| 1 |
Владимир Набоков. Россия. Не все ли равно мне, рабой ли, наемницей иль просто безумной тебя назовут? Ты светишь... Взгляну - и мне счастие вспомнится. Да, эти лучи не зайдут. Ты в страсти моей и в страданьях торжественных, и в женском медлительном взгляде была. В полях озаренных, холодных и девственных, цветком голубым ты цвела. Ты осень водила по рощам заплаканным, весной целовала ресницы мои. Ты в душных церквах повторяла за дьяконом слепые слова ектеньи. Ты летом за нивой звенела зарницами, в день зимний я в инее видел твой лик. Ты ночью склонялась со мной над страницами властительных, песенных книг. Была ты и будешь. Таинственно создан я из блеска и дымки твоих облаков. Когда надо мною ночь плещется звездная, я слышу твой реющий зов. Ты - в сердце, Россия. Ты - цепь и подножие, ты - в ропоте крови, в смятенье мечты. И мне ли плутать в этот век бездорожия? Мне светишь по-прежнему ты. |
| 2 |
1. Сергей Бонгарт. Влюблённые лошади. Глубокий дол, и словно пламя сполохи, - Хвосты и гривы рыжие полощутся, И нежно, наклонив нечесаные головы, Стоят под ветром две влюблённых лошади. Над ними небо - лучезарным куполом, Полынный запах солнечного луга; Ну, а они - так влюблены по-глупому, Вот в этот мир цветущий и друг в друга. А ветер дует, ковыли обшаривая, И никого вокруг, их только двое - Замкнутые в два дивных полушария: Одно зелёное, другое голубое. 2. Роберт Фрост. Первая встреча. Мы и не знали, что навстречу шли Вдоль изгороди луга: я спускался С холма и, как обычно, замечтался, Когда заметил вдруг тебя. В пыли, Пересеченной нашими следами (Мой след огромен против твоего!), Изобразилась, как на диаграмме, Дробь - меньше двух, но больше одного. И точкой отделил твой зонтик строгий Десятые от целого. В итоге Ты, кажется, забавное нашла... Минута разговора протекла. И ты пошла вперед по той дороге, Где я прошел, а я - где ты прошла. |
| 3 |
Нина Заморина. Улица моего детства. Двенадцать лет, как я тут больше не живу, Но все мне кажется, что я вернусь обратно. Я знаю: прошлое уходит безвозвратно; Двенадцать лет возьму, как минимум, трехкратно, Их отсчитав назад, я в детство приплыву. Там пахнет хлебом и топленым молоком, Вареньем яблочным и жареной картошкой, Там друга лучшего попотчуют окрошкой, Там нет богатых, нет врагов и хоть немножко Друг с другом каждый житель, кажется, знаком. Там в мае месяце наш небольшой квартал Являл собой большую, дружную семейку: Наденут женщины под вечер кацавейку И отправляются к соседям "на скамейку", Там дядя Миша День Победы отмечал. Был роста малого, все время он молчал, Но в День Победы он всегда преображался, Гармошку в руки брал и Теркиным казался. А люди плакали, как будто душ касался Не дядя Миша, а расплавленный металл. И поминали всех погибших, всех родных, С войны вернувшихся, лишившихся здоровья - Их странница с косой ждала у изголовья, И безутешным становилось горе вдовье (Вот так же было у родителей моих). Росли деревья, и взрослела детвора, Уж наши дети знали песни дяди Миши. Однажды день пришел, во двор никто не вышел... Хочу, чтоб кто-нибудь меня сейчас услышал Из тех, кто помнит песни нашего двора. |
| 4 |
Борис Пастернак. Быть знаменитым некрасиво. Не это подымает ввысь. Не надо заводить архива, Над рукописями трястись. Цель творчества - самоотдача, А не шумиха, не успех. Позорно, ничего не знача, Быть притчей на устах у всех. Но надо жить без самозванства, Так жить, чтобы в конце концов Привлечь к себе любовь пространства, Услышать будущего зов. И надо оставлять пробелы В судьбе, а не среди бумаг, Места и главы жизни целой Отчёркивая на полях. И окунаться в неизвестность, И прятать в ней свои шаги, Как прячется в тумане местность, Когда в ней не видать ни зги. Другие по живому следу Пройдут твой путь за пядью пядь, Но пораженья от победы Ты сам не должен отличать. И должен не единой долькой Не отступаться от лица, Но быть живым, живым и только, Живым и только до конца. |
| 5 |
Николай Заболоцкий. Не позволяй душе лениться! Чтоб в ступе воду не толочь, Душа обязана трудиться И день и ночь, и день и ночь! Гони ее от дома к дому, Тащи с этапа на этап, По пустырю, по бурелому, Через сугроб, через ухаб! Не разрешай ей спать в постели При свете утренней звезды, Держи лентяйку в чёрном теле И не снимай с неё узды! Коль дать ей вздумаешь поблажку, Освобождая от работ, Она последнюю рубашку С тебя без жалости сорвёт. А ты хватай её за плечи, Учи и мучай дотемна, Чтоб жить с тобой по-человечьи Училась заново она. Она рабыня и царица, Она работница и дочь, Она обязана трудиться И день и ночь, и день и ночь. 1958. |
| 6 |
Сергей Есенин. Моей царевне. Я плакал на заре, когда померкли дали, Когда стелила ночь росистую постель, И с шёпотом волны рыданья замирали, И где-то вдалеке им вторила свирель. Сказала мне волна: "Напрасно мы тоскуем", - И, сбросив свой покров, зарылась в берега, А бледный серп луны холодным поцелуем С улыбкой застудил мне слёзы в жемчуга. И я принёс тебе, царевне ясноокой, Тот жемчуг слёз моих печали одинокой И нежную вуаль из пенности волны. Но сердце хмельное любви моей не радо... Отдай же мне за всё, чего тебе не надо, Отдай мне поцелуй за поцелуй луны. 1914. |
| 7 |
1. Улыбка. Когда мы улыбаемся, Мы реже ошибаемся. И чаще награждаемся Подарками судьбы. Когда мы улыбаемся, Мы жизнью наслаждаемся И вмиг освобождаемся От горестей любых. Улыбка вещь бесплатная, Простая и понятная, Смешная и приятная, Доступная для всех. Когда мы улыбаемся, Мы самоисцеляемся И силой наполняемся, дарующей успех. 2. Константин Бальмонт. Бог создал мир из ничего. Учись, художник, у него, - И если твой талант крупица, Соделай с нею чудеса, Взрасти безмерные леса И сам, как сказочная птица, Умчись высоко в небеса, Где светит вольная зарница, Где вечный облачный прибой Бежит по бездне голубой. |
| 8 |
Николай Рубцов. Видения на холме. Взбегу на холм и упаду в траву. И древностью повеет вдруг из дола! И вдруг картины грозного раздора Я в этот миг увижу наяву. Пустынный свет на звёздных берегах И вереницы птиц твоих, Россия, Затмит на миг В крови и жемчугах Тупой башмак скуластого Батыя... Россия, Русь, куда я ни взгляну... За все твои страдания и битвы Люблю твою, Россия, старину, Твои леса, погосты и молитвы, Люблю твои избушки и цветы, И небеса, горящие от зноя, И шёпот ив у омутной воды, Люблю навек, до вечного покоя... Россия, Русь! Храни себя, храни! Смотри, опять в леса твои и долы Со всех сторон нагрянули они, Иных времён татары и монголы. Они несут на флагах чёрный крест, Они крестами небо закрестили И не леса мне видятся окрест, А лес крестов в окрестностях России. Кресты, кресты... Я больше не могу! Я резко отниму от глаз ладони И вдруг увижу: смирно на лугу Траву жуют стреноженные кони. Заржут они - и где-то у осин Подхватит эхо медленное ржанье, И надо мной - бессмертных звёзд Руси, Спокойных звёзд безбрежное мерцанье... |
| 9 |
Михаил Лермонтов. Литвинка. Повесть. 17. Есть сумерки души, несчастья след, Когда ни мрака в ней, ни света нет. Она сама собою стеснена, Жизнь ненавистна ей и смерть страшна; И небо обвинить нельзя ни в чём, И как назло, всё весело кругом! В прекрасном мире - жертва тайных мук, В созвучии вселенной - ложный звук, Она встречает блеск природы всей, Как встретил бы улыбку палачей Приговорённый к казни! И назад Она кидает беспокойный взгляд, Но след волны потерян в бездне вод, И лист отпавший вновь не зацветёт! Есть демон, сокрушитель благ земных Он радость нам дарит на краткий миг, Чтобы удар судьбы сразил скорей. Враг истины, враг неба и людей, Наш слабый дух ожесточает он, Пока страданья не умчат как сон Всё, что мы в жизни ценим только раз, Всё, что ему ещё завидно в нас! |
| 10 |
Нина Заморина. Фата моргана. Сколько километров мы с тобой протопали: звал огнями дальний ресторанчик. Миновали плавни и лиман с протоками девочка и черноглазый мальчик. Плечи обгорелые, косы золотистые и прикид, отнюдь, не от Версаче. Жаль, что только мысленно выпили игристого девочка и черноглазый мальчик. Столб костра взлетел в ночи, нас осыпал искрами, ветки на траве - чем не диванчик? Как же были мы нежны и как были искренни - девочка и черноглазый мальчик. Я за тыщи вёрст и лет шлю тебе большой привет. Может, соберёшь свой чемоданчик? У меня растут свои, хочешь верь, а хочешь нет, девочка и черноглазый мальчик. |
| 11 |
1. Николай Рубцов. Утро. Когда заря, светясь по сосняку, Горит, горит, и лес уже не дремлет, И тени сосен падают в реку, И свет бежит на улицу деревни, Когда, смеясь, на дворике глухом Встречают солнце взрослые и дети, - Воспрянув духом, выбегу на холм И всё увижу в самом лучшем свете. Деревья, избы, лошадь на мосту, Цветущий луг - везде о них тоскую, И, разлюбив вот эту красоту, Я не создам, наверное, другую. 2. Нина Заморина. Точка на карте. Там, наверно, море трав, А в ложбинках спят туманы, И реки большой рукав Расплеснулся на поляны. Земляника с молоком да ломоть ржаного хлеба, И свидание тайком, И глазищи цвета неба, И пшеничная коса Перевита незабудкой, И девичьих слёз роса Просыхает за минутку. Там, доверчиво дыша Что-то нежное на ушко, Улетает в рай душа - На цветочную подушку. И бредёшь, от счастья весь Невесомый, полупьяный... Неужели правда есть Город Вятские Поляны? |
| 12 |
Нина Заморина. Настроение. Город умывался, ликовал, Что под первый дождик он попал, Он светился окнами домов, Он освобождался от оков Долгой и томительной зимы, Жаждал суеты и кутерьмы, Подставлял ладони площадей Для авто и деловых людей, Не боялся ноги промочить, Лёгкую простуду получить, Тоннами мороженое ел И во все динамики хрипел... Рафинадом тает лёд пруда, Стайку птиц качают провода, И труба кирпичная, как перст, Указует в сторону небес. Зарастёт щетиною газон, Умиротворит церковный звон, Радугой повиснет старый мост. Город мой, люблю тебя до слёз! |
| 13 |
Нина Заморина. "Маму я не слушала...". Нет, это ж надо: столько лет прожить И вдруг понять, что отвечать придётся, Что столько та верёвочка не вьётся, А всё-таки конец ей должен быть. Печально-мудро мамино лицо, Натруженные руки на коленях. Смола трещит и плачет на поленьях, А я роняю новое кольцо. Мне двадцать с хвостиком, глупа и молода И замужем всего лишь две недели. (Под крики "горько" пропили-пропели, Я тот кошмар запомню навсегда). Запомню, а пока всё не всерьёз: Подумаешь, колечко закатилось, Подумаешь, я не в того влюбилась, Подумаешь - и по спине мороз. За глупость, за предательство, за лень - Плачу за всё и маму вспоминаю. И через тридцать лет вдруг понимаю, Как было холодно в июньский тёплый день. |
| 14 |
Алексей Иванов. Из романа "Географ глобус пропил". Снежная, таёжная станция Валёжная. Тихо-неприметная, сонно-предрассветная. Небеса зеркальные, а леса хрустальные. Из снегов серебряных Подымалось медленно От мороза красное Солнце над тайгой. Снегопады белые. Что же вы наделали? Мне бродить до полночи В тишине такой. Над землёю снежною темнота безбрежная. Тонкий месяц светится, а над ним Медведица. Синевой охвачена, ветром разлохмачена. Станция Валёжная, Ты судьба дорожная: Приезжаешь - радуйся, Уезжаешь - плачь. Скоро поезд тронется, Взмоет ветра конница, И над косогорами Понесётся вскачь. |
| 15 |
И. Тургенев. Осень. Как грустный взгляд, люблю я осень. В туманный, тихий день хожу Я часто в лес и там сижу - На небо белое гляжу Да на верхушки тёмных сосен. Люблю, кусая кислый лист, С улыбкой развалясь ленивой, Мечтой заняться прихотливой Да слушать дятлов тонкий свист. Трава завяла вся... холодный, Спокойный блеск разлит по ней... И грусти тихой и свободной Я предаюсь душою всей... Чего не вспомню я? Какие меня мечты не посетят? А сосны гнутся, как живые, И так задумчиво шумят... И, словно стадо, птиц огромных, Внезапно ветер налетит И в сучьях спутанных и тёмных Нетерпеливо прошумит. 1842. |
| 16 |
1. Н. Некрасов. Перед дождём. Заунывный ветер гонит Стаю туч на край небес. Ель надломленная стонет, Глухо шепчет тёмный лес. На ручей, рябой и пёстрый, За листком летит листок, И струёй, сухой и острой, Набегает холодок. Полумрак на всё ложится; Налетев со всех сторон, С криком в воздухе кружится, Стая галок и ворон... 1846. 2. Н. Огарев. Сплин. Да, к осени сворачивает лето... Уж ночью был серебряный мороз; - И воздух свеж, и грустная примета - Желтеет лист сквозь зелени берёз. Уже пришла печальная пора: Туманами окрестности покрыты, И мелкий дождь с утра и до утра Сырою пылью сыплет, как сквозь сито... 1854. 3. А. К. Толстой. Осень. Обсыпается весь наш бедный сад, Листья пожелтелые по ветру летят; Лишь вдали красуются, там, на дне долин, Кисти ярко-красные вянущих рябин. Весело и горестно сердцу моему, Молча твои рученьки грею я и жму, В очи тебе глядючи молча слёзы лью, Не умею высказать, как тебя люблю. 1858. |
| 17 |
Самуил Яковлевич Маршак. Поросята. Весной поросята ходили гулять. Счастливей не знал я семьи. "Хрю-хрю", - говорила довольная мать, А детки визжали: "И-и!" Но самый визгливый из всех поросят Сказал им: "О, братья мои! Все взрослые свиньи "хрю-хрю" говорят, Довольно визжать вам "и-и"! Послушайте, братья, как я говорю. Чем хуже я взрослой свиньи?" Бедняжка! Он думал, что скажет "хрю-хрю", Но жалобно взвизгнул: "И-и!" С тех пор перестали малютки играть, Не рылись в грязи и в пыли. И все оттого, что не смели визжать, А хрюкать они не могли! ... Мой мальчик! Тебе эту песню дарю. Рассчитывай силы свои. И, если сказать не умеешь "хрю-хрю", - Визжи, не стесняясь: "И-и!". |
| 18 |
Николай Рубцов. Журавли. Меж болотных стволов красовался восток огнеликий... Вот наступит октябрь - и покажутся вдруг журавли! И разбудят меня, позовут журавлиные крики Над моим чердаком, над болотом, забытым вдали... Широко по Руси предназначенный срок увяданья Возвещают они, как сказание древних страниц. Всё, что есть на душе, до конца выражает рыданье И высокий полёт этих гордых прославленных птиц. Широко на Руси машут птицам согласные руки. И забытость болот, и утраты знобящих полей - Это выразят всё, как сказанье, небесные звуки, Далеко разгласит улетающий плач журавлей... Вот летят, вот летят... Отворите скорее ворота! Выходите скорей, чтоб взглянуть на высоких своих! Вот замолкли - и вновь сиротеет душа и природа Оттого, что - молчи! - так никто уж не выразит их... |
| 19 |
Александр Блок. Когда вы стоите на моём пути, Такая живая, такая красивая Но такая измученная, Говорите всё о печальном, Думаете о смерти, Никого не любите И презираете свою красоту – Что же? Разве я обижу вас? О, нет! Ведь я не насильник, Не обманщик и не гордец, Хотя много знаю, Слишком много думаю с детства И слишком занят собой. Ведь я – сочинитель, Человек, называющий всё по имени, Отнимающий аромат у живого цветка. Сколько ни говорите о печальном, Сколько ни размышляйте о концах и началах. Всё же я смею думать, Что вам только пятнадцать лет. И потому я хотел бы, Чтобы вы влюбились в простого человека. Который любит землю и небо Больше, чем рифмованные и нерифмованные Речи о земле и о небе. Право, я буду рад за вас, Так как – только влюблённый Имеет право на звание человека. 6 февраля 1908. |
| 20 |
Александр Блок. Она пришла с мороза, Раскрасневшаяся, Наполнила комнату Ароматом воздуха и духов Звонким голосом И совсем неуважительной к занятиям Болтовнёй. Она немедленно уронила на пол Толстый том художественного журнала, И сейчас же стало казаться, Что в моей большой комнате Очень мало места. Всё это было немножко досадно И довольно нелепо. Впрочем, она захотела, Чтобы я читал ей вслух «Макбета». Едва дойдя до пузырей земли, О которых я не могу говорить без волнения, Я заметил, что она тоже волнуется И внимательно смотрит в окно. Оказалось, что большой пёстрый кот С трудом лепится по краю крыши, Подстерегая целующихся голубей. Я рассердился больше всего на то, Что целовались не мы, а, голуби, И что прошли времена Паоло и Франчески. 6 февраля 1908. |
| 21 |
Всеволод Эдуардович Багрицкий. Ты помнишь дачу И качели Меж двух высоких тополей, Как мы взлетали и немели И, удержавшись еле-еле, Смеялись, А потом сидели В уютной комнате твоей? Был час, когда река с луною Заводит стройный разговор, Когда раздумывать не стоит И виснут вишни на забор. На дачку едешь наудачку – Друзья смеялись надо мной: Я был влюблён в одну чудачку И бредил дачей и луной. Там пахло бабушкой и мамой, Жила приличная семья, И я твердил друзьям упрямо, Что в этом вижу счастье я, Не понимая, что влюбился Не в девушку, а в тишину, В цветок, который распустился, Встречая летнюю луну. Здесь, ни о чём не беспокоясь, Любили кушать и читать; И я опаздывал на поезд И оставался ночевать. Я был влюблён в печальный рокот Деревьев, скованных луной, В шум поезда неподалёку И в девушку, само собой. 1941. |
| 22 |
1. Если счастье в твоей поселилось семье, Ты не думай, что счастливы все на Земле, А старайся почувствовать горе других. Ну, а если в душе твоей радости нет, И тогда не спеши проклинать белый свет, Постарайся почувствовать радость других. Перевела с армянского Елена Николаевская. 2. Ф. Востриков. Юность. О, как мы в девчонок влюблялись! Страдали, дрались из-за них. В подъездах ночных целовались, Решали, не думая, вмиг, Что только курносая эта – Другая сравнится ли с ней! – Достойна творенья поэта, Избранницей будет твоей, Веснушчатых, шустрых, беспечных, Мальчишеских лет героинь В стихах превращали, конечно, В прекрасных и мудрых богинь. За час на свиданье являлись, Богинь баловали своих... О, как мы в девчонок влюблялись, А выбрали в жёны – других! 3. Д. Давыдов. Я не ропщу. Я вознесён судьбою Превыше всех! Я счастлив! Я любим! Приветливость даруется тобою Соперникам моим... Но теплота души, но всё, что так люблю я С тобой наедине... Но девственность живого поцелуя... Не им, а мне! |
| 23 |
1. Р. Бёрнс. У женщин нрав порой лукав И прихотлив и прочее, - Но тот, в ком есть отвага, честь, Их верный раб и прочее. И прочее, И прочее, И всё такое прочее. Одну из тех, кто лучше всех, Себе в подруги прочу я. На свете чту я красоту, Красавиц всех и прочее. От них отпасть, Презреть их власть – позор, и грех, и прочее. Но есть одна. Она умна, Мила, добра и прочее. И чья вина, что мне она Куда милей, чем прочие! 2. Стихотворение из Белогорского монастыря. По утрам ещё морозит, но весь день стоит тепло. Солнце льёт лучи на землю ослепительно светло. И как весть весны пришедшей, под дыханьем теплоты, Расцвели и запушились вербы белые цветы. |
| 24 |
Яков Захарович Шведов. Как будто весна без конца и без края Пред мною раскинулась вновь, Так нынче при встрече с тобой расцветает Счастливая наша любовь. Как будто сквозь дымку я вижу улыбку И кроткий твой любящий взгляд, Устал повторять, что пришёл на побывку К тебе на мгновенье солдат. Ласкаю волос непокорную прядку, Не верится, что наяву Сердечно и строго своею солдаткой Жену в час свиданья зову. Поверь, дорогая, что в ночи глухие Казалось порой в блиндажах, Как чьи-то горячие руки чужие Тебя обнимают впотьмах. Как часто мне снились ночною порою Неяркие губы твои... А ты и не знаешь, как пели весною На Курской дуге соловьи. Настала пора расставаться с тобою, Мне сына скорей позови! За ревность прости, и на фронте весною Поют соловьи о любви. 1943. |
| 25 |
Буду водой, убежавшей... ст. И. Анциферовой, муз. В. Тиунова. Буду водой, убежавшей сквозь сжатые пальцы, Стану минутой, истекшей в песочных часах, Или цветком, умирающим медленно в вазе, Птицей, умеющей пей, Птицей, умеющей петь в голубых небесах. Хочешь, испробуй, владей неоткрытой звездою, Хочешь, выращивай сосны в цветочных горшках, Я тебе под ноги брошусь опавшей листвою, Стану землёю, Стану землёю, тобою, свечою в руках. Не догоняй, не зови – всё равно не поймаешь, Верь, или не верь, только я всё равно обману. Как изловить тёплый дождик? Вот видишь – не знаешь. Знаешь? Попробуй тогда под замок посадить тишину! Как изловить тёплый дождик? Вот видишь – не знаешь. Знаешь? Попробуй тогда под замок посадить тишину! |
| 26 |
Если в городе твоём снег... А. Макаревич (из кинофильма «Московские каникулы»). Если в городе твоём снег, Если меркнет за окном свет, Если время прервало бег, И надежды на апрель нет. Если в комнате твоей ночь, Притаился по углам мрак, Нету сил прогнать его прочь – Позови, я расскажу, как. Над облаками, поверх границ, Ветер прильнёт к трубе. И понесёт перелётных птиц Вдаль, от меня к тебе. А над городом живёт бог. Сорок тысяч лет и всё там. И, конечно, если б он мог, Он бы нас с тобой отдал нам. И спадёт с его лица тень, И увидит он, что я прав, И подарит нам один день В нарушенье всех своих прав. Над облаками, поверх границ, Ветер прильнёт к трубе. И понесёт перелётных птиц Вдаль, от меня к тебе. |
| 27 |
1. Федор Тютчев. Не рассуждай, не хлопочи!.. Безумство ищет, глупость судит; Дневные раны сном лечи, А завтра быть чему, то будет. Живя, умей все пережить: Печаль, и радость, и тревогу. Чего желать? О чем тужить? День пережит - и слава богу! 1850. 2. Сергей Есенин. Берёза. Белая берёза Под моим окном Принакрылась снегом, Точно серебром. На пушистых ветках Снежною каймой Распустились кисти Белой бахромой И стоит берёза В сонной тишине, И горят снежинки В золотом огне. А заря, лениво Обходя кругом, Обсыпает ветки Новым серебром. 1913. 3. Сергей Есенин. Гой ты, Русь, моя родная, Хаты – в ризах образа... Не видать конца и края – Только синь сосёт глаза. Как захожий богомолец, Я смотрю твои поля. А у низеньких околиц Звонно чахнут тополя. Пахнет яблоком и мёдом По церквам твой кроткий Спас. И гудит за корогодом На лугах весёлый пляс. Побегу по мятой стежке На приволь зелёных лех, Мне навстречу, как серёжки, Прозвенит девичий смех. Если крикнет рать святая: "Кинь ты Русь, живи в раю!" Я скажу: "Не надо рая, Дайте родину мою". 1914. |
| 28 |
Сергей Есенин. 1. Гляну в поле, гляну в небо – И в полях и в небе рай. Снова тонет в копнах хлеба Незапаханный мой край. Снова в рощах непасёных Неизбывные стада, И струится с гор зелёных Златоструйная вода. О, я верю – знать, за муки Над пропащим мужиком Кто-то ласковые руки Проливает молоком. 15 августа 1917. 2. Не напрасно дули ветры, Не напрасно шла гроза. Кто-то тайный тихим светом Напоил мои глаза. С чьей-то ласковости вешней Отгрустил я в синей мгле О прекрасной, но нездешней, Неразгаданной земле. Не гнетёт немая млечность, Не тревожит звёздный страх. Полюбил я мир и вечность, Как родительский очаг. Всё в них благостно и свято, Всё тревожное светло. Плещет рдяный мак заката На озёрное стекло. И невольно в море хлеба Рвётся образ с языка: Отелившееся небо Лижет красного телка. 1917. |
| 29 |
Сергей Есенин. 1. Черёмуха. Черёмуха душистая С весною расцвела И ветки золотистые, Что кудри, завила. Кругом роса медвяная Сползает по коре, Под нею зелень пряная Сияет в серебре. А рядом, у проталинки, В траве, между корней, Бежит, струится маленький Серебряный ручей. Черёмуха душистая, Развесившись, стоит, А зелень золотистая На солнышке горит. Ручей волной гремучею Все ветки обдаёт И вкрадчиво под кручею Ей песенки поёт. 1915. 2. Нивы сжаты, рощи голы, От воды туман и сырость. Колесом за сини горы Солнце тихое скатилось. Дремлет взрытая дорога. Ей сегодня примечталось, Что совсем, совсем немного Ждать зимы седой осталось. Ах, и сам я в чаще звонкой Увидал вчера в тумане: Рыжий месяц жеребёнком Запрягался в наши сани. 1917. |
| 30 |
Сергей Есенин. Неуютная жидкая лунность И тоска бесконечных равнин, - Вот что видел я в резвую юность, Что, любя, проклинал не один. По дорогам усохшие вербы И тележная песня колёс... Ни за что не хотел я теперь бы, Чтоб мне слушать её привелось. Равнодушен я стал к лачугам, И очажный огонь мне не мил, Даже яблонь весеннюю вьюгу Я за бедность полей разлюбил. Мне теперь по душе иное... И в чахоточном свете луны Через каменное и стальное Вижу мощь я родной стороны. Полевая Россия! Довольно Волочиться сохой по полям! Нищету твою видеть больно И берёзам и тополям. Я не знаю, что будет со мною... Может, в новую жизнь не гожусь, Но и всё же хочу я стальною Видеть бедную, нищую Русь. И внимая моторному лаю В сонме вьюг, в сонме бурь и гроз, Ни за что я теперь не желаю Слушать песню тележных колёс. 1925. |
| 31 |
Владимир Высоцкий. Здесь лапы у елей дрожат навесу, Здесь птицы щебечут тревожно, Живёшь в заколдованном диком лесу, Откуда уйти невозможно. Пусть черёмухи сохнут бельём на ветру, Пусть дождём опадают сирени, Всё равно я отсюда тебя заберу Во дворец, где играют свирели. Твой мир колдунами на тысячи лет Укрыт от меня и от света, И думаешь ты, что прекраснее нет, Чем лес заколдованный этот. Пусть на листьях не будет росы поутру, Пусть луна с небом пасмурным в ссоре, Всё равно я отсюда тебя заберу В светлый терем с балконом на море. В какой день недели, в котором часу Ты выйдешь ко мне осторожно, Когда я тебя на руках унесу Туда, где найти невозможно. Украду, если кража тебе по душе, Зря ли я столько сил разбазарил, Соглашайся хотя бы на рай в шалаше, Если терем с дворцом кто-то занял. Соглашайся хотя бы на рай в шалаше, Если терем с дворцом кто-то занял. |
| 32 |
Солоухин Владимир Алексеевич. Вон с этой женщиной я долго целовался. Я целый день с ней жадно целовался. И вот живу. И вот гляжу, скучая, На небо в однотонных облаках. А на душе пустынно и неярко, Как будто я совсем не целовался. И пресно. И умыться не мешало б. А душу сполоснуть горячим спиртом, Граненый опрокинувши стакан. Вон с этой женщиной мы шли вечерним лесом, Я за нее руками не хватался. Я с ней совсем, совсем не целовался, Лишь на руках пронес через ручей. Она ко мне доверчиво прильнула, В мои глаза туманно заглянула И щеку мне дыханьем обожгла. И вот живу. И грудь полна восторга, И легкое кружение, как будто Я выпил спирт и тут же захмелел. А на щеке горячее дыханье Еще живет. Боюсь рукой коснуться, Чтоб не стереть его. Не уничтожить. Так что ж такое женская любовь? 1960. |
| 33 |
Новелла Матвеева. 32 строки о любви. Любви моей ты боялся зря, Не так я страшно люблю, Мне было довольно видеть тебя, Встречать улыбку твою. И если ты уходил к другой Или просто был неизвестно где Мне было довольно того, что твой Плащ висел на гвозде. Когда же наш мимолётный гость – Ты умчался к новым, судьбы ища, - Мне было довольно того, что гвоздь Остался после плаща. Теченье дней, шелестенье лет; Туман, ветер и дождь. А в доме событие, страшнее – нет, Из стенки вынули гвоздь. Туман и ветер, шум дождя, Теченье дней, шелестенье лет. Мне было довольно, что от гвоздя Остался маленький след. Когда же след от гвоздя исчез под кистью старого маляра, Мне было довольно того, что след Гвоздя был виден вчера. Любви моей ты боялся зря Не так я страшно люблю. Мне было довольно видеть тебя Встречать улыбку твою. И в тёплом ветре ловить опять То скрипок плач, то литавров медь, А что я с этого буду иметь – Тебе того не понять. |
| 34 |
Константин Бальмонт. Фантазия. Как живые изваянья, в искрах лунного сиянья, Чуть трепещут очертанья сосен, елей и берез; Вещий лес спокойно дремлет, яркий блеск луны приемлет, И роптанью ветра внемлет, весь исполнен тайных грез. Слыша тихий стон метели, шепчут сосны, шепчут ели, В мягкой бархатной постели им отрадно почивать, Ни о чем не вспоминая, ничего не проклиная, Ветви стройные склоняя, звукам полночи внимать. Чьи-то вздохи, чье-то пенье, чье-то скорбное моленье, И тоска, и упоенье, - точно искрится звезда, Точно светлый дождь струится, - и деревьям что-то мнится, То, что людям не приснится, никому и никогда. Это мчатся духи ночи, это искрятся их очи, В час глубокий полуночи мчатся духи через лес. Что их мучит, что тревожит? Что, как червь, их тайно гложет? Отчего их рой не может петь отрадный гимн небес? Все сильней звучит их пенье, все слышнее в нем томленье, Неустанного стремленья неизменная печаль, - Точно их томит тревога, жажда веры, жажда Бога, Точно мук у них так много, точно им чего-то жаль. А луна все льет сиянье, и без муки, без страданья, Чуть трепещут очертанья вещих сказочных стволов. Все они так сладко дремлют, безучастно стонам внемлют, И с спокойствием приемлют чары ясных светлых снов. 1893. |
| 35 |
Константин Бальмонт. Я мечтою ловил уходящие тени, Уходящие тени погасавшего дня, Я на башню всходил, и дрожали ступени, И дрожали ступени под ногой у меня. И чем выше я шел, тем ясней рисовались, Тем ясней рисовались очертанья вдали, И какие-то звуки вдали раздавались, Вкруг меня раздавались от Небес и Земли. Чем я выше всходил, тем светлее сверкали, Тем светлее сверкали выси дремлющих гор, И сияньем прощальным как будто ласкали, Словно нежно ласкали отуманенный взор. И внизу подо мною уж ночь наступила, Уже ночь наступила для уснувшей Земли, Для меня же блистало дневное светило, Огневое светило догорало вдали. Я узнал, как ловить уходящие тени, Уходящие тени потускневшего дня, И все выше я шел, и дрожали ступени, И дрожали ступени под ногой у меня. 1895. |
| 36 |
Константин Бальмонт. Безглагольность. Есть в русской природе усталая нежность, Безмолвная боль затаенной печали, Безвыходность горя, безгласность, безбрежность, Холодная высь, уходящие дали. Приди на рассвете на склон косогора, - Над зябкой рекою дымится прохлада, Чернеет громада застывшего бора, И сердцу так больно, и сердце не радо. Недвижный камыш. Не трепещет осока. Глубокая тишь. Безглагольность покоя. Луга убегают далеко-далеко. Во всем утомленье глухое, немое. Войди на закате, как в свежие волны, В прохладную глушь деревенского сада, - Деревья так сумрачно-странно-безмолвны, И сердцу так грустно, и сердце не радо. Как будто душа о желанном просила, И сделали ей незаслуженно больно. И сердце простило, но сердце застыло, И плачет, и плачет, и плачет невольно. 1900. |
| 37 |
Константин Бальмонт. 1. Я ненавижу человечество, Я от него бегу спеша. Мое единое отечество – Моя пустынная душа. С людьми скучаю до чрезмерности, Одно и то же вижу в них. Желаю случая, неверности, Влюблен в движение и в стих. О, как люблю, люблю случайности, Внезапно взятый поцелуй, И весь восторг – до сладкой крайности, И стих, в котором пенье струй. 2. Я – изысканность русской медлительной речи, Предо мною другие поэты – предтечи, Я впервые открыл в этой речи уклоны, Перепевные, гневные, нежные звоны. Я – внезапный излом, Я – играющий гром, Я – прозрачный ручей, Я – для всех и ничей. Переплеск многопенный, разорвано-слитный, Самоцветные камни земли самобытной, Переклички лесные зеленого мая – Все пойму, все возьму, у других отнимая. Вечно юный, как сон, Сильный тем, что влюблен И в себя и в других, Я – изысканный стих. 1901. |
| 38 |
Константин Бальмонт. Она. В мгновенной прорези зарниц, В крыле перелетевшей птицы, В чуть слышном шелесте страницы, В немом лице, склонённом ниц, В глазке лазурном незабудки, В весёлом всклике ямщика, Когда качель саней легка На свеже-белом первопутке, В мерцаньи восковой свечи, Зажжённой трепетной рукою, В простых словах «Христос с тобою», Струящих кроткие лучи, В глухой ночи, в зеленоватом Рассвете, истончившем мрак, И в петухах, понявших знак, Чтоб перепеться перекатом, В лесах, где папоротник, взвив Свой веер, манит к тайне клада, - Она одна, другой не надо, Лишь ей, Жар-птицей, дух мой жив. И все пройдя пути морские, И все земные царства дней, Я слово не найду нежней, Чем имя звучное: Россия. 8 ноября 1922. Париж. |
| 39 |
Константин Бальмонт. Я люблю тебя. Я люблю тебя больше, чем Море, и Небо, и Пение. Я люблю тебя дольше, чем дней мне дано на земле. Ты одна мне горишь, как звезда в тишине отдаления, Ты корабль, что не тонет ни в снах, ни в волнах, ни во мгле. Я тебя полюбил неожиданно, сразу, нечаянно, Я тебя увидал – как слепой вдруг расширит глаза И, прозрев, поразится, что в мире изваянность спаяна, Что избыточно вниз, в изумруд, излилась бирюза. Помню. Книгу раскрыв, ты чуть-чуть шелестела страницами. Я спросил: «Хорошо, что в душе преломляется лед?» Ты блеснула ко мне, вмиг узревшими дали, зеницами. И люблю – и любовь – о любви – для любимой – поет. |
| 40 |
Константин Бальмонт. Сквозная сеть. Дохнуть в напев порывным ветром, полным длительности, Шуршаньем листьев, духом ландыша в тени, Качнуть мечту, её качать до утомительности, Истомы сладкой разбросать по ней огни. Журчать стихом, как бы вечерними кузнечиками, Манить любовь, роняя в тень неверный свет, Пока малютка, истомясь, не дрогнет плечиками И, «Да» почуяв, своенравно бросит «Нет!» Не веря ей, продлить всю вкрадчивость гадательности, Любовь любя, влюблять, влюбляться и любить, В густых ресницах, в зыби их и в их мечтательности Прочесть, что счастье в мире дышит, может быть. |
| 41 |
Константин Бальмонт. Ты мне снишься. Посвящается Илларии Владимировне Амфитеатровой. Ты мне снишься красивой, желанной, Я пленительным сном уязвлён, И, тобою светло осиянный, Я в воздушную нежно влюблён. Ты поёшь, мы блаженны и юны, Мы в сверканьях горим золотых, И мои светлозвонные струны Запевают ликующий стих. Ты танцуешь полёт баядеры, Ступь твою серебрят жемчуга, Я пленяюсь, без грани, без меры, Ты безбожно душе дорога. Ты слегка опустила ресницы, Внутрезоркостью взор твой зажжён, Голубые мерцают зарницы, Я люблю, я горю, я влюблён. Но душа твоя в сказочной дали, И напрасно я взор твой ловлю, И в душе моей зыби печали, Потому что я вправду люблю. Ты в цветеньи далёкой долины, Явь твоя сочеталась с мечтой. О, любить! Это праздник единый! Это май, навсегда золотой! 1937. 15 марта. |
| 42 |
Константин Бальмонт. Грядущая Россия. Я чую в близких далях грядущую Россию, Исчерпав наважденье, предельный гнет беды. Всю слепоту, весь ужас, все подчиненье Змию, Она блеснет в сияньи Пастушеской Звезды. В ней будут полновластны лишь творчество и воля. Исшедшая из бездны, воскресшая душа, Идя с серпом к колосьям вновь радостного поля, Поет, что жизнь с любовью – лишь с нею – хороша. Все страны, где теснила зловражьей чарой уза, Литва, Суоми, много, тех стран – великий круг, С Россией будут слиты лишь верностью союза Той светловольной дружбы, где с другом равен друг. Войдите в лес весною, вы все, что это слово Усмотрите чрезмерным: все птицы там поют, Своя у каждой песня, - умолкнут, - вспевы снова, Во всплеске крыл и в песне – лишь тут душе уют. Одним красива будет Великая Держава, Явленьем благоволья, как лика своего, Быть вольным и счастливым – у всех от Бога право, Всепочитанье мира – лишь в этом торжество. Грядущая Россия, когда извергнет злое, Что в заревах зловещих есть царство Сатаны, Вселюбием скрепится на каменном устое, «Воистину Воскресе!» - раздастся с вышины. Я верю. Помоги лишь, Воскресший, маловерью. Свет не объялся тьмою и светит в дымках тьмы. Ещё душой стою я перед закрытой дверью, Но слышу в катакомбах победные псалмы. |
| 43 |
Зинаида Гиппиус. 1. Втайне. Сегодня имя твоё я скрою И вслух – другим – не назову. Но ты услышишь, что я с тобою, Опять тобой – одной – живу. На влажном небе Звезда огромней Дрожат – струясь – её края. И в ночь смотрю я, и сердце помнит, Что эта ночь – твоя, твоя! Дай вновь увидеть родные очи, Взглянуть в их глубь – и ширь – и синь. Земное сердце великой Ночью В его тоске – о, не покинь! И всё жаднее, всё неуклонней Оно зовёт – одну – тебя. Возьми же сердце моё в ладони, Согрей – утишь – утешь, любя... 2. Бессилие. Смотрю на море жадными очами, К земле прикованный, на берегу... Стою над пропастью – над небесами, - И улететь к лазури не могу. Не ведаю, восстать иль покориться, Нет смелости ни умереть, ни жить... Мне близок Бог, - но не могу молиться, Хочу любви – и не могу любить. Я к солнцу, к солнцу руки простираю, Я вижу полог бледных облаков... Мне кажется, что истину я знаю – И только для нее не знаю слов. 1893. |
| 44 |
Зинаида Гиппиус. 1. Электричество. Две нити вместе свиты, Концы обнажены. То "да" и "нет" - не слиты, Не слиты - сплетены. Их тёмное сплетенье И тесно, и мертво. Но ждёт их воскресенье, И ждут они его. Концов концы коснутся - Другие "да" и "нет", И "да" и "нет" проснутся, Сплетённые сольются, И смерть их будет - Свет. 2. До дна. Тебя приветствую, мое поражение, тебя и победу я люблю равно; на дне моей гордости лежит смирение, и радость, и боль – всегда одно. Над водами, стихнувшими в безмятежности вечера ясного, - все бродит туман; в последней жестокости – есть бездонность нежности и в Божией правде – Божий обман. Люблю я отчаяние мое безмерное, нам радость в последней капле дана. И только одно здесь, я знаю, верно: надо всякую чашу пить – до дна. 1901. |
| 45 |
Андрей Белый. Закаты. 1 Даль – без конца. Качается лениво, шумит овес. И сердце ждет нетерпеливо все тех же грез. В печали бледной, виннозолотистой, закрывшись тучей и окаймив дугой ее огнистой, сребристо-жгучей, садится солнце красно-золотое... И вновь летит вдоль желтых нив волнение святое, овсом шумит «Душа смирись: средь пира золотого скончался день. И на поля туманного былого ложится тень. Уставший мир в покое засыпает, и впереди весны давно никто не ожидает. И ты не жди. Нет ничего... И ничего не будет... И ты умрешь... Исчезнет мир, и бог его забудет. Чего ж ты ждешь?» В дали зеркальной, огненно-лучистой, закрывшись тучей и окаймив дугой ее огнистой, пунцово-жгучей, огромный шар, склоняясь, горит над нивой багрянцем роз. Ложится тень. Качается лениво, шумит овес. Июль 1902. Серебряный Колодезь. |
| 46 |
1. Алексей Толстой. Средь шумного бала, случайно, В тревоге мирской суеты, Тебя я увидел, но тайна Твои покрывала черты. Лишь очи печально глядели, А голос так дивно звучал, Как звон отдаленной свирели, Как моря играющий вал. Мне стан твой понравился тонкий И весь твой задумчивый вид, А смех твой, и грустный и звонкий, С тех пор в моем сердце звучит. В часы одинокие ночи Люблю я, усталый, прилечь - Я вижу печальные очи, Я слышу веселую речь; И грустно я так засыпаю, И в грезах неведомых сплю... Люблю ли тебя - я не знаю, Но кажется мне, что люблю! 2. Андрей Белый. Солнце. Автору "Будем как Солнце". Солнцем сердце зажжено. Солнце – к вечному стремительность. Солнце – вечное окно в золотую ослепительность. Роза в золоте кудрей. Роза нежно колыхается. В розах золоту лучей красным жаром разливается. В сердце бедном много зла сожжено и перемолото. Наши души – зеркала, отражающие золото. 1903. Серебряный Колодезь. |
| 47 |
Михаил Кузмин. Из «Александрийских песен». 1 Нас было четыре сестры, четыре сестры нас было, все мы четыре любили, но все имели разные «Потому что»: одна любила, потому что так отец с матерью ей велели, другая любила, потому что богат был ее любовник, третья любила, потому что он был знаменитый художник, а я любила, потому что полюбила. Нас было четыре сестры, четыре сестры нас было, все мы четыре желали, но у всех были разные желанья: одна желала воспитывать детей и варить кашу, другая желала надевать каждый день новые платья, третья желала, чтобы все о ней говорили, а я желала любить и быть любимой. Нас было четыре сестры, четыре сестры нас было, все мы четыре разлюбили, но все имели разные причины: одна разлюбила, потому что муж ее умер, другая разлюбила, потому что друг ее разорился, третья разлюбила, потому что художник ее бросил, а я разлюбила, потому что разлюбила. Нас было четыре сестры, четыре сестры нас было, а может быть, нас было не четыре, а пять? |
| 48 |
1. Константин Бальмонт. Довольно. Я был вам звенящей струной, Я был вам цветущей весной, Но вы не хотели цветов, И вы не расслышали слов. Когда ж вы порвали струну, Когда растоптали весну, Вы мне говорите, что вот Он звонко, он нежно поет. Я был вам призывом к борьбе. Для вас я забыл о себе, Но вы, не увидев огня, Оставили молча меня. Но если еще я пою, Я помню лишь душу мою, Для вас же давно я погас, Довольно, довольно мне вас. 1903. 2. Игорь Северянин. Грустный опыт. Я сделал опыт. Он печален. Чужой останется чужим. Пора домой; залив зеркален, Идёт весна к дверям моим. Ещё одна весна. Быть может. Уже последняя. Ну что ж, Она постичь душой поможет, Чем дом покинутый хорош. Имея свой, не строй другого. Всегда довольствуйся одним. Чужих освоить бестолково: Чужой останется чужим. 2 апреля 1936. |
| 49 |
Игорь Северянин. 1. Вот и уехала. Была – и нет. Как просто всё, но как невыразимо! Ты понимаешь ли, как ты любима, Какой в душе остался жгучий след? Переворачивается душа: Ещё вчера – вчера! – мы были двое, И вот – один... Отчаянье такое, Что стыну весь, не мысля, не дыша. Мы всё переживали здесь вдвоём: Природу, страсть, и чаянья, и грёзы. «Ты помнишь, как сливались наши слёзы?» - Спрошу тебя твоим же мне стихом. Ты из своей весны шестнадцать дней Мне радостно и щедро подарила. Ты в эти дни так бережно любила... Я женщины ещё не знал нежней! 27.08.1933. 2. Места... Они проникнуты, места, С тех пор, как ты уехала отсюда: Вот, например, у этого куста Таились от людского пересуда. Вон, например, по этому пути, В очарованье платьица простого, Ты в замок шла обычно от пяти, Да, от пяти до полчаса шестого. Вот, например, растущий на лугу Поблекший чуть, голубенький цикорий. На нём гадала ты. «Я не солгу», - Он лепетал в прощающем укоре. Здесь всё пропоцелуено насквозь, И здесь слова такие возникали, Что, если б влить в бокал их удалось, Они вином заискрятся в бокале! 02.09.1933. |
| 50 |
Игорь Северянин. Последняя любовь. Ты влилась в мою жизнь, точно струйка Токая В оскорбляемый водкой хрусталь. И вздохнул я словами: «Так вот ты какая: Вся такая, как надо!» В уста ль Поцелую тебя иль в глаза поцелую, Точно воздухом южным дышу. И затем, что тебя повстречал я такую, Как ты есть, я стихов не пишу. Пишут лишь ожидая, страдая, мечтая, Ошибаясь, моля и грозя. Но писать после слов, вроде: «Вот ты какая: Вся такая, как надо!» - нельзя. Нарва – Йыесуу. 18 апреля 1940. |
| 51 |
Игорь Северянин. 1. Элегия небытия. Все наши деянья, все наши дарованья – Очаровательные разочарованья, И каждый человек до гроба что донёс? Лишь невыплакиваемые глуби слёз, Лишь разуверенность во всём, во что он верил, Лишь пустоту глубин, которых не измерил, Лишь сон, пробуживаемый небытием... Мы этот жалкий ноль бессмертием зовём. 2. Тоска небытия. Не страшно умереть, а скучно: Смерть – прекращение всего, Что было, может быть, созвучно Глубинам духа твоего. Не слышать музыки восхода, Вечерней не узреть воды – Всего, что может дать природа Тебе в нагрузку за труды; Не упивайся лаской милой Любимой женщины твоей, Стать смрадной падалью могилы, Безмозглых жертвою червей, - Ах, что же может быть скучнее И безотрадней доли той? О, Жизнь! Уходит вместе с нею Восторг, повсюду разлитой! И скука делается страшной, И так ужасно знать, что впредь Не повторится день вчерашний Для тех, кто должен умереть! 3 ноября 1935. Таллин. |
| 52 |
Владимир Набоков. Сны. Странствуя, ночуя у чужих, я гляжу на спутников моих, и ловлю их говор тусклый. Роковых я требую примет: кто увидит родину, кто нет, кто уснет в земле нерусской. Если б знать. Ведь странникам даны только сны о родине, а сны ничего не переменят. Что таить – случается и мне видеть сны счастливые: во сне я со станции в именье еду, не могу сидеть, стою в тарантасе тряском, узнаю все толчки весенних рытвин, еду, с непокрытой головой, белый, что платок твой, и с душой, слишком полной для молитвы. Господи, я требую примет: кто увидит родину, кто нет, кто уснёт в земле нерусской. Если б знать. За годом валит год, даже тем, кто верует и ждет, даже мне бывает грустно. Только сон утешит иногда. Не на области и города, не на волости и села, вся Россия делится на сны, что несметным странникам даны на чужбине, ночью долгой. 1926. |
| 53 |
1. Владимир Набоков. Позволь мечтать. Ты первое страданье и счастие последнее мое, я чувствую движенье и дыханье твоей души... Я чувствую ее, как дальнее и трепетное пенье... Позволь мечтать, о, чистая струна, позволь рыдать и верить в упоенье, что жизнь, как ты, лишь музыки полна. 1922. 2. Виктор Мамченко. Осенний свет вокруг. Душе светло. Печаль и свет – от края и до края. И смерть легка, как птица голубая, Летящая в небесное село. Она вся в золоте. Она тревожно Обходит день, по западу скользя... Не плачь, дитя, нельзя не быть, нельзя. Благословенно все и все возможно. 3. Владислав Ходасевич. Из дневника. Должно быть, жизнь и хороша, Да что поймёшь ты в ней, спеша Между купелию и моргом, Когда мытарится душа То отвращеньем, то восторгом? Непостижимостей свинец Всё толще над мечтой понурой, - Вот и дуреешь наконец, Как любознательный кузнец Над просветительной брошюрой. Пора не быть, а пребывать, Пора не бодрствовать, а спать, Как спит зародыш крутолобый, И мягкой вечностью опять Обволокнуться, как утробой. 1-2 сентября 1925. Meudon. |
| 54 |
Георгий Иванов. 1. Не было измены. Только тишина. Вечная любовь, вечная весна. Только колыханье синеватых бус, Только поцелуя солоноватый вкус. И шумело только о любви моей Голубое море, словно соловей. Голубое море у этих детских ног, И не было измены – видит Бог. Только грусть и нежность, нежность вся до дна, Вечная любовь, вечная весна! 2. И. О(доевцевой). Распыленный мильоном мельчайших частиц В ледяном, безвоздушном, бездушном эфире, Где ни солнца, ни звезд, ни деревьев, ни птиц, Я вернусь – отраженьем – в потерянном мире. И опять, в романтическом Летнем Саду, В голубой белизне петербургского мая, По пустынным аллеям неслышно пройду, Драгоценные плечи твои обнимая. |
| 55 |
Георгий Иванов. 1. Роману Гулю. Нет в России даже дорогих могил, Может быть, и были – только я забыл. Нету Петербурга, Киева, Москвы – Может быть, и были, да забыл, увы. Ни границ не знаю, ни морей, ни рек. Знаю – там остался русский человек. Русский он по сердцу, русский по уму, Если я с ним встречусь, я его пойму. Сразу, с полуслова... И тогда начну Различать в тумане и его страну. 2. Здесь в лесах даже розы цветут, Даже пальмы растут – вот умора! Но как странно – во Франции, тут, Я нигде не встречал мухомора. Может быть, просто климат не тот – Мало сосен, березок, болотца... Ну, а может быть, он не растет, Потому что ему не растется С той поры, с той далекой поры – ...Чахлый ельник, Балтийское море, Тишина, пустота, комары, Чья-то кровь на кривом мухоморе... |
| 56 |
Зинаида Гиппиус. Всё кругом. Страшное, грубое, липкое, грязное, Жёстко тупое, всегда безобразное, Медленно рвущее, мелко-нечестное, Скользкое, стыдное, низкое, тесное, Явно-довольное, тайно-блудливое, Плоско-смешное и тошно-трусливое, Вязко-, болотно- и тинно-застойное, Жизни и смерти равно недостойное, Рабское, хамское, гнойное, чёрное, Изредка серое, в сером упорное, Вечно-лежачее, дьявольски косное, Глупое, сохлое, сонное, злостное, Трупно-холодное, жалко-ничтожное, Непереносное, ложное, ложное! Но жалоб не надо: что радости в плаче! Мы знаем, мы знаем: всё будет иначе. 1904. |
| 57 |
Марина Ивановна Цветаева. Я видела Вас три раза, Но нам не остаться врозь. – Ведь первая Ваша фраза Мне сердце прожгла насквозь! Мне смысл ее так же темен, Как шум молодой листвы. Вы - точно портрет в альбоме, И мне не узнать, кто Вы. Здесь всё –говорят - случайно, И можно закрыть альбом... О, мраморный лоб! О, тайна За этим огромным лбом! Послушайте, я правдива До вызова, до тоски: Моя золотая грива Не знает ничьей руки. Мой дух – не смирён никем он. Мы - души различных каст. И мой неподкупный демон Мне Вас полюбить не даст. – "Так что ж это было?" – Это Рассудит иной Судья. Здесь многому нет ответа, И Вам не узнать – кто я. 13 июля 1914. |
| 58 |
Михаил Голодный. Песня о Щорсе. Шёл отряд по берегу, Шёл издалека, Шёл под красным знаменем Командир полка. Голова обвязана, Кровь на рукаве, След кровавый стелется По сырой траве. «Хлопцы, чьи вы будете, Кто вас в бой ведёт? Кто под красным знаменем Раненый идёт?» «Мы сыны батрацкие, Мы за новый мир, Щорс идёт под знаменем – Красный командир. В голоде и в холоде Жизнь его прошла, Но недаром пролита Кровь его была. За кордон отбросили Лютого врага, Закалились смолоду, Честь нам дорога». Тишина у берега, Смолкли голоса, Солнце книзу клонится, Падает роса. Лихо мчится конница, Слышен стук копыт, Знамя Щорса красное На ветру шумит. 1935. |
| 59 |
Сергей Александрович Есенин. Я помню, любимая, помню. Сиянье твоих волос... Не радостно и не легко мне Покинуть тебя привелось. Я помню осенние ночи, Берёзовый шорох теней... Пусть дни тогда были короче, Луна нам светила длинней. Я помню, ты мне говорила: «Пройдут голубые года, И ты позабудешь, мой милый, С другою меня навсегда». Сегодня цветущая липа Напомнила чувствам опять, Как нежно тогда я сыпал Цветы на кудрявую прядь. И сердце, остыть не готовясь И грустно другую любя, Как будто любимую повесть С другой вспоминает тебя. 1925. |
| 60 |
1. Борис Петрович Корнилов. Так хорошо и просто, Шагнув через порог, Рассыпать нашу поступь По зелени дорог. В улыбчивое лето Бросать среди путей Задумчивость поэта И шалости детей. Луна – под вечер выйди, Чтоб, как бывало, вновь У девушки увидеть Смущенье и любовь. Любовная зараза – Недаром у меня Заходит ум за разум При увяданьи дня. Но от неё я просто Шагну через порог, Чтобы рассыпать поступь По зелени дорог. 1926. 2. Михаил Юрьевич Лермонтов. Посреди небесных тел Лик луны туманный: Как он кругл и как он бел! Точно блин с сметаной... Кажду ночь она в лучах Путь проходит млечный... Видно, там на небесах Масленица вечно! |
| 61 |
Владимир Радкевич. Баллада о банке варенья. Зачем ты, война, у мальчишек их детство украла – И синее небо, и запах простого цветка?.. Пришли на заводы работать мальчишки Урала, Подставили ящики, чтобы достать до станка. И вот неподкупной зимою военного года, Когда занимался над Камой холодный рассвет, Собрал самых лучших рабочих директор завода, А было рабочим – всего по четырнадцать лет. В усталые лица глядело суровое время, Но каждый в себе довоенное детство нашёл, Как только рабочую премию – банку варенья – Пред ними, мальчишками, кто-то поставил на стол. И вот над заводом, над лесом, в снегу задремавшим, Среди подступившей внезапно к сердцам тишины, Повеяло чем-то давно позабытым, домашним, Как будто бы не было больше на свете войны. ...Ах, банка варенья, простое и верное средство Напомнить о том, что, как жизнь у людей ни горька, Но будет ещё у мальчишек и солнце, и детство, И синее небо, и запах простого цветка! |
| 62 |
Николай Поляков. Ученик 10-го класса, Пензенская обл., гор. Городище. На одной из страниц «Комсомольской правды» номера от 28 ноября 1941 года. Месть. Не делая зарубок на берёзах, Шли партизаны молча целый день. В лесу трещали выстрелы мороза, Сосульки прирастали к бороде. Они забыли сон, и им не спится, Их не пугает ни мороз, ни плен. И тонким голосом поёт синица В кудряшках ветел о скупом тепле. Однажды утром яростные немцы На грозных танках ворвались в село. И все дома от стенки и до стенки Сожгли огнём, разграбив наголо. И вечером тогда в глухом ознобе В леса седые воины ушли. И каждый думал, как врага угробить И как его стереть с лица земли. А бор молчит, костра не выдавая, Лишь где-то вечер ухает совой, И над привалом ёлка боевая На вытяжку стоит, как часовой. А на рассвете к ним пришёл разведчик. И каждый, приготовившись покинуть бор, Чтобы ружьё не ведало осечек, Гусиным жиром смазывал затвор. Стучали дятлы на сухих осинах, Кружился снег, как журавлиный пух. И командир в халате парусинном Отряд тихонько вывел на тропу. А через час у речки, задыхаясь, Летел фашистский поезд под уклон, И рдело пламя, прыгая, как заяц, И упиралось гневно в небосклон. |
| 63 |
1. Наталия Васильевна Крандиевская-Толстая. Небо называют – голубым, Солнце называют – золотым, Время называют – невозвратным, Море называют – необъятным, Называют женщину – любимой, Называют смерть – неотвратимой, Называют истины – святыми, Называют страсти – роковыми. Как же мне любовь мою назвать, Чтобы ничего не повторять? 2. Юлия Валериановна Жадовская. Взгляд. Я помню взгляд, мне не забыть тот взгляд! – Он предо мной горит неотразимо: В нём счастья блеск, в нём чудной страсти яд, Огонь тоски, любви невыразимой. Он душу мне так сильно волновал, Он новых чувств родил во мне так много, Он сердце мне надолго оковал Неведомой и сладостной тревогой! 1847. |
| 64 |
Иосиф Павлович Уткин. Типичный случай. Двое тихо говорили, Расставались и корили: "Ты такая..." "Ты такой!.." "Ты плохая..." "Ты плохой!.." "Уезжаю в Ленинград... Как я рада!" "Как я рад!!!" Дело было на вокзале, Дело было этим летом, Всё решили. Всё сказали. Были куплены билеты. Паровоз в дыму по пояс Бил копытом на пути: Голубой курьерский поезд Вот-вот думал отойти. "Уезжаю в Ленинград... Как я рада!" "Как я рад!!!" Но когда... Чудак в фуражке, Поднял маленький флажок, Паровоз пустил барашки, Семафор огонь зажёг... Но когда... Двенадцать двадцать Бьёт звонок. Один. Другой. Надо было расставаться... "До-ро-гая!" "До-ро-гой..." "Я такая!" "Я такой!" "Я плохая!" "Я плохой!" "Я не еду в Ленинград... Как я рада!" "Как я рад!!!" Ноябрь 1935. |
| 65 |
Иосиф Павлович Уткин. Ты пишешь письмо мне. На улице полночь. Свеча догорает. Высокие звёзды видны. Ты пишешь письмо мне, моя дорогая, В пылающий адрес войны. Как долго ты пишешь его, дорогая, Окончишь и примешься вновь. Зато я уверен: к переднему краю Прорвётся такая любовь! ...Давно мы из дома. Огни наших комнат За дымом войны не видны. Но тот, кого любят, Но тот, кого помнят, Как дома – и в дыме войны! Теплее на фронте от ласковых писем. Читая, за каждой строкой Любимую видишь И родину слышишь, Как голос за тонкой стеной... Мы скоро вернёмся. Я знаю. Я верю. И время такое придёт: Останутся грусть и разлука за дверью, А в дом только радость войдёт. И как-нибудь вечером вместе с тобою, К плечу прижимаясь плечом, Мы сядем и письма, как летопись боя, Как хронику чувств, перечтём... 1943. |
| 66 |
Леонид Николаевич Мартынов. Первый снег. Ушёл он рано вечером. Сказал: - Не жди. Дела... Шёл первый снег. И улица Была белым-бела. В киоске он у девушки Спросил стакан вина. "Дела... - твердил он мысленно, - И не моя вина". Но позвонил он с площади: - Ты спишь? - Нет, я не сплю. - Не спишь? А что ты делаешь? – Ответила: - Люблю! Вернулся поздно утром он, В двенадцатом часу, И озирался в комнате, Как будто бы в лесу, - В лесу, где ветви чёрные И чёрные стволы, И все портьеры чёрные, И чёрные углы, И кресла чёрно-бурые, Толпясь, молчат вокруг... Она склонила голову, И он увидел вдруг: Быть может, и сама ещё Она не хочет знать, Откуда в тёплом золоте Взялась такая прядь! Он тронул это милое Теперь ему навек И понял, Чьим он золотом Платил за свой ночлег. Он спросила: - Что это? Сказал он: - Первый снег! 1946. |
| 67 |
Фёдор Иванович Тютчев. О, как убийственно мы любим, Как в буйной слепоте страстей Мы то всего вернее губим, Что сердцу нашему милей! Давно ль, гордясь своей победой, Ты говорил: она моя... Год не прошёл – спроси и сведай, Что уцелело от нея? Куда ланит девались розы, Улыбка уст и блеск очей? Всё опалили, выжгли слёзы Горячей влагою своей. Ты помнишь ли, при вашей встрече, При первой встрече роковой, Её волшебный взор, и речи, И смех младенчески-живой? И что ж теперь? И где всё это? И долговечен ли был сон? Увы, как северное лето, Был мимолётным гостем он! Судьбы ужасным приговором Твоя любовь для ней была, И незаслуженным позором На жизнь её она легла! Жизнь отреченья, жизнь страданья! В её душевной глубине Ей оставались вспоминанья... Но изменили и оне. И на земле ей дико стало, Очарование ушло... Толпа, нахлынув, в грязь втоптала То, что в душе её цвело. И что ж от долгого мученья, Как пепл, сберечь ей удалось? Боль, злую боль ожесточенья, Боль без отрады и без слёз! О, как убийственно мы любим! Как в буйной слепоте страстей Мы то всего вернее губим, Что сердцу нашему милей!.. (Первая половина 1851). |
| 68 |
1. Анна Ахматова. Цветок виноградной лозы растёт, и мне сегодня вечером двадцать лет. Андре Терье. (эпиграф на французском). Молюсь оконному лучу – Он бледен, тонок, прям. Сегодня я с утра молчу, А сердце – пополам. На рукомойнике моём Позеленела медь. Но так играет луч на нём, Что весело глядеть. Такой невинный и простой В вечерней тишине, Но в этой храмине пустой Он словно праздник золотой И утешенье мне. 1909. 2. Александр Блок. Белой ночью месяц красный Выплывает в синеве. Бродит призрачно-прекрасный, Отражается в Неве. Мне провидится и снится Исполненье тайных дум. В вас ли доброе таится, Красный месяц, тихий шум?.. 22 мая 1901. |
| 69 |
Александр Блок. Ей было пятнадцать лет. Но по стуку Сердца – невестой быть мне могла. Когда я, смеясь, предложил ей руку, Она засмеялась и ушла. Это было давно. С тех пор проходили Никому не известные годы и сроки. Мы редко встречались и мало говорили, Но молчанья были глубоки. И зимней ночью, верен сновиденью, Я вышел из людных и ярких зал, Где душные маски улыбались пенью, Где я её глазами жадно провожал. И она вышла за мной, покорная, Сама не ведая, что будет через миг. И видела лишь ночь городская, чёрная, Как прошли и скрылись: невеста и жених. И в день морозный, солнечный, красный – Мы встретились в храме – в глубокой тишине: Мы поняли, что годы молчанья были ясны, И то, что свершилось, - свершилось в вышине. Этой повестью долгих, блаженных исканий Полна моя душевная, песенная грудь. Из этих песен создал я зданье, А другие песни – спою когда-нибудь. 16 июня 1903 Бад-Наухайм. |
| 70 |
Александр Блок. Есть игра: осторожно войти, Чтоб вниманье людей усыпить; И глазами добычу найти; И за ней незаметно следить. Как бы ни был нечуток и груб Человек, за которым следят, - Он почувствует пристальный взгляд Хоть в углах еле дрогнувших губ. А другой – точно сразу поймёт: Вздрогнут плечи, рука у него; Обернётся – и нет ничего; Между тем – беспокойство растёт. Тем и страшен невидимый взгляд, Что его невозможно поймать; Чуешь ты, но не можешь понять, Чьи глаза за тобою следят. Не корысть, не влюблённость, не месть; Так – игра, как игра у детей: И в собрании каждом людей Эти тайные сыщики есть. Ты и сам иногда не поймёшь, Отчего так бывает порой, Что собою ты к людям придёшь, А уйдёшь от людей – не собой. Есть дурной и хороший есть глаз, Только лучше б ничей не следил: Слишком много есть в каждом из нас Неизвестных, играющих сил... О, тоска! Через тысячу лет Мы не сможем измерить души: Мы услышим полёт всех планет, Громовые раскаты в тиши... А пока – в неизвестном живём И не ведаем сил мы своих, И, как дети, играя с огнём, Обжигаем себя и других... 18 декабря 1913. |
Комментарии
ХОтелось бы, чтобы[...]
+1