| 1 |
Едва проснувшись, он начал ворчать. Молчать он не умел. Совсем. Разбудил его сквозняк. «Холодина какая. Нельзя, что ли, было закрыть?» Дуло из настежь раскрытого окна. Там голубело и желтело утреннее небо, и больше ничего не было, потому что этаж высокий, а очень старый человек лежал в постели и смотрел в окно снизу вверх. «Когда всё это кончится?» – неизвестно у кого спросил он, откашлявшись и достав из стакана зубы. |
| 2 |
Подвигал челюстями, чтобы протезы встали на место. Настроение у него, как всегда по утрам, было отвратительное. Особенно, если весна, солнце, прозрачный свет. Но он знал, как и что делать. Выработал ритуал. «Бюро ритуальных услуг, за работу! – приказал себе старик и начал отсчет перед стартом. – Шесть, пять, четыре, три, два, один». Тяжело, как грузовой корабль «Союз», поднялся. Одеяло соскользнуло с него, будто опоры, отошедшие при старте. |
| 3 |
Еще больше сходства с натужным, небезопасным отрывом от земли возникло, когда человек покачнулся. Но ничего, выправился. Нашарил ногами тапочки. «Простужусь, помру, будете знать», – мстительно пообещал он кому-то и прошаркал через комнату, чтобы закрыть раму. Секунду-другую озирал заоконный мир. «Тьфу, бездарность какая». И то сказать, любоваться было нечем. Ветхие панельные девятиэтажки, асфальтовый двор, кусты. |
| 4 |
Странно только, что в голосе старика прозвучало разочарование, будто он рассчитывал увидеть вместо чахлого купчинского микрорайона Неаполитанский залив или, на худой конец, Женевское озеро. Ворчун задернул шторы и уставился на свое жилище, тоже будто впервые. Тут зрелище было опять-таки безрадостное. Голые стены, кровать с тумбочкой да платяной шкаф, более ничего. «М-да...» Мрачный взгляд опустился на метровый лист фанеры, зачем-то валявшийся у окна. |
| 5 |
Древнее лицо дернулось, словно от боли или мучительного воспоминания. «Мыться-бриться, а то повешусь». С этими словами старик заковылял в ванную, еле переставляя дряблые ноги. Спал он в рубашке, но не ночной, а нательной. Когда-то в таких ходили все мужчины, но те люди поумирали, те фабрики позакрывались или перешли на другую продукцию. Рубашка, однако, была свежая, идеально белая. Пожалуй, излишне белая. |
| 6 |
На ее фоне морщинистая шея напоминала фактурой и цветом потрескавшуюся землю. Бреясь, старик смотрел только на бритву и помазок. Если встречался с собой в зеркале глазами, тоскливо вздыхал и отводил взгляд. Он себе ужасно не нравился. «Терпение, – приговаривал он, – терпение. Всему свое время». Расчесал густые, совсем седые волосы, надушился одеколоном из резиновой груши. «Так-то лучше». Одевание представляло собой важный и неторопливый церемониал. |
| 7 |
«Какой наряд выберешь, так и день сложится», любил повторять этот человек. Долго стоял перед открытым шкафом, где теснились вешалки с одеждой. После колебаний взял светлый льняной костюм, мешковатый, но элегантный. Поверх своей белоснежной нательной рубашки надел свободную водолазку. Взял тупоносые туфли очень маленького размера. Он вообще был невысок, тщедушен. Наверное, в молодости отличался легкостью и пластичностью движений. |
| 8 |
Былое изящество проступило в жесте, которым щеголь поправил свои белые, чуть растрепавшиеся волосы. Последним штрихом стала чудесная трость с серебряным набалдашником в виде раздвоенного копытца. Она окончательно превратила старую развалину в пожилого джентльмена, даже денди. Вот теперь старичок позволил себе посмотреться в зеркало и, кажется, остался более или менее доволен. Он медленно прошелся по комнате, по коридору, опираясь на палку. |
| 9 |
Непонятно, зачем ему понадобился этот обход. Глядеть в однокомнатной квартирке было не на что. Кухня, например, вообще пустовала. Помещеньице-то в семь квадратов – ни стола, ни плиты, ни холодильника. Словно здесь никогда не готовили, не ели, не пили чай. «Приветствую тебя, пустынный уголок. И катись к черту. Больше не увидимся». Попрощавшись с квартирой таким оригинальным образом, старик вышел на лестницу и вызвал лифт. |
| 10 |
Бледно-розовый язык облизнул сухие губы. Костлявая кисть с коричневыми пигментационными пятнами нервно барабанила по набалдашнику. Старый франт явно волновался. Зашипели двери, но он не вошел в кабину, замешкался. Поднял левую ногу, опустил. Поднял правую. Опять передумал. «Кто там шагает правой. Левой, левой!» Это опять был суеверный ритуал, как с одеждой. Пока чудак колебался, с какой ноги войти, двери захлопнулись, лифт уехал. |
| |
… |
Комментарии