подхода заключается в том, что знания являются лишь промежуточным звеном, конечной целью обучения должны быть действия.
303 С этой целью в традиционные формы обучения по соответствующим темам включается материал по профессиональным проблемам, приводится опыт деятельности реальных профессионалов, разрабатываются специальные задания и практикумы. Существенным является создание условий для развития мотивации у обучаемых, используя активные и интерактивные методы, модульно-рейтинговую оценку и методы самовоспитания профессионально значимых качеств. Особенности занятий при контекстном обучении отражаются и на этапе подготовки к ним. Важно заранее определить актуальные профессиональные проблемы, вызывающие активность и интерес. Также должны быть разработаны модели профессиональной деятельности, реализующие ролевые и игровые методы обучения. Важным элементом подготовки является разработка проблемных вводных задач и ситуаций. Методика контекстного обучения позволяет комплексно использовать применение следующих активных методов: проблемного, имитационно-деятельностного, игрового, адаптивного, личностного проектирования и духовно-нравственного развития.
304 Методы духовно-нравственного развития являются основой воспитания, в этом процессе основными следует выделить методики развития гуманистических ценностных ориентаций и идеальных потребностей. Перспективным направлением во внедрении контекстного подхода является реализация условий, позволяющих соединить обучение и воспитание с реальной жизнью, в которой реализуются синергетические процессы саморазвития личности через общение, поведение, поступки и юмор, который, кстати, является эффективным педагогическим средством. Следовательно, внедрение контекстного подхода в образовательный процесс в компетентностном формате позволяет реализовать требования Госстандартов и интегрировать российскую систему образования в европейское образовательное сообщество. Учебно-воспитательный процесс, основанный на контекстном подходе, осуществляется в реальном времени, воспроизводит динамические процессы профессиональной деятельности, реализует в комплексе традиционные и инновационные методы обучения и воспитания, обеспечивает межпредметные связи и межотраслевой подход в профессиональной подготовке.
305 Теоретический анализ позволил выдвинуть гипотезу о том, что понижение общей двигательной активности современной молодежи и, соответственно, ослабление их соматического здоровья связано с деформациями в их мотивации. С учетом этой гипотезы под руководством доктора педагогических наук Г К. Зайцева было спланировано и проведено психолого-педагогическое исследование. На первом этапе с помощью специально разработанной методики, в основу которой была положена идея выделения и ранжирования значимых факторов (элементов) деятельности, изучалось отношение студентов к занятиям физической культурой – на уровне доминирующих у них мотивов (было обследовано 230 студентов второго курса: 110 мужского и 120 женского пола). Полученный материал позволил констатировать наличие в мотивационной структуре физического воспитания студентов базовых (то есть природно присущих человеку) потребностей: 1) потребность в физическом самосовершенствовании (повышении работоспособности, улучшении телосложения) и ее информационном и техническом обеспечении.
306 В группу «аэробной подготовки» (с элементами закаливания) вошло 37 человек (21 девушка и 16 юношей). Содержание подготовки составили преимущественно следующие средства: продолжительный бег и общефизические упражнения на открытом воздухе, овладение основными типами дыхания («брюшным», «грудным», «ключичным», «полным»), закаливающие процедуры (обтирание мокрым полотенцем, обливание прохладной водой всего туловища и отдельных его участков, купание, контрастный душ, сауна и т.д. – по выбору). В качестве методов оценки физической подготовленности использовались степ-тест, бег на 3 000 м (для студентов мужского пола) или 2 000 м (для студентов женского пола), измерение ЖЕЛ. В группу «силовой подготовки» были включены только студенты мужского пола (70 чел.). Содержание подготовки составили в основном упражнения, выполняемые на тренажерах, а также с отягощениями. Методами оценки результативности подготовки служили: степ-тест; бег на 3000 м; масса тела; объем груди, талии и бедра; становая сила; измерение ЖЕЛ.
307 Анализ показателей мотивационной сферы студентов, полученных до эксперимента, показал следующее. Как у студентов мужского, так и женского пола на занятиях физической культурой доминировала «внешняя» мотивация преимущественно в форме стремления получить «зачет» путем формального выполнения заданий преподавателя. Однако в ходе эксперимента произошла благоприятная трансформация и доминирующей стала «внутренняя» мотивация, основу которой составляет потребность в физическом или психосоматическом самосовершенствовании. Это нашло свое выражение в стремлении студентов улучшить свое физическое и психосоматическое состояние, в готовности заниматься физическими упражнениями с полной (или большей) отдачей, причем заниматься дополнительно и самостоятельно. Таким образом, есть все основания считать, что улучшение «физкультурно-оздоровительных показателей» студентов произошло вследствие положительных изменений в их мотивационной сфере, а именно - усиления «внутреннего» компонента мотивации исполняемой деятельности.
308 Полученный психологический материал был подвержен факторному анализу, что позволило дать качественную оценку изменениям, произошедшим в структуре мотивационной сферы студентов за период экспериментального обучения. Так, у студентов мужского пола до эксперимента проявилось пять независимых друг от друга мотивов: 1) внутреннее побуждение в форме устойчивого интереса к самостоятельным (неофициальным) занятиям физическими упражнениями силового или аэробного характера; 2) отсутствие внутреннего интереса к официальным занятиям физической культурой и вынужденное, основанное на воли (в силу соматической озлобленности и трудности достижения «зачета»), их посещение; 3) пассивное отношение к занятиям физической культурой в форме их избегания или имитационных действий; 4) стремление к достижению зачета по «физической культуре» минимальными усилиями при полном пренебрежении к данному предмету; 5) стремление «получить зачет», сопряженное с волевыми усилиями и эмоциональными переживаниями (в виду слабой физической подготовленности и неуверенности в своевременном достижении цели).
309 Достаточно ценной следует считать обнаруженную у студентов женского пола «внешне-внутреннюю» мотивацию, сущность которой состоит в том, чтобы заставлять себя заниматься физическим упражнениями (в том числе самостоятельно), для собственного здоровья и выполнения зачетных требований; причем заниматься даже тогда, когда не хочется и трудно терпеть. Мотивация формального (хотя и добросовестного) исполнения заданий преподавателя с единственной целью получения «зачета» по физической культуре (она обнаружилась у студентов обоего пола) лишь на первый взгляд представляется правильной, но, по сути, является неперспективной, так как не основывается на потребности в физическом самосовершенствовании и не побуждает к самостоятельным занятиям физическими упражнениями. Типичной для многих студентов (причем обоего пола) явилась деформация мотивационной сферы двигательной активности, проявившаяся в неприятии как официальных, так и самодеятельных занятий физической культурой и стремлении «заработать зачет» с помощью минимальных усилий или имитационных действий.
310 Обобщая полученный после эксперимента психологический материал, можно констатировать следующее. У студентов обоего пола исчезли внешние ложные (приспособленческие) мотивы, вызванные внутрипсихическими противоречиями (прежде всего, несоответствием «системы физкультурных занятий» потребностям обучающихся), и сформировались «правильные» мотивы в форме подлинного интереса к физкультурной деятельности. Другим важным достижением эксперимента можно считать вытеснение «внешней» мотивации (стремления получить «зачет») «внутренней» мотивацией – стремлением заниматься физической культурой с пользой для своего здоровья. В результате замены «ложной» мотивации на «правильную» (или «истинную») и трансформации «внешней» мотивации во «внутреннюю» занятия физической культурой стали для студентов более «мотивированными» и поэтому более продуктивными. На основе усиления «внутренней» мотивации у студентов рано или поздно (можно надеяться!) сформируется готовность самостоятельно заниматься избранным способом физического самосовершенствования.
311 Вопрос влияния самостоятельных занятий физической культурой на адаптацию студентов к обучению в вузе раскрывается с помощью алгоритма подготовки студентов к самостоятельным занятиям физической культурой и с позиции рациональных упражнений двигательной деятельности занимающихся. Разработанный алгоритм стал основой для организации процесса подготовки студентов к самостоятельным занятиям, включающего в себя теоретическую и методическую подготовку и обучение студентов самоконтролю за психическим, функциональным и физическим состоянием. Таким образом, в мотивационной сфере физического воспитания студентов наряду с базовыми («истинными») потребностями в соматическом и психосоматическом самосовершенствовании встречаются «ложные» мотивы, направленные на достижение формальной цели физкультурной деятельности – зачетной отметки (часто путем приспособленчества и имитации активности), что свидетельствует о неполноценности традиционного принудительно-нормативного подхода к физическому воспитанию и необходимости его перестройки с учетом базовых потребностей занимающихся.
312 Первостепенной задачей образовательной политики, безусловно, является достижение высокого качества образования. При этом инклюзивное образование, которое планируется сделать полноценным участником общеобразовательной системы образования, также претерпевает определенные изменения. Инклюзивное образование вводится во всех образовательных учреждениях: дошкольных, средних, профессиональных и высших; имеет четкую цель: здоровые дети и дети, имеющие особенные образовательные возможности должны получать качественные знания без ограничений в доступности. Такой комплекс мер подразумевает под собой техническое оснащение зданий образовательных учреждений, разработку и внедрение специальных учебных курсов для педагогов и учащихся, способствующих развитию их взаимодействия с людьми, имеющими инвалидность, а также специальных программ, облегчающих процесс адаптации детей, имеющих ограниченные возможности. Инклюзивное образование – это обеспечение равного доступа к получению образования всеми учащимися с учетом самые различных образовательных потребностей и индивидуальных возможностей.
313 При этом все без исключения учебные заведения должны быть обеспечены средствами доступа к ним для всех категорий учащихся. Инклюзивное образование является международно признанным инструментом по реализации права каждого человека получить образование, а также это основное направление по трансформации системы специального образования во многих мировых державах. Сам термин «инклюзия» ввела в обиход в 1994 г Саламанкская декларация о принципах, политике и практической деятельности в сфере образования лиц, которые имеют особые потребности. Инклюзия занимается вовлечением в образовательный процесс каждого ребенка, используя определенную образовательную программу, которая учитывает способности, удовлетворяет индивидуальные образовательные потребности каждой личности, обеспечивает условия ее сопровождения. Следует сказать, что за основу развития таких подходов в образовательном процессе берутся определенные международные правовые акты – конкретные декларации и конвенции, а также разработанные современные нормативно-правовые акты российского законодательства.
314 Результаты проектов инклюзивного образования, которые были реализованы в разных российских регионах, позволяют говорить о том, что важнейшим звеном внедрения инклюзивного образования выступает начальная школа. И это неслучайно, поскольку ценности инклюзивного образования, основы личностного отношения к сверстникам с особенными потребностями наиболее эффективно закладываются именно на начальном этапе обучения. Необходимо вносить изменения в существующее законодательство или разрабатывать новое, где учитывались бы потребности и возможности таких обучающихся. На сегодняшний день в процессе внедрения инклюзии в современных отечественных школах недостает четко разработанной нормативно-правовой базы, не определены нормы численности детей в классах, времени проведения занятия и пр. Также не урегулированы вопросы финансового обеспечения педагогов, воспитателей и прочего персонала, обеспечивающего реализацию инклюзии в учебных заведениях, нет четкости и ясности в процессе оказания медицинской помощи обучающимся в ходе учебного процесса и т.д.
315 При повсеместном внедрении инклюзивного образования требуется учитывать все существующие сложности и стараться их постепенно нивелировать и решать. Если рассматривать внедрение инклюзии, то, безусловно, следует отметить качественные сдвиги и победы, однако сам процесс еще требует значительных доработок. Наиболее значимыми для реализации системы инклюзивного образования являются социальные барьеры, поэтому детский сад и школа, где будет реализовываться инклюзивный процесс в первую очередь должны соблюдать основные принципы инклюзивного образования (оказание поддержки тем, кто в ней нуждается, равноправное отношение ко всем детям и т.д.). Это довольно сложный процесс, который требует того, чтобы происходили значительные организационные, содержательные, ценностные изменения не только образования, но и общества в целом. Безусловно, современные образовательные учреждения должны становиться как можно ближе к учащимся, имеющим различные проблемы в развитии, то есть ориентироваться на каждого ребенка без исключения.
316 Система подготовки кадров высшей квалификации стремительно реформируется и внедряется в современные стандарты российского и европейского пространства высшего образования. Качество такой подготовки, занимая позицию ключевого фактора инновационного развития, является определяющим показателем в конкуренции за лидирующие позиции страны. Все большее развитие получают общеевропейские и российские проекты и программы, регулирующие и стимулирующие подготовку кадров высшей квалификации. Можно констатировать, что в качестве ключевых задач системы подготовки кадров высшей квалификации выступают мобильность, трудоустройство, разнообразие образовательных программ и ряд других значимых задач. Количество международных организаций, объектом изучения которых являются кадры высшей квалификации, с каждым годом увеличивается, вовлекая в данную деятельность все больше стран. На этом основании необходимым является унификация терминологического аппарата, включенного в систему подготовки кадров высшей квалификации.
317 В российских и зарубежных источниках дефиниция «кадры высшей квалификации» встречается не часто и имеет определенные противоречия. В нормативных документах под научными кадрами понимаются как научно-педагогические кадры, так и исследователи, и научные работники, и собственно кадры высшей квалификации, и даже научная интеллигенция. Например, в словаре под редакцией Л.П Суменко научные кадры, кадры высшей квалификации и научная интеллигенция рассматриваются как синонимы. В Российской социологической энциклопедии кадры высшей квалификации: определяются как 1) лица с ученой степенью; 2) работники, участвующие в генерации научных знаний и подготовке научных результатов, которые пригодны для применения на практике. В «Словаре русского языка» С.И. Ожегова используется дефиниция «научные работники», это лица, 1) имеющие ученую степень или ученое звание независимо от места и характера их работы; 2) ведущие научно-исследовательскую работу в научных учреждениях независимо от наличия ученой степени и звания;
318 В работах А.П Аллахвердяна, П.Н. Завлиной, С.А. Кугель, А.К. Кузнецовой, Л.Э. Миндели, В.А. Цукермана в определениях «кадры высшей квалификации» нет такого обязательного требования, как наличие ученой степени. Например, в работах С.А. Кугеля под кадрами высшей квалификации понимаются профессионально подготовленные работники, занимающие определенное место в системе общественного разделения труда и непосредственно участвующие в генерации научных знаний и подготовке значимых научных результатов. В данное определение можно добавить понятие «человеческий фактор», непосредственно участвующий в системе организации науки. Их профессиональная квалификация и творческая активность относятся к категории индикаторов как состояния науки, так и интеллектуального потенциала общества. В исследованиях В.А. Цукермана, П.Н. Завлина, А.К. Кузнецова, Л.Э. Миндели под кадрами высшей квалификации понимаются специалисты, генерирующие научные знания и участвующие в получении научных результатов, осуществляющие проектно-конструкторские работы.
319 В Европейской хартии исследователей также дается понятие «исследователь», уточнение таких дефиниций, как «начинающий исследователь» и «опытный исследователь». «Исследователь» определяется как активный в научном плане человек, имеющий послевузовский или эквивалентный ему уровень профессиональной подготовки. «Начинающий исследователь» – это лицо, занимающееся научно-исследовательской деятельностью в течение 1-4 лет. «Опытный исследователь» это: а) исследователь, имеющий более 4 лет исследовательского опыта с момента получения диплома о высшем образовании, б) исследователь, имеющий ученую степень. Следовательно, наиболее близким к определению «кадры высшей квалификации» в европейских странах является понятие «исследователь», который имеет профессиональную подготовку и работает над научным исследованием или проектом. Интеграционные процессы в области высшего образования вызывают необходимость стандартизации и сопоставления всех компонентов системы подготовки научных кадров. Согласно Болонской конвенции, подготовка кадров высшей квалификации является третьим уровнем высшего образования.
320 Они отражают содержание и результаты самостоятельного научно-квалификационного исследования. Реализация подобных программ имеет целью получить оригинальные знания на основе новых научно обоснованных методов международного уровня, которые могут послужить профессиональной карьере в сфере высшего образования или научных исследований. Как утверждает Сапиенца А.Р., нынешние университеты обязаны принимать ответственность за подготовку новых поколений исследователей путем содействия международной мобильности, творческим обменам, которые должны быть достаточными, чтобы охватить образовательные контексты и научные знания, накопленные в мире. Следовательно, целью современной системы подготовки кадров высшей квалификации является формирование и развитие исследовательских компетенций посредством участия в оригинальных научно-исследовательских проектах. Джон Займан метко подметил, что сердцем опыта научного образования является психологический переход из состояния получения известного в состояние личного обнаружения ранее неизвестного.
321 На этих основаниях сформулируем довольно общее определение понятия «подготовка кадров высшей квалификации» как образовательный процесс, осуществляемый на третьем цикле высшего образования, целью которого является приобретение профессионально-исследовательских компетенций в ходе осуществления целенаправленной научной деятельности (работой над научным исследованием или проектом), целью которой является получение ученой степени (или ее эквивалента). Каждый период развития общества характеризуется своим пониманием того, как нужно готовить специалистов, включая и кадры высшей квалификации. В этом плане обращают на себя внимание исследования В.П. Беспалько, В.В. Краевского, В.И. Загвязинского, М.В. Богуславского и многих, многих других. В этих работах непосредственно или опосредованно выделяются ключевые инвариантные субсистемы подготовки научных кадров. Их можно довольно условно обозначить как организационно-координиру-ющая, собственно образовательная и аттестационно-контрольная (или контролирующая).
322 В связи с этим нами выделена двигательно-дидактическая игра в качестве интегрированного средства развития ребенка. Технология двигательно-дидактической игры – это совокупность последовательных действий педагога, связанных с организацией двигательно-умственной активности ребенка, созданием образовательного пространства, пространства взаимодействия; опирающихся на исходные методологические позиции, ориентированных на повышение уровня физического и умственного развития детей дошкольного возраста, связанного с развитием памяти и внимания. Методологические позиции разработанной технологии представлены личностно-деятельностным подходом и принципами активности, интеграции, самостоятельности, вариативности, постепенности, принципом положительной мотивации, сотрудничества, сочетания индивидуальных и групповых форм. Совокупность последовательных действий – диагностирование, планирование, организация последовательно применяемых ДДИ в соответствии с конкретным уровнем интеграции двигательной и умственной деятельности.
323 Данный подход обеспечивает взгляд на единство личности и деятельности, которое проявляется в том, что деятельность в ее многообразных формах влияет на изменения в структуре личности. А личность, в свою очередь, выбирает адекватные виды и формы деятельности, соответствующие потребностям личностного развития. Сущность деятельностного подхода в обучении можно представить следующими положениями: цель обучения – это формирование способа действий, который формируется только в процессе самой деятельности; механизмом обучения является не передача готовых знаний, а управление деятельностью. Деятельностный подход связан с формированием у ребенка способа действий, в нашем исследовании действий, связанных с оптимизацией двигательных и мыслительных усилий, требующих активизации процессов памяти и внимания. Этот способ деятельности формируется в процессе включения ребенка в интегративный образовательный процесс на основе взаимодействия, сотрудничества и поддержки. Деятельностный подход при реализации технологии ДДИ раскрывается через систему принципов.
324 Участок детского сада позволяет проводить утренние пробежки по периметру, организовывать туристские слеты, зарницы. Данные формы оздоровительно-патриотической работы вызывают детский интерес, стимулируют к выполнению заданий, развивая скоростные, силовые способности, точность выполнения, что, с одной стороны, определяется уровнем развития познавательных процессов и, с другой, влияет на их развитие. Пространство взаимодействия расширяется организацией секций, кружков. Пространство взаимодействия двигательно-дидактической игры – это среда игрового взаимодействия ребенка с самим собой, с другими детьми, детей и воспитателя при решении мыслительной и двигательной задачи, достижения результата интегрированной деятельности в процессе диалога, принятия совместного решения, взаимопомощи. Пространство взаимодействия предполагает самостоятельную деятельность ребенка в выборе способа действия, в осмыслении поставленной задачи. Технология двигательно-дидактической игры обеспечивается совокупностью последовательных действий воспитателя.
325 Современное искусство игры на баяне и аккордеоне в Китае достигло больших результатов. Китайские баянисты и аккордеонисты стремительно повышают свой профессиональный уровень, все чаще становятся лауреатами международных конкурсов и занимают на мировой арене равные позиции с русскими и европейскими исполнителями. Значимость настоящего исследования подтверждается достижениями музыкантов в этой области и отсутствием работ об истории становления и развития профессиональной – баянно-аккордеонной школы в контексте диалога музыкального образования России и Китая. Более того, на русском языке можно найти весьма небольшое количество информации в области педагогической теории и практики, посвященной вопросам концертно-исполнительского и педагогического репертуара, исполнительской техники, качества образования в Китае, хотя педагогика музыкального образования баянного и аккордеонного искусства активно развивается в стране. Исследования специфики китайской музыкальной культуры и музыкального образования долгое время оставались вне доступности для российских ученых.
326 В последние десятилетия ситуация значительно изменилась в силу тесного сотрудничества двух крупных держав: музыкантов из России приглашают в Китай в качестве членов жюри, для проведения мастер-классов и официальной педагогической деятельности. В свою очередь, молодые музыканты из Китая все чаще стали приезжать в Россию для получения качественного профессионального образования. Вхождение Китая в мировое музыкально-педагогическое пространство является одной из ведущих проблем в данной области – академическая база музыкального образования в России имеет глубокие корни, в то время как в Китае она только начинает укрепляться. Таким образом, проявляются и усиливаются противоречия между сложившейся системой китайской профессиональной баянно-аккордеонной школы и отсутствием музыкально-теоретического обоснования тенденций ее становления и развития на русском языке, между возрастающей интеграцией музыкального образования России и Китая и методической интерпретацией его взаимодействия в контексте обучения игре на баяне и аккордеоне.
327 Прогностическая функция шэна, музыкального инструмента, с помощью которого «поручено собирать народ», проявилась и в контексте истории зарождения баянного искусства. В начале ХХ века китайские торговцы стали использовать баяны как «экзотику» и рекламу для привлечения покупателей. В китайской музыкально-педагогической литературе существует две гипотезы появления баяна и аккордеона. Одна гипотеза заключается в том, что эти музыкальные инструменты пришли с юга, когда в провинции Юннань появились французские консульства. Французы привезли с собой аккордеоны, играли на этих инструментах. В связи с Ихэтуаньским восстанием, восстанием боксеров, вызванным крупномасштабными экономическими переменами в Китае, посольства стали закрываться, а служащие, оставаясь без работы, занялись музицированием и обучением игре на аккордеоне. Однако чужеземный инструмент не нашел широкого распространения среди жителей Юннани, они не восприняли его специфику, поэтому биографических сведений об этих людях почти не сохранилось, зафиксировано лишь имя некого Франсуа.
328 В первом китайском учебном пособии Чжан Чжэн Цзыина «Самоучитель игры на аккордеоне», изданном в 1908 году, название инструмента «аккордеон» вынесено в заглавие, но из текста самоучителя можно понять, что он предназначен для обучения на ручной гармонике кнопочного типа. Ван Дэцун в своем диссертационном исследовании отмечает, ссылаясь на китайские источники, что аккордеоном в Китае называют язычковые инструменты как кнопочного, так и клавишного типов. В это же время появляется «Учебное пособие по игре на аккордеоне», авторство которого не установлено. Эти учебно-методические материалы были нацелены на самостоятельное обучение, учитывали, что обучающиеся не знакомы с нотной грамотой. Так, самоучитель Чжан Чжэн Цзыина основан на японской музыкальной традиции, когда освоение инструмента идет при помощи рисунков и иероглифов, и репертуар включает китайский и японский фольклор. Во втором пособии уже используется цифровая нотация цианьпу как удобное и простое средство обучения нотной грамоте, которое стало активно использоваться в начале ХХ века в Китае.
329 Его содержание отличается большей глубиной, затрагиваются элементы постановки игрового аппарата музыкантов, например, вопросы посадки аккордеониста, приводятся данные о строении инструмента, в репертуар включены произведения для дуэта и квартета, хотя и без указаний на авторство. Таким образом, появляется литература, описывающая процесс обучения на аккордеоне, а автор первых книг об этом инструменте Чжэн Цзы Ин писала о школе в провинции Шаньдун, основание которой относится к 1925 году. По ее словам, в процессе обучения использовались диатонические двухрядные аккордеоны, похожие на гармонику, с готовой механикой, они завоевали популярность в силу общедоступности, низкой цены и простоте овладения инструментом. В школе велось начальное обучение на аккордеоне. Следующим местом профессионального обучения стала Высшая школа музыки имени А.К. Глазунова в Харбине, центре русских эмигрантов, среди которых было немало профессионалов, например, директор Н. Гадаждин, получивший музыкальное образование в Санкт-Петербурге и Берлине.
330 Аккордеон получает широкое распространение, на нем играют везде и всегда: на праздничных и воскресных гуляниях, митингах и литературных вечерах и т.д. В проведенном историко-педагогическом анализе становления и развития баянно-аккордеонного искусства в Китае важными являются данные русских и китайских исследователей в области истории, этнографии, музыковедения, теории и методики обучения игре на аккордеоне, баяне, раскрывающие характер интеграции музыкального образования России и Китая. Так, стремительному и успешному распространению баянно-аккордеонного искусства в Китае способствовали национальные корни звукообразования хроматической гармоники, способ звукоизвлечения в национальном инструменте шэн. Его прогностическая роль реализована в полифункциональности аккордеона и баяна как музыкальных инструментов, востребованных и в любительской, и профессиональной сферах музыкальной деятельности. Появление аккордеона в Китае обусловлено не только мировыми экономическими процессами, но и территориальной близостью России и Китая.

Связаться
Выделить
Выделите фрагменты страницы, относящиеся к вашему сообщению
Скрыть сведения
Скрыть всю личную информацию
Отмена