Легкое дыхание |
1 | ТАНЬКА Таньке стало холодно, и она проснулась. Высвободив руку из попонки, в которую она неловко закуталась ночью, Танька вытянулась, глубоко вздохнула и опять сжалась. Но все-таки было холодно. Она подкатилась под самую «голову» печи и прижала к ней Ваську. Тот открыл глаза и взглянул так светло, как смотрят со сна только здоровые дети. Потом повернулся на бок и затих. Танька тоже стала задремывать. |
2 | Но в избе стукнула дверь: мать, шурша, протаскивала из сенец охапку соломы. — Холодно, тетка? — спросил странник, лежа на конике. — Нет, — ответила Марья, — туман. А собаки валяются, — беспременно к метели. Она искала спичек и гремела ухватами. Странник спустил ноги с коника, зевал и обувался. В окна брезжил синеватый холодный свет утра, под лавкой шипел и крякал проснувшийся хромой селезень. Теленок поднялся на слабые растопыренные ножки, судорожно вытянул хвост и так глупо и отрывисто мякнул, что странник засмеялся и сказал: — Сиротка! Корову-то прогусарили? |
3 | — Продали. — И лошади нету? — Продали. Танька раскрыла глаза. Продажа лошади особенно врезалась ей в память "Когда еще картохи копали", в сухой, ветреный день, мать на поле полудновала, плакала и говорила, что ей "кусок в горло не идет", и Танька все смотрела на ее горло, не понимая, о чем толк. Потом в большой крепкой телеге с высоким передком приезжали «анчихристы». Оба они были похожи друг на дружку — черны, засалены, подпоясаны по кострецам. |
4 | За ними пришел еще один, еще чернее, с палкой в руке, что-то громко кричал я, немного погодя, вывел со двора лошадь и побежал с нею по выгону, за ним бежал отец, и Танька думала, что он погнался отнимать лошадь, догнал и опять увел ее во двор. Мать стояла на пороге избы и голосила. Глядя на нее, заревел во все горло и Васька. Потом «черный» опять вывел со двора лошадь, привязал ее к телеге и рысью поехал под гору.... |
5 | И отец уже не погнался... "Анчихристы", лошадники-мещане, были, и правда, свирепы на вид, особенно последний — Талдыкин. Он пришел позднее, а до него два первые только цену сбивали. Они наперебой пытали лошадь, драли ей морду, били палками. — Ну, — кричал один, — смотри сюда, получай с богом деньги! — Не мои они, побереги, полцены брать не приходится, — уклончиво отвечал Корней. — Да какая же это полцена, ежели, к примеру, кобыленке боле годов, чем нам с тобой? |
6 | Молись богу! — Что зря толковать, — рассеянно возражал Корней. Тут-то и пришел Талдыкин, здоровый, толстый мещанин с физиономией мопса: блестящие, злые черные глаза, форма носа, скулы, — все напоминало в нем эту собачью породу. — Что за шум, а драки нету? — сказал он, входя и улыбаясь, если только можно назвать улыбкой раздувание ноздрей. Он подошел к лошади, остановился и долго равнодушно молчал, глядя на нее. |
7 | Потом повернулся, небрежно сказал товарищам: "Поскореича, ехать время, я на выгоне дожду", — и пошел к воротам. Корней нерешительно окликнул: — Что же не глянул лошадь-то! Талдыкин остановился. — Долгого взгляда не стоит, — сказал он. — Да ты поди, побалакаем... Талдыкин подошел и сделал ленивые глаза. — Ну? Он внезапно ударил лошадь под брюхо, дернул ее за хвост, пощупал под лопатками, понюхал руку и отошел. |
8 | — Плоха? — стараясь шутить, спросил Корней. Талдыкин хмыкнул: — Долголетня? — Лошадь не старая. — Тэк. Значит, первая голова на плечах? Корней смутился. Талдыкин быстро всунул кулак в угол губ лошади, взглянул как бы мельком ей в зубы и, обтирая руку о полу, насмешливо и скороговоркой спросил: — Так не стара? Твой дед не ездил венчаться на ней?.. Ну, да нам сойдет, получай одиннадцать желтеньких. И, не дожидаясь ответа Корнея, достал деньги и взял лошадь за оброть. |
9 | — Молись Богу да полбутылочки ставь. — Что ты, что ты? — обиделся Корней. — Ты без креста, дядя! — Что? — воскликнул Талдыкин грозно. — Обабурился? Денег не желаешь? Бери, пока дурак попадается, бери, говорят тебе! — Да какие же это деньги? — Такие, каких у тебя нету. — Нет, уж лучше не надо. — Ну, через некоторое число за семь отдашь, с удовольствием отдашь, — верь совести. Корней отошел, взял топор и с деловым видом стал тесать подушку под телегу. |
10 | Потом пробовали лошадь на выгоне... И как ни хитрил Корней, как ни сдерживался, не отвоевал-таки! Когда же пришел октябрь и в посиневшем от холода воздухе замелькали, повалили белые хлопья, занося выгон, лазины и завалинку избы, Таньке каждый день пришлось удивляться на мать. Бывало, с началом зимы для всех ребятишек начинались истинные мучения, проистекавшие, с одной стороны, от желания удрать из избы, пробежать по пояс в снегу через луг и, катаясь на ногах по первому синему льду пруда, бить по нем палками и слушать, как он гулькает, а с другой стороны — от грозных окриков матери. |
… |
Комментарии