| Лирика-2 |
| 1 | Отговорила роща золотая Берёзовым, весёлым языком, И журавли, печально пролетая, Уж не жалеют больше ни о ком. Кого жалеть? Ведь каждый в мире странник – Пройдёт, зайдёт и вновь оставит дом. О всех ушедших грезит коноплянник С широким месяцем над голубым прудом. Стою один среди равнины голой, А журавлей относит ветер в даль, Я полон дум о юности весёлой, Но ничего в прошедшем мне не жаль. Не жаль мне лет, растраченных напрасно, Не жаль души сиреневую цветь. В саду горит костёр рябины красной, Но никого не может он согреть. Не обгорят рябиновые кисти, От желтизны не пропадёт трава. Как дерево роняет тихо листья, Так я роняю грустные слова. И если время, ветром разметая, Сгребёт их все в один ненужный ком... Скажите так... что роща золотая Отговорила милым языком. |
| 2 | И видеть сны. Бродить в иных мирах. Кормить в горах с руки единорога. Сложить своё волнение и страх С надеждой на неведомого бога. Прильнув однажды к зеркалу воды, Увидеть отражение чужое. И слушать, как поют на все лады Русалки прелесть донного покоя. Носить в колчане стрелы. Но в руках Сжимать не меч, а посох. Не до драки Железом будет, если облака Уступят место призраку собаки. Когда своё тепло растратит день, Лишь на закат останется монета, У ног твоих послушно ляжет тень, Ничем не повторяя силуэта. |
| 3 | Поговорим о всяческой ерунде – О новых кедах, о старых бедах, о чём – не важно... Пока мы вдруг не окажемся в той воде, В которую, как известно, не входят дважды. В воде, в которой мелей и бродов нет, В таких волнах, что в минуту ослабнут руки, И не помогут шлюпка и спасжилет... Но помни: шторм – это просто слова и звуки. Вот слово каплей стекает с моих волос, Щекочет кожу маленькой нервной рыбкой. Прости, наверное, снова не довелось Мне в такт подобрать слова и признать ошибки. Давай болтать о всяческой чепухе – О новых кедах, о старых бедах... А вдруг однажды Мы по волнам прошлёпаем налегке... Но это, правда, будет уже неважно. |
| 4 | Докучное поветрие, незримый полусвет В дыму над веками жестокими... А мне-то что до этого, ведь я же – не поэт, А просто я думаю строками. Дорогам предначертанным меня не повязать – Свою проломлю по беспутице. Огонь – моя стихия – в антрацитовых глазах Бессильной слезой не остудится! Моим стихам не мятыми бумажками гореть – Ожогами пляшущей ламии! А если мне положено пылать на алтаре – Я стану не жертвой, а пламенем! Тупик – гордиться душами в бинтах вторичных слов: Мол, вот – истоптали по лезвиям... А пламя – защита, и свет, и тепло. И самую малость – поэзия... |
| 5 | Мы медленно падаем в конусе света, вращенье своё продолжает планета. Ну что, брат-пылинка, как жизнь? Закон притяженья веками проверен: однажды мы снизимся, выйдем за двери, ты там, в неизвестном, держись... Мерцают нэтбуки в столичных экспрессах, горчит безнадёжно отстойный эспрессо, мы вышли в свой полуфинал. Летят вдоль зашторенных окон минутки, и лишь у вокзальной хмельной проститутки под глазом всё тот же фингал. Верните мне скверик за детской площадкой, приятелей старых, неровность брусчатки, бутылку вина на троих... Но время предъявит безжалостно ксиву и скажет хип-хоповским речитативом, что не было, не было их. Мы медленно движемся в конусе света, душа перед богом смешна и раздета. Ты что, брат-пылинка, завис? Не нужно о грустном, не стоит об этом, побудь, если хочешь, немного поэтом – и сразу же падаем вниз.... |
| 6 | Прихлебывая вкусно чай с вареньем, От блюдца вы не отрывали глаз. Я подошёл и с внутренним волненьем Вас попросил сказать который час. Лёд отчужденья постепенно таял От смысловой нагрузки этих слов. Вы, оторвав свой взор от блюдца с чаем, Ответили, что нет у вас часов. Ваш голос был воркующим и сладким, В душе раздув немедленно пожар. И на себя я посмотрел украдкой В надраенный пузатый самовар. Красив и статен, в шелковой рубахе, Подумал я: – Ну чем не господин?! Начищенную дворницкую бляху, Заботливо поправив на груди. Призывно пела канарейка в клетке И, покоряя выбранную цель, Я вытащил из плисовой жилетки Излюбленную вами карамель. Мы пили чай с фруктовой карамелью, Я дерзости шептал, от счастья пьян. И вы, как гимназистка, покраснели, Сказав: – Мерси боку за комплиман! Я вас назвал желанной и пригожей, И тихое в ответ услышал: – Да!!! Но тут раздался скрип калош в прихожей – Не вовремя вернулись господа... |
| 7 | Зима завладела городом – И он стал мёртвым и белым. Мне холодно, Боже, как холодно Одной в объятьях метели. С какой-то слепой надеждою, Всю горечь сжимая в горстке, Чего-то я жду неизбежного На проклятом перекрестке. Мне ветер тонкими иглами Снежинки в кожу вонзает И, чувствуя близость гибели, Душа изнутри замерзает. Гляжу глазами усталыми На окна старого дома. За ними когда-то спасалась я В объятьях твоих бездонных, За ними каминные отблески Горели, как два наших сердца... Теперь в них темно, как в пропасти, Мне больше от них не согреться. Сжимают кольцо трёхэтажки, Кричать в исступленьи хочется. Ну что же мне, что же так страшно?.. Ведь я не боюсь одиночества... |
| 8 | В оправе вечера зеркальные черты Так зыбки, так таинственно – прекрасны! Жестокий день заставит беспристрастно Взглянуть в стекло... И это тоже – ты. Как часто нас обманывают сны Доступностью и лёгкостью полёта, И книги – красотою переплёта, И осень – обещанием весны. Кто нас учил раскрашивать мечты И тратить жизнь на поиск идеала, Чтобы его низвергнуть с пьедестала, Чтобы упасть с смертельной высоты? Так мы, порой, в надежде на веселье, Когда всё безысходно и равно, Льём трепетной рукой в бокал вино, Чтобы наутро ощутить похмелье... |
| 9 | И он решил – до неба пешком, раз в крыльях ему – отказ. Он помнил, как пахнет чай с молоком и вкус незнакомых фраз. Он помнил, как вышел из дома в ночь, узнав, что жизнь – это плен. Долг – ложь, а судьба-канцелярский скотч не даст ему встать с колен. И он пошёл в небеса пешком: что крылья? – лишь перьев горсть. «Ты знаешь, небо недалеко», – поведал недавний гость. Вчера пришёл к нему Господин седой, и пах коньяком, он, как заведённый, одно твердил: «До неба недалеко». И спор был с гостем почти до утра: «Помилуйте, это бред! Вся ваша сказка, как мир, стара, на небо дороги нет. К чему ходить в чужой огород, раз мне уютно в своём? Родился, вырос, продолжил род – и умер, а небо при чём? Не верил с детства ни в свет, ни в тьму, ни в карму, ни в Страшный Суд. Мне каждый пророк – как пожар в дому, молитва – сизифов труд». Гость слушал молча, закрыв глаза и бороду теребя. А после только одно сказал: «Во всем этом нет тебя». И тихо вышел, взяв в руки трость, не тронув чай с молоком. «Ты в этом мире – всего лишь гость. И небо недалеко». Всё утро пил он, не мог понять – откуда взялась тоска? В душе какой-то кошмарный сон, дрожит со стаканом рука. Зачем пришёл Господин седой, всей жизни разрушил закон... И мир его сжег своей ерундой – «До неба недалеко...». А ночью к небу пошёл пешком, раз в крыльях ему – отказ. Лишь помнил, как пахнет чай с молоком да вкус незнакомых фраз... |
| 10 | Здесь заборы и площади. Солнца нет. Ветер есть. Человек, выходя из маршрутки, роняет трость. Трость, едва коснувшись земли, становится ось, Вкруг неё становится мир: взгляни, у него бубенцы – вот здесь. Зной берёт меня за руку и говорит: знай, Можно целыми днями пить мёд, но не стать мной. В складку шторы улечься, в её золотой край, Молоком пчелиным смажь губы, – велит зной. Дар плывёт тополиный. Я в чей-то забрёл сон, Подвенечный шёл пар от танцующих там пар. А проснулся – туман меж деревьев и их крон, И белеет на листьях с рожденья седой дар. Пух плывёт тополиный. Я в чей-то забрёл бал, До утра белоснежного мной говорил вальс, Я был скатерти ворс, я был маятниковый стук, А в ветвях за окном подвенечный горел пух. Так творится июль. В позвонках-проводках ток, И взлетает на синий флагшток золотой флаг, И кофейный загар, отшелушиваясь от ног, В земноводном поджаристом воздухе спит так. Я янтарный внутри. Взгляд уже не от слёз ржав. Глажу боль по капроновым бантикам: ты чья? Боль, букетик воздушных шаров в кулаке сжав, Молча смотрит сквозь стенки грудные, в упор, в я. Стал закат тяжелее, в тысячи встал горл Дымом лиловым, стиснул дорог сталь. Телеграфным гудением, проводом стал гол Нерв – напряжён, полон искр и вольт, стал. Жив только шпиль черепичнейшей из крыш, Твой старый дом, взятый в скобки четой ив. Здесь, только здесь – закат лёгок и свеж, рыж. Здесь, только здесь – зной, дар, пух. Так я стал. Жив. |
| 11 | В пыльной Москве старый дом в два витражных окошка Он был построен в какой-то там – надцатый век. Рядом жила ослепительно-чёрная Кошка Кошка, которую очень любил Человек. Нет, не друзья. Кошка просто его замечала – Чуточку щурилась, будто смотрела на свет Сердце стучало... Ах, как её сердце мурчало! Если, при встрече, он тихо шептал ей: «Привет». Нет, не друзья. Кошка просто ему позволяла Гладить себя. На колени садилась сама. В парке однажды она с Человеком гуляла Он вдруг упал. Ну а Кошка сошла вдруг с ума. Выла соседка, сирена... Неслась неотложка. Что же такое творилось у всех в голове? Кошка молчала. Она не была его кошкой. Просто так вышло, что... то был её Человек. Кошка ждала. Не спала, не пила и не ела. Кротко ждала, когда в окнах появится свет. Просто сидела. И даже слегка поседела. Он ведь вернётся, и тихо шепнет ей: «Привет». В пыльной Москве старый дом в два витражных окошка Минус семь жизней. И минус ещё один век. Он улыбнулся: «Ты правда ждала меня, Кошка?» «Кошки не ждут... Глупый, глупый ты мой Человек». |
| 12 | Снова тянет к окну, За которым пролился закат, И спускаются тени С продавленных тучами крыш, Я, конечно, шагну В этот воздух последних утрат, Оставляя сомненья, Что вдруг ты меня не простишь. Я ведь знаю – там есть То, что здесь мне найти не сбылось, Там уютней и ближе Судьбы переулки надежд, Где смогу я прочесть Всё, что здесь написать не пришлось, Где всё чище и выше От шороха белых одежд. Не под этой звездой – Просто я залетел не туда, Перепутал пути И поэтому так одинок, Только жаль, что с тобой Я не встречусь уже никогда, И тебе не найти След моих потерявшихся строк. Я хотел бы взглянуть С высоты уходящих комет В этот мир, что меня Попытался однажды согреть, Я хотел бы вернуть Нерастраченный солнечный свет, Что берег для тебя, И уже ни о чём не жалеть. Меня есть, кому ждать Там, за высью немой синевы, Не меня ли звала Разноцветная россыпь Стожар? Если станут ругать, Заступись за меня и скажи, Что нашёл два крыла Непослушный мальчишка Икар... |
| 13 | ...Тем первым холодным летом Падали звёзды где-то за облаками, Лес говорил о том и молчал об этом, Ливни стучались в дом и делились снами. Вечный мотив дороги терял значенье Перед верандой, креслом-качалкой, чаем. Ветер шептал о встречах и возвращеньях, Радости, счастье – долгом и неслучайном. Были седые утра, ночные грозы, Флюгер вертелся, бился огонь в камине, Сосны шумели. Книга житейской прозы Полнилась днями. Пасмурными. Цветными. ...Лето. Забиты окна, закрыты двери – Тихо, темно. Травой заросла дорога. Время ушло. И время пришло проверить – Может быть, дом прослужит ещё немного?.. |
| 14 | Они жили в других городах, на другой стороне планеты галактики Гончих Псов. Ходили по улицам, ждали другое лето после другой зимы, при этом у каждого было другое сердце, закрытое на засов. У него – борода. У неё – перчатки, чтобы не мёрзли руки. Она ночами думала – хорошо бы чаю, чтобы согреться, или, может быть, водки с перцем... Но было лениво вставать с постели. Её тишина не рождала звуки. Она засыпала. Мели метели, в других садах расцветали вишни, росла резеда вдоль других дорог, по которым они однажды вышли навстречу друг другу. Но он не смог заметить её – был занят другим – насвистывал себе в бороду песенку о другой любви, чужой, ничьей и совсем не их, просто какой-то дурацкий мотивчик, который по радио спел мальчишка. Он шёл по делам по другому городу. Она – мимо в своём пальтишке, в карманах – печальные руки в перчатках. Она, конечно, его узнала, ведь это о нём она так мечтала, – в глазах – облака, в бороде – мотивчик, который по радио спел мальчишка о чьей-то другой любви, не их. Придя домой, заварила чаю, села возле окна, скучая, и стала думать о том, что к лету надо бы выучить тот куплетик и научиться свистеть немного, чтобы однажды, по той дороге пройти, насвистывая ни о чём и ненароком задеть плечом, сделать рассеянный вид, извиниться, выпорхнуть в те облака синицей, запутаться пальцами в бороде – «Где же ты был до сих пор? Ну где?» А он бы смотрел, в бороде – улыбка, в глазах – облака синевою прыткой, и думал бы – «Господи, как я мог пройти без неё сто других дорог, прожить сто других своих долгих зим?!» Она засыпала. Опять не с ним. Потом наступало другое лето. Она, конечно же, всё забывала, живя на другой стороне планеты галактики Гончих Псов. Садилась к окну, возвратясь с работы, читала дурацкий роман, зевала, звонила кому-то, ждала кого-то (в шкафу – перчатки, на кухне – чай или водка с перцем), ложилась в постель, позабыв раздеться, и запирала другое сердце на ржавый тугой засов. А он всё ходил по другим дорогам другого города, понемногу теряя голову и надежду встретить однажды её, – как прежде, смешные перчатки не по сезону, в глазах – малахитовые газоны. Он шёл тогда, в бороде – мотивчик какой-то дурацкий, что спел мальчишка, и думал: «Вот бы сейчас, случайно, задеть бы её плечом, сделать рассеянный вид, извиниться, согреть бы в ладонях смешной синицей, услышать – «Я так по тебе скучала», болтать бы с ней ни о чём, о том, что понятно лишь нам, двоим. Вместе вернуться домой, согреться, и слушать бы это другое сердце, ставшее вдруг своим. Смотреть на неё – в бороде улыбка, в руках – ладошки холодной рыбкой, – шептать ей, стесняясь своих седин: «Господи, как я мог пройти без тебя сто других дорог, прожить сто ненужных холодных зим?! Прожить без тебя. Один». |
| 15 | Ни правды не хочу, ни лжи, ни алчной страсти – Оставьте право просто жить и быть в пространстве. Я сам найду любовь и боль, и даже веру. Оставьте право выбрать роль и день премьеры. Мне предназначенный сюжет сыграть позвольте. Не обещайте долгих лет – моих не троньте. Согласен наперёд узнать свой час финальный – не надо только посвящать в чужие тайны. Пусть мне вовек не утолить смертельной жажды даруйте счастье полюбить хотя б однажды. Пусть ветер сбросит паруса петлей на шею – Оставьте право написать, как я умею. |
| 16 | В этом баре так много незанятых мест. Потемневшие балки, заляпанный пол. В этом баре играет неслышный оркестр, А бармен неприветлив и явственно зол. Я сюда возвращаюсь, не зная зачем, И моё отражение в тусклом стекле Улыбается тени на серой стене, На него и меня не похожей ничем. Полчаса до того, как откроется дверь... В этот двор никогда не заходит никто. Облупившийся дом на жилой не похож. Заблудившийся ветер рвёт полы пальто, Лужи комкает мелкий настойчивый дождь. Я сюда возвращаюсь в запутанном сне И моё отражение в тёмной воде, Улыбается тени на серой земле, Ни его, ни меня не встречавшей нигде. Пять минут до того, как откроется дверь... Этот выжженный тёмный подъезд так уныл. Застарелая копоть и душный угар. Ни замков, ни ключей, ни звонков, ни перил. Из окна виден двор, из окна виден бар. Я сюда возвращаюсь, чтоб что-то искать, Я сюда возвращаюсь, чтоб что-то найти, Умирая опять, чтоб сюда попадать, Оживая опять, чтоб куда-то идти. Пять секунд до того, как откроется дверь... |
| 17 | На кухне чайник. Кипит? Кипит. Да будет утро. Включаю свет. Побит. У зеркала хмурый вид. Ожившим вечером мой привет. Курить. Закуривать и тушить. А может, бросить? И к чёрту. Вот Смотрю на улицу. Ни души, Собаки стаями – крестный ход. Глаза стеклянны, бетонна клеть, И всё, что сделал – ручная кладь. А люди ласточки, чтоб лететь? А люди заиньки, чтоб скакать? А люди смотрят со всех сторон, Мороз по коже, и даже здесь Температура. Возможно, сон Ещё не вышел из тела весь. Сегодня холодно. Никогда Ещё так не было. На стекло Кричать. Смотреть, как течёт вода: Я чайник. Чайник. И мне тепло. |
| 18 | В тот век, когда небо хлестало плетьми И тучи вязало крылатыми спицами, Все птицы мечтали, что станут людьми, А люди мечтали, что вырастут птицами. Но в день, когда небо осело на лёд, И камни на сердце небесном растаяли, Все люди вдруг кинулись в первый полёт И ночь бороздили пернатыми стаями. Но утром они вдруг попадали вниз Такими бескрылыми, странными, голыми, Корили себя за проклятый каприз И бились о камни, хватались за головы. А небо звало всех крылатых детьми, Их судьбы вязало огромными спицами. – Поэтому птицы не стали людьми? – Нет-нет, это люди не выросли птицами. |
| 19 | Один мой друг завёл себе ангела, настоящего, с белыми крыльями и тревожным светом в груди. Ему предлагали рыбок, кота, гигантского ящера – не брал: рыбок целое море, а ангел – всего один. Нормальный попался ангел: красивый, послушный, ласковый. Слегка мелковат, но зато освещает комнату в темноте и балует всех под вечер такими сказками, каких человек не сложил бы, да и не захотел. Мой друг недавно устроился на вторую работу. Ангел в доме – не мышка, в содержании дорог. Он же видеть не хочет супов, котлет и компота, ему подавай нектар, креветки, пармезан в помидорах. Он пьёт только чистый виски, спит исключительно сидя, но чтобы кто-нибудь рядом всё время стоял с опахалом. Друг мой стоит. Сдувает пылинки. Всё в наилучшем виде. Недавно они завели грифона, будто забот не хватало. Я временами ворчу, говорю, зачем тебе это? Пользы ведь от него никакой, зато по горло возни. Друг молча смотрит. В усталых глазах – острые блики света. И что-то такое... такое... Не могу объяснить. |
| 20 | Жизнь есть борьба, обречённая на поражение: С обществом, с телом, с природой, с абсурдом реальности – Вроде бы нонсенс. Бессмысленное напряжение Сил. Исполнение некой ненужной формальности. Слишком упрямы различные факты и фактики! Строишь ли здания или слагаешь элегии, Если мы где-нибудь как-то и выиграем в тактике, То всё равно ведь потом проиграем в стратегии. Все результаты – ничто с точки зрения вечности, Всё, что создашь, поглотят энтропия и трение. Жизнь изначально бессмысленна в силу конечности, Сгинет не только творец, но, увы, и творение. Что же нам делать и где же искать утешения? В общем-то негде. Лишь только одно и поведаю: В поезде даже за восемь секунд до крушения Можно ещё наслаждаться приятной беседою. |
| 21 | А у нас сегодня срывается дождь. На крик. А иначе никто не станет его жалеть. У трамваев люди высечены внутри, как рисунки в первобытной седой скале. Вдоль дорог гуляет ветер – пора теплеть, только он упрямый, северный, по глазам, и слезинки проявляются на стекле, словно кто-то их нарочно подрисовал. Так идут вагоны, медленно, как в кино, вот такой дождливый, странный палеолит. А у нас сегодня срывается всё. С весной. Мы, пожалуй, даже сделали, что смогли. Посидели, улыбнулись, спросили, «как», помолчали и ответили «хорошо». За стеной пещеры слышится барабан – оказалось, это дождь на порог пришёл. С ним явились злые духи слепых ночей, с ним явилась эта липкая тишина... Нам друг друга надо просто спросить: зачем? Так жестоко... Надо. Просто. Друг друга. Нам. Наша эра – приспособься и выживай в предвесеннем обострении бытия. Где-то в будущем этот город похож на рай. А сегодня здесь срывается дождь. И я. |
| 22 | А может просто встать с другой ноги, И вместо кофе взять и выпить соку... И повернуть свои привычные шаги В ту сторону, где будет больше проку. И в этот день проделать всё не так: Поставить от конца к началу числа, И самый незначительный пустяк Наполнить добрым и высоким смыслом. И сделать то, чего никто не ждёт, И рассмеяться там, где столько плакал, И чувство безнадёжности пройдёт, И солнце встанет там, где дождик капал. Из круга, заведённого судьбой, Возьми и выпрыгни на станции безвестной... Ты удивишься – мир совсем иной, И неожиданнее жизнь, и интересней. |
| 23 | Она ходила по крышам домов и машин. Она забывала всех тех, кто портил ей жизнь. Она была кошкой и грацией, и душой. А Город под ней был уютный и небольшой. Она ненавидела всех кобелей и сук. Она обожала птиц за свободу рук. Она не умела летать, но любила высь. Она хохотала над тем, кто шипел ей: «Брысь!» Она признавала лишь воду и молоко. Всегда обходила то место, где глубоко. Смотрела своими зелёными сказки снов. И знала: слова бесполезны – важно без слов. Она улыбалась, мурлыча простой мотив. Была импозантна лишь с теми, кто был учтив. А Город под ней был уютный и дорогой. Ведь Город её понимал, как никто другой. |
| 24 | О, мой застенчивый герой, Ты ловко избежал позора. Как долго я играла роль, Не опираясь на партнера. К проклятой помощи Твоей Я не прибегнула ни разу. Среди кулис, среди теней Ты скрылся, незаметный глазу. А в этом сраме я бреду. Я шла пред публикой жестокой. Вся на виду, вся на виду, Вся в этой роли одинокой. О, как Ты загадал партнер, Ты не прощал мне очевидность Бесстыжую моих потерь, Моей улыбки безобидность. И жадно шли Твои стада Напиться из моей печали. Одна, одна! Среди стыда Стою с упавшими плечами. Но опрометчивой толпе Герой действительный не виден. Герой! Как боязно Тебе! Не бойся, я Тебя не выдам. Вся наша роль – моя лишь роль. Я проиграла в ней жестоко. Вся наша боль – моя лишь боль. А сколько боли, сколько, сколько! |
| 25 | А напоследок я скажу: прощай, любить не обязуйся. С ума схожу. Иль восхожу к высокой степени безумства. Как ты любил? – ты пригубил погибели. Не в этом дело. Как ты любил? – ты погубил, но погубил так неумело. Жестокость промаха... О, нет тебе прощенья. Живо тело и бродит, видит белый свет, но тело мое опустело. Работу малую висок ещё вершит. Но пали руки, и стайкою, наискосок, уходят запахи и звуки. |
| 26 | Это было у моря, где ажурная пена, Где встречается редко городской экипаж... Королева играла – в башне замка – Шопена, И, внимая Шопену, полюбил её паж. Было всё очень просто, было всё очень мило: Королева просила перерезать гранат, И дала половину, и пажа истомила, И пажа полюбила, вся в мотивах сонат. А потом отдавалась, отдавалась грозово, До восхода рабыней проспала госпожа... Это было у моря, где волна бирюзова, Где ажурная пена и соната пажа. |
| 27 | Мне нравится, что вы больны не мной, Мне нравится, что я больна не вами, Что никогда тяжелый шар земной Не уплывет под нашими ногами. Мне нравится, что можно быть смешной – Распущенной – и не играть словами, И не краснеть удушливой волной, Слегка соприкоснувшись рукавами. Мне нравится ещё, что вы при мне Спокойно обнимаете другую, Не прочите мне в адовом огне Гореть за то, что я не вас целую. Что имя нежное моё, мой нежный, не Упоминаете ни днём, ни ночью – всуе... Что никогда в церковной тишине Не пропоют над нами: аллилуйя! Спасибо вам и сердцем и рукой За то, что вы меня – не зная сами! – Так любите: за мой ночной покой, За редкость встреч закатными часами, За наши не-гулянья под луной, За солнце не у нас над головами, – За то, что вы больны – увы! – не мной, За то, что я больна – увы! – не вами! |
| 28 | Да, я знаю, я вам не пара, Я пришёл из иной страны, И мне нравится не гитара, А дикарский напев зурны. Не по залам и по салонам Тёмным платьям и пиджакам – Я читаю стихи драконам, Водопадам и облакам. Я люблю — как араб в пустыне Припадает к воде и пьёт, А не рыцарем на картине, Что на звёзды смотрит и ждёт, И умру я не на постели, При нотариусе и враче, А в какой-нибудь дикой щели, Утонувшей в густом плюще, Чтоб войти не во всем открытый, Протестантский, прибранный рай, А туда, где разбойник, мытарь И блудница крикнут: вставай! |
| 29 | Людей неинтересных в мире нет. Их судьбы – как истории планет. У каждой всё особое, своё, и нет планет, похожих на неё. А если кто-то незаметно жил и с этой незаметностью дружил, он интересен был среди людей самой неинтересностью своей. У каждого – свой тайный личный мир. Есть в мире этом самый лучший миг. Есть в мире этом самый страшный час, но это всё неведомо для нас. И если умирает человек, с ним умирает первый его снег, и первый поцелуй, и первый бой... Всё это забирает он с собой. Да, остаются книги и мосты, машины и художников холсты, да, многому остаться суждено, но что-то ведь уходит всё равно! Таков закон безжалостной игры. Не люди умирают, а миры. Людей мы помним, грешных и земных. А что мы знали, в сущности, о них? Что знаем мы про братьев, про друзей, что знаем о единственной своей? И про отца родного своего мы, зная всё, не знаем ничего. Уходят люди... Их не возвратить. Их тайные миры не возродить. И каждый раз мне хочется опять от этой невозвратности кричать... |
| 30 | Пальцы бездумно терзали спички. Спички ломались. Срывался голос. Не уходить, не закрыв кавычки, – Это такая мужская гордость? Мне монотонно стучались в уши Доводы, сложные как оригами. Я ничего не хотела слушать, Я закрывала лицо руками. Я вспоминала промокший Питер, Где захотела в тебя влюбиться. Я бы не стала, но подлый свитер Так замечательно пах корицей. Да, целовал, целовал с избытком, Было заметно: вот-вот устанешь. Каждый не наш поцелуй как пытка – Что ты об этом, мой милый, знаешь? И расплывались слова без смысла В чашке с остывшим ненужным чаем. Ты понимал, оттого и злился. Звякала ложечка. Ночь кончалась. Палец по скатерти мазал слякоть, Кашу из горьких ночных открытий. Мне так банально хотелось плакать И целовать твой дурацкий свитер. |
| 31 | Не позволяй душе лениться! Чтоб в ступе воду не толочь, Душа обязана трудиться И день и ночь, и день и ночь! Гони её от дома к дому, Тащи с этапа на этап, По пустырю, по бурелому, Через сугроб, через ухаб! Не разрешай ей спать в постели При свете утренней звезды, Держи лентяйку в чёрном теле И не снимай с неё узды! Коль дать ей вздумаешь поблажку, Освобождая от работ, Она последнюю рубашку С тебя без жалости сорвёт. А ты хватай её за плечи, Учи и мучай дотемна, Чтоб жить с тобой по-человечьи Училась заново она. Она рабыня и царица, Она работница и дочь, Она обязана трудиться И день и ночь, и день и ночь! |
| 32 | Застонал я от сна дурного И проснулся тяжко скорбя: Снилось мне – ты любишь другого, И что он обидел тебя. Я бежал от моей постели, Как убийца от плахи своей, И смотрел, как тускло блестели Фонари глазами зверей. Ах, наверно, таким бездомным Не блуждал ни один человек В эту ночь по улицам тёмным, Как по руслам высохших рек. Вот, стою перед дверью твоею, Не дано мне иного пути, Хоть и знаю, что не посмею Никогда в эту дверь войти. Он обидел тебя, я знаю, Хоть и было это лишь сном, Но я всё-таки умираю Пред твоим закрытым окном. |
| 33 | Серые глаза – рассвет, Пароходная сирена, Дождь, разлука, серый след За винтом бегущей пены. Чёрные глаза – жара, В море сонных звёзд скольженье, И у борта до утра Поцелуев отраженье. Синие глаза – луна, Вальса белое молчанье, Ежедневная стена Неизбежного прощанья. Карие глаза – песок, Осень, волчья степь, охота, Скачка, вся на волосок От паденья и полёта. Нет, я не судья для них, Просто без суждений вздорных Я четырежды должник Синих, серых, карих, чёрных. Как четыре стороны Одного того же света, Я люблю – в том нет вины – Все четыре этих цвета. |
| 34 | Я могу тебя очень ждать, Долго-долго и верно-верно, И ночами могу не спать Год, и два, и всю жизнь, наверно! Пусть листочки календаря Облетят, как листва у сада, Только знать бы, что всё не зря, Что тебе это вправду надо! Я могу за тобой идти По чащобам и перелазам, По пескам, без дорог почти, По горам, по любому пути, Где и чёрт не бывал ни разу! Всё пройду, никого не коря, Одолею любые тревоги, Только знать бы, что всё не зря, Что потом не предашь в дороге. Я могу для тебя отдать Всё, что есть у меня и будет. Я могу за тебя принять Горечь злейших на свете судеб. Буду счастьем считать, даря Целый мир тебе ежечасно. Только знать бы, что всё не зря, Что люблю тебя не напрасно! |
| 35 | Жди меня, и я вернусь. Только очень жди, Жди, когда наводят грусть Жёлтые дожди, Жди, когда снега метут, Жди, когда жара, Жди, когда других не ждут, Позабыв вчера. Жди, когда из дальних мест Писем не придёт, Жди, когда уж надоест Всем, кто вместе ждёт. Жди меня, и я вернусь, Не желай добра Всем, кто знает наизусть, Что забыть пора. Пусть поверят сын и мать В то, что нет меня, Пусть друзья устанут ждать, Сядут у огня, Выпьют горькое вино На помин души... Жди. И с ними заодно Выпить не спеши. Жди меня, и я вернусь, Всем смертям назло. Кто не ждал меня, тот пусть Скажет: – Повезло. Не понять, не ждавшим им, Как среди огня Ожиданием своим Ты спасла меня. Как я выжил, будем знать Только мы с тобой – Просто ты умела ждать, Как никто другой. |
| 36 | Первый встречный ты мой, первый встреченный! В жизнь ворвался мою бестолковую, чтоб душе моей искалеченной подарить испытания новые, чтоб проникнуть в меня и насквозь пройти, чтобы вникнуть в меня, как никто другой, чтоб врасти в меня, чтобы прорасти, чтоб до края наполнить меня собой. Все, что прежде терзало меня и жгло, как рукою сняло – как рукой твоей. Мы стоим – а вокруг всё белым, бело, только в золоте купола церквей. Наша встреча с тобой – воля случая. Этот миг стоит целой вечности. Вот такие мы оба везучие, первый встречный мой... Первый встреченный. |
| 37 | Гул затих. Я вышел на подмостки. Прислонясь к дверному косяку, Я ловлю в далёком отголоске, Что случится на моём веку. На меня наставлен сумрак ночи Тысячью биноклей на оси. Если только можно, Авва Отче, Чашу эту мимо пронеси. Я люблю твой замысел упрямый И играть согласен эту роль. Но сейчас идёт другая драма, И на этот раз меня уволь. Но продуман распорядок действий, И неотвратим конец пути. Я один, всё тонет в фарисействе. Жизнь прожить – не поле перейти. |
| 38 | Во всём мне хочется дойти До самой сути. В работе, в поисках пути, В сердечной смуте. До сущности протекших дней, До их причины, До оснований, до корней, До сердцевины. Всё время схватывая нить Судеб, событий, Жить, думать, чувствовать, любить, Свершать открытья. О, если бы я только мог Хотя отчасти, Я написал бы восемь строк О свойствах страсти. О беззаконьях, о грехах, Бегах, погонях, Нечаянностях впопыхах, Локтях, ладонях. Я вывел бы её закон, Её начало, И повторял её имен Инициалы. Я б разбивал стихи, как сад. Всей дрожью жилок Цвели бы липы в них подряд, Гуськом, в затылок. В стихи б я внёс дыханье роз, Дыханье мяты, Луга, осоку, сенокос, Грозы раскаты. Так некогда Шопен вложил Живое чудо Фольварков, парков, рощ, могил В свои этюды. Достигнутого торжества Игра и мука – Натянутая тетива Тугого лука. |
| 39 | Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря, дорогой, уважаемый, милая, но не важно даже то, ибо черт лица, говоря откровенно, не вспомнить уже, не ваш, но и ничей верный друг вас приветствует с одного из пяти континентов, держащегося на ковбоях; я любил тебя больше, чем ангелов и самого, и поэтому дальше теперь от тебя, чем от них обоих, поздно ночью в уснувшей долине, на самом дне, в городке, занесённом снегом по ручку двери, извиваясь ночью на простыне – как не сказано ниже по крайней мере, – я взбиваю подушку мычащим «ты» за морями, которым конца и края, в темноте всем телом твои черты, как безумное зеркало, повторяя. |
| 40 | Он любил только прозу в стихах И стихи в прозаических текстах, И курить в незнакомых подъездах С жёлтой росписью на потолках. Он любил проходные дворы С пустотой убегающих арок. И писал, не смущаясь помарок, Благодарность судьбе за дары. Он любил теорему Ферма, Грязный снег на раскисшем асфальте И весну в незнакомой Фиальте, Где, наверно, бывает зима. Он любил зыбкий свет фонарей, Освещающий голые ветки. И соседку по лестничной клетке Иногда провожал до дверей. И растерянно после стоял, Глядя в чёрную даль дерматина, Будто это какая картина, Что какой-то К.М. написал. И, считая шаги в полутьме, Он спускался и брёл по Садовой. И сюжет, прямо скажем, не новый Постепенно слагался в уме. Может быть, так и сходят с ума, Постепенно, нестранно, нестрашно... Он любил теорему Ферма... Впрочем, это, наверно, неважно. |
| 41 | Между нами невеликая разница – Ты на этом, я на том краю пропасти... К нам обоим рифмы строк ластятся В шаловливой и шалеющей робости. Мы слова не произносим – бессмысленно, А молчание опаснее золота. Тает осень календарными числами... Бьют часы по сновидениям молотом... Рассыпаются забытые образы... Образа со стен манят в непорочное... Отхлебнём ромашковый сок росы, Чтоб все встречи завершать многоточием. В чистом небе облака ждут ступенями, Словно к Господу пречистая лестница... Полустертыми коснулся коленями Исцеляющего холода месяца. Забывая слог утерянной нации В пятом томике пророчеств Губанова... Вот, снегами облетели акации, – Лепестки уже не клеятся заново. В одиночку придётся покаяться, Вскинув крылья хладнокровным движением, Но вдвоём мы на мгновение справимся С всеобъемлющим земным притяжением. А потом и наши души свободные Вспыхнут в синь и воспарят с херувимами! Что бы ни было – всё ли Богу угодно ли? Не смотри на дно... не надо... любимая... |
| 42 | Ночь тихо выпила меня, Разбавив сонностью заката. Что ж, я не против... Я так я... Ты, ночь, ни в чём не виновата. А знаешь, я укрыться рад В тенях дрожащих, танце лунном, Где не достанут взглядов яд И осужденья в глупом, умном... Я покорён, я растворён, Я в тёмном бархате развеян... Прохладой свежих звёздных волн, Упругой нежностью овеян. Смущённо, трепетно-вольна, Рукою лунной прикоснётся Неверная невеста сна... Лаская, робко улыбнётся. И светом бледным тишь не смята. Нет никого, в ней только я Да тяжесть сытая заката... Ночь тихо выпила меня. |
| 43 | Мне говорят, я скрытная особа. Мне говорят, я о себе молчу. О личном говорю я не особо, И никогда не ясно, что хочу. А, может, я молчу не из-за тайны? А, может, просто нечего сказать? Вошла в ваш мир, наверное, случайно, И вам меня, наверно, не понять. А нету тайн. Я не люблю интриги. Гламур и шик я тоже не люблю. Люблю компьютер, музыку и книги, Когда стихи слагаются, люблю. Вот так живу спокойно, понемножку. Мне чуждо то, что нравится другим. Я не ношу ни кольца, ни сережки, И не люблю походы в магазин. И я не крашу ногти ярким лаком, За модой и диетой не слежу. Я белая ворона и, однако, Я этим очень сильно дорожу. Ещё, я несусветная трусиха. Боюсь и высоты, и глубины, Боюсь остаться кем-нибудь забытой. Боюсь. И в этом нет моей вины. Мне страшно стать самой себе противной, Поэтому – я никогда не вру. Мне страшно заблудиться в жизни сильно И в одиночестве проснуться по утру. Я слезы лью, когда на сердце тошно, Смеюсь, когда смешно, и невпопад (Я оптимистка, невпопад мне можно), И рада, если кто-то рядом рад. Я, может, не способна на безумства, Безумства все останутся в мечтах. Рассудок мой имеет тоже чувства, Мечтая о Париже и морях... Я не спрошу, за что меня кто любит, Вдруг, нет совсем, причин меня любить. Я часть себя оставлю добрым людям И как обычно... попытаюсь жить.... |
| 44 | Странно устроена наша память... Со временем память стирает лица, И сердце может в груди оттаять, Простить, закрыть у судьбы страницу. Так и живём полосатой жизнью, Где чёрное с белым переплетается, То, поддаваясь тоске и унынью, То убеждаясь, что жизнь продолжается... Кто-то кого-то трусливо бросил, Кто-то обидел и сделал больно, Кто-то уехал, когда стал взрослым, С кем-то пути разошлись... добровольно... Мозг ещё будет искать причину, Вернуть пытаться, чтоб всё исправить, И разрываться наполовину, И напрягаться, тревожа память. Пока все силы не истощатся, Пока не закроется дверца у сердца, Пока не закончится время запаса Засохших сухариков чёрного хлебца... Тускнеют события, числа, даты, И раны души покрываются коркой, Слова забываются, только цитаты За память цепляются поговоркой.... |
| 45 | Февраль. Фонари как всегда утопают во тьме. А в городе снег всё такой же прозрачно-синий. Ты чувствуешь слабость, но Мир вдруг отрезал: «Не смей! Ты разве забыла, что ведьма должна быть сильной?» Легла на ковер, потянулась, закрыла глаза. ...и так надоело во всем и всегда быть первой. Гадала на принца, но Мир, усмехаясь, сказал: «Ты разве забыла, что ведьма должна быть стервой?» Полночи без снов, а с рассветом почти что без сил Открыла глаза, ненавидя людей и утро. Ты злилась на солнце, а Мир беззаботно спросил: «Ты разве забыла, что ведьма должна быть мудрой?» Дороги и тропы истоптаны чёрным котом. А в городе дождь и промёрзлая эта слякоть. Шутила сквозь слезы, когда я напомнил о том... «Ты разве забыла, что ведьмы умеют плакать?». |
| 46 | Выпрями спину, дитя моё. Ну! Простолюдины Гнутся. Потуже корсет затяну... Выпрями спину! Если упала, расшиблась, – не плачь. Боль – только вспышка. Каждой принцессе положен палач. Спину, малышка! В чёрную кухню ли, в келью, в петлю, В обморок, в клетку... Спину, дитя моё, – я так велю. Выпрямись, детка! Спину!.. Народ, как всегда ликовал – Вон, что творится... На эшафот, или в грязный подвал, – Спину, царица! Если детей твоих, всех пятерых, Девочек, сына... Пусть тебе будет не стыдно за них. Выпрями спину! Значит, вот так – ни за что, ни про что – Мальчика, дочек... Господи, только б не вскрикнул никто... Спину, сыночек!.. |
| 47 | Ничего, ничего, всё пройдёт, перестань, Ты же в дальних дорогах справлялся с собой, Просто-напросто ты постарел и устал, Не поешь про туманы и чью-то любовь. Посмотри, как с деревьев слетает листва, К сердцу слишком уж близко ты стал принимать И ворчанье дождя, и чужие слова. Продолжается жизнь, не сходи же с ума. Закури сигарету, пройдись под дождём, Как и раньше, на помощь к себе не зови. Люди сами придут. А пока подождём. Как шутили друзья, «такова се ля ви». Помолчи над ночною притихшей Невой. Дождь прошёл. Огонёк – кто-то тоже не спит. Вот и всё. Потихонечку песню запой. Возвращайся домой. Всё пройдёт. Потерпи. |
| 48 | Я глуп, и потому невзгоды, неудачи Прощаю сам себе, как выигранный бой. Не стану я кроить свою судьбу иначе, На темы умные не рассуждаю сам с собой. Я глуп, и потому молчу, не возражаю, Когда меня винят и вешают ярлык. За почести и чин не дал бы ни гроша я. Люблю я только то, к чему давно привык. Я глуп, и потому не вижу в наслажденьях Ни цели жизни и ни забытья, И не меняю я ни жен, ни убеждений, Я глуп, и потому, наверно, честен я. Я глуп, и потому я многим непонятен, Интеллигент к стереотипам так привык. А в логике моей так много белых пятен, Что умники со мной становятся в тупик. Я глуп, и потому по лужам допоздна я Брожу, не замечая улиц и дворов. Что вижу я во сне? Как объяснить - не знаю. Не видят умники таких прекрасных снов. |
| 49 | А что будет завтра? – А завтра наступит сентябрь, И будет тревожно кружиться оторванный лист, Он в ветре прохладном немного продрог и озяб, Но что тут поделать? Природы осенней каприз... – А что будет с летом? – А лето на время уйдёт, И спрячется где-то, где синей полоскою лес, Оно до весны в облаках очень тихо уснёт, Да, много у лета таинственных, сказочных мест... – А что будет с солнцем? – А солнце нам будет светить, Но только не так, как светило весенней порой, Его будет трудно среди непогоды найти, Оно притаится за тучами, как за горой... – А что будет с нами? – А с нами останется дождь, По крышам стучать и заглядывать в наше окно, А там и зима... Ты её появления ждёшь? Вот так и меняется всё, как цветное кино... – А что будет с миром? – Да с ним будет всё хорошо, Изменчиво время, взлетаем мы вверх или вниз, Ты жёлтый листок как счастливый билетик найдёшь, и дальше пойдёшь в эту яркую, долгую Жизнь... |
| 50 | Не исчезай на тысячу лет, не исчезай на какие-то полчаса... Вернёшься Ты через тысячу лет, но всё горит Твоя свеча. Не исчезай из жизни моей, не исчезай сгоряча или невзначай. Исчезнут все. Только Ты не из их числа. Будь из всех исключением, не исчезай. В нас вовек не исчезнет наш звёздный час, самолёт, где летим мы с тобой вдвоём, мы летим, мы летим, мы всё летим, пристегнувшись одним ремнем, – вне времён – дремлешь Ты на плече моём, и, как огонь, чуть просвечивает ладонь Твоя. Твоя ладонь... не исчезай из жизни моей. Не исчезай невзначай или сгоряча. Есть тысячи ламп. И в каждой есть тысячи свеч, но мне нужна Твоя свеча. Не исчезай в нас, Чистота, не исчезай, даже если подступит край. Ведь всё равно, даже если исчезну сам, Я исчезнуть Тебе не дам. |
| 51 | Февраль. Достать чернил и плакать! Писать о феврале навзрыд, Пока грохочущая слякоть Весною чёрною горит. Достать пролётку. За шесть гривен, Чрез благовест, чрез клик колёс, Перенестись туда, где ливень Ещё шумней чернил и слёз. Где, как обугленные груши, С деревьев тысячи грачей Сорвутся в лужи и обрушат Сухую грусть на дно очей. Под ней проталины чернеют, И ветер криками изрыт, И чем случайней, тем вернее Слагаются стихи навзрыд. |
| 52 | Плесните колдовства В хрустальный мрак бокала. В расплавленных свечах Мерцают зеркала, Напрасные слова – Я выдохну устало. Уже погас очаг, я новый не зажгла Напрасные слова – Виньетка ложной сути. Напрасные слова Нетрудно говорю. Напрасные слова – Уж вы не обессудьте. Напрасные слова Я скоро догорю. У вашего крыльца Не вздрогнет колокольчик, Не спутает следов Мой торопливый шаг. Вы первый миг конца Понять мне не позвольте, Судьбу напрасных слов Не торопясь решать. Придумайте сюжет О нежности и лете, Где смятая трава И запах васильков. Рассыпанным драже Закатятся в столетия Напрасные слова, Напрасная любовь. |
| 53 | Ах, как всё относительно в мире этом! Вот студент огорчённо глядит в окно, На душе у студента темным-темно: «Запорол» на экзаменах два предмета... Ну а кто-то сказал бы ему сейчас: - Эх, чудила, вот мне бы твои печали? Я «хвосты» ликвидировал сотни раз, Вот столкнись ты с предательством милых глаз - Ты б от двоек сегодня вздыхал едва ли! Только третий какой-нибудь человек Улыбнулся бы: - Молодость... Люди, люди!.. Мне бы ваши печали! Любовь навек... Всё проходит на свете. Растает снег, И весна на душе ещё снова будет! Ну а если все радости за спиной, Если возраст подует тоскливой стужей И сидишь ты беспомощный и седой - Ничего-то уже не бывает хуже! А в палате больной, посмотрев вокруг, Усмехнулся бы горестно: - Ну сказали! Возраст, возраст... Простите, мой милый друг. Мне бы все ваши тяготы и печали! Вот стоять, опираясь на костыли, Иль валяться годами (уж вы поверьте), От веселья и радостей всех вдали, Это хуже, наверное, даже смерти! Только те, кого в мире уж больше нет, Если б дали им слово сейчас, сказали: - От каких вы там стонете ваших бед? Вы же дышите, видите белый свет, Нам бы все ваши горести и печали! Есть один только вечный пустой предел... Вы ж привыкли и попросту позабыли, Что, какой ни достался бы вам удел, Если каждый ценил бы всё то, что имел, Как бы вы превосходно на свете жили! |
| 54 | Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд И руки особенно тонки, колени обняв. Послушай: далёко, далёко, на озере Чад Изысканный бродит жираф. Ему грациозная стройность и нега дана, И шкуру его украшает волшебный узор, С которым равняться осмелится только луна, Дробясь и качаясь на влаге широких озер. Вдали он подобен цветным парусам корабля, И бег его плавен, как радостный птичий полёт. Я знаю, что много чудесного видит земля, Когда на закате он прячется в мраморный грот. Я знаю весёлые сказки таинственных стран Про чёрную деву, про страсть молодого вождя, Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман, Ты верить не хочешь во что-нибудь кроме дождя. И как я тебе расскажу про тропический сад, Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав. Ты плачешь? Послушай... далёко, на озере Чад Изысканный бродит жираф. |
| 55 | Падает снег, падает снег – Тысячи белых ежат... А по дороге идёт человек, И губы его дрожат. Мороз под шагами хрустит, как соль, Лицо человека – обида и боль, В зрачках два чёрных тревожных флажка Выбросила тоска. Измена? Мечты ли разбитой звон? Друг ли с подлой душой? Знает об этом только он Да кто-то ещё другой. Случись катастрофа, пожар, беда – Звонки тишину встревожат. У нас милиция есть всегда И «Скорая помощь» тоже. А если просто: падает снег И тормоза не визжат, А если просто идёт человек И губы его дрожат? А если в глазах у него тоска – Два горьких чёрных флажка? Какие звонки и сигналы есть, Чтоб подали людям весть?! И разве тут может в расчёт идти Какой-то там этикет, Удобно иль нет к нему подойти, Знаком ты с ним или нет? Падает снег, падает снег, По стеклам шуршит узорным. А сквозь метель идёт человек, И снег ему кажется чёрным... И если встретишь его в пути, Пусть вздрогнет в душе звонок, Рванись к нему сквозь людской поток. Останови! Подойди!. |
| 56 | Не плачьте обо мне – я проживу счастливой нищей, доброй каторжанкой, озябшею на севере южанкой, чахоточной да злой петербуржанкой на малярийном юге проживу. Не плачьте обо мне – я проживу той хромоножкой, вышедшей на паперть, тем пьяницей, поникнувшим на скатерть, и этим, что малюет Божью Матерь, убогим богомазом проживу. Не плачьте обо мне – я проживу той грамоте наученной девчонкой, которая в грядущести нечёткой мои стихи, моей рыжея чёлкой, как дура будет знать. Я проживу. Не плачьте обо мне – я проживу сестры помилосердней милосердной, в военной бесшабашности предсмертной, да под звездой моею и пресветлой уж как-нибудь, а всё ж я проживу. |
| 57 | Уж сколько их упало в эту бездну, Разверзтую вдали! Настанет день, когда и я исчезну С поверхности земли. Застынет всё, что пело и боролось, Сияло и рвалось. И зелень глаз моих, и нежный голос, И золото волос. И будет жизнь с её насущным хлебом, С забывчивостью дня. И будет всё – как будто бы под небом И не было меня! Изменчивой, как дети, в каждой мине, И так недолго злой, Любившей час, когда дрова в камине Становятся золой. Виолончель, и кавалькады в чаще, И колокол в селе... - Меня, такой живой и настоящей На ласковой земле! К вам всем - что мне, ни в чём не знавшей меры, Чужие и свои?! - Я обращаюсь с требованьем веры И с просьбой о любви. И день и ночь, и письменно и устно: За правду да и нет, За то, что мне так часто - слишком грустно И только двадцать лет, За то, что мне прямая неизбежность - Прощение обид, За всю мою безудержную нежность И слишком гордый вид, За быстроту стремительных событий, За правду, за игру... - Послушайте! - Ещё меня любите За то, что я умру. |
| 58 | Всё бытие и сущее согласно В великой, непрестанной тишине. Смотри туда участно, безучастно, - Мне всё равно - вселенная во мне. Я чувствую, и верую, и знаю, Сочувствием провидца не прельстишь. Я сам в себе с избытком заключаю Все те огни, какими ты горишь. Но больше нет ни слабости, ни силы, Прошедшее, грядущее - во мне. Всё бытие и сущее застыло В великой, неизменной тишине. Я здесь в конце, исполненный прозренья, Я перешел граничную черту. Я только жду условного виденья, Чтоб отлететь в иную пустоту. |
| 59 | Какой-то архангел из кущ в этот раз не промазал, На лазерный, видно, сменил допотопный прицел... И небо, которое только что было в алмазах, Свернулось в овчинку, и краешек чуть заалел. Лишь капельку крови поймал я ладонью неловко. Скатилась она в придорожную липкую грязь... ...И крылья расправив, взлетела, как божья коровка, И мир накренился, позволив ей в небо упасть... Свет клином сошёлся, в тот свет отразившись наивно, Я богу молился, и тут же дерзил сгоряча... Звенящие капли июльского тёплого ливня, Обрывок пространства и время с чужого плеча... В чём мать родила, я стоял на коленях устало. Великая честь превратиться в безликую часть... ...Казалось, что небо на землю некстати упало, И мир накренился, позволив мне в небо упасть... Сбежать бы, исчезнуть, уйти подобру-поздорову. Презреть суету, и томление духа, и тлен... Десятки, и сотни, и тысячи божьих коровок, А, может быть, капелек крови из вспоротых вен С ладоней моих обреченно взлетали навстречу Заре восходящей грядущего судного дня... ...Дробились минуты, пространство давило на плечи. И мир накренился, и небо упало в меня... |
| 60 | Любовь – фантазия души... Двух пылких взглядов столкновенье, Два голоса в ночной тиши И двух сердец прикосновенье... Два солнца, рвущихся в зенит, Два тела, скованных истомой... Любовь нас тайною манит, Ведёт дорогой незнакомой. Соединенье двух огней! Любовь – две страсти вне закона! Мы часто думаем о ней, Но, ведь, не всем она знакома! Как стон, застывший на губах, Как свет звезды в ночном просторе, Слеза, блеснувшая в глазах... Любовь – и радость нам, и горе! Пусть чувства будут вновь и вновь До нас от Ветхого Завета! А, может, жизнь и есть Любовь И только мы не знаем это? |
| 61 | Тряхнул я ствол мироздания, И звёзды посыпались к моим ногам – Розовые, Жёлтые, Голубые, Спелые, Сочные, Вкусные, Но все с острыми колючими лучами. Пока рассовывал их по карманам, Все руки исколол. Завтра ночью Небо будет беззвёздным – Можете убедиться. А послезавтра Созреют новые звёзды – Можете проверить. Потрясите ствол мироздания, И все звёзды ваши. Только запаситесь рукавицами, Мой вам совет. |
| 62 | Были Земля и небо, Были Человек и птица. Земля простиралась под небом И была хороша. Небо размещалось над землею И было бездонным. Человек стоял на земле И был с ружьём. А птица летала в небе И была счастлива. Человек, прицелясь Выстрелил в птицу. Птица камнем упала на землю. Земля покрылась Птичьими перьями. А небо от выстрела Раскололось пополам. Поди теперь докажи, что земля и так была Замусорена, Что небо издревле было С трещиной, Что человек не был слишком жесток, а птица была неосмотрительна! Попробуем склеить небо И воскресить птицу. Попытаемся обезоружить Человека И подмести всю землю. О, если бы это удалось! Ведь тогда До окончания веков В синем бездонном небе Летала бы белая Счастливая птица И на прибранной, чистой земле Стоял бы человек без ружья! |
| 63 | Тысячу раз я спрашивал себя: быть или не быть? и тысячу раз в ответ пожимал плечами. Потом я стал спрашивать всех подряд: быть или не быть? быть или не быть? быть или не быть? И все в ответ пожимали плечами. Тогда я разозлился, поймал во дворе мальчишку лет восьми, схватил его за ухо и заорал: говори, стервец, быть или не быть? Мальчишка заплакал и уклонился от ответа. С горя я напился как свинья. Пошатываясь, я шёл по Невскому и читал неоновые надписи. Все они были одинаковые. Над универмагом было написано: БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ? У входа в кино: БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ? В витрине парикмахерской: БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ? над пивным баром: БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ? В трамвае я не утерпел и спросил кондукторшу: Ну а всё-таки быть или не быть? Господи! — сказала кондукторша, — да какая разница! |
| 64 | Долго я ковырял свою душу, искал в ней изюмину. Да так и не нашёл. Пришёл приятель и говорит: - Ты что, не видишь? Вся душа у тебя расковырена! - Я покраснел и застегнулся на все пуговицы. - Ты что, рехнулся? - сказал приятель. - Как же ты будешь жить-то с расковыренной в кровь душой? - Я побледнел и стал барабанить пальцами по столу. - Зачем ты душу-то ковыряешь? - спросил приятель. - Делать тебе, что ли, нечего? - Я потупился и говорю: - Дурная привычка! |
| 65 | Человек редок и встретить его трудно издёргаешься весь ожидая встречи похудеешь и осунешься тоскуя по встрече забросишь все дела думая о встрече но однажды встреча состоится ба! – скажешь – неужто он? и остолбенеешь потрясённый батюшки! – скажешь – это же он! и всплёснешь руками потом обойдёшь его вокруг и рассмотришь как следует – забавен человек снаружи! После подойдёшь к нему поближе и влезешь ему в душу – внутри он ещё забавнее! ха! – скажешь – встретился-таки! и хлопнешь человека ладонью по плечу а потише нельзя? скажет человек и поморщится. |
| 66 | В полуверсте от рая на зелёной лужайке сидели два юных ангела и грызли сушки. - Не хотите ли сушек? – сказал среброкудрый ангел. – В раю сушек не купите! – добавил златокудрый ангел. – Спасибо! – ответил я и двинулся в сторону ада (зачем же мне рай без сушек?). У самого входа в ад на бурых камнях сидели два старых чёрта и лопали сушки. – Могу предложить вам сушку! – сказал свинорылый чёрт. – В аду не достанете сушек! – добавил козлоногий чёрт. – Благодарствуйте! – сказал я и направился прочь от ада (без сушек кромешный ад не нужен мне и подавно!). Зашёл в булочную и купил кулёк сушек. Не надо мне ни рая, ни ада – обойдусь. |
| 67 | Зачем, думаю, мне любить-то тебя, далёкую – ты где-то там, а я тут. Зачем, думаю, мне сохнуть по тебе – ты там с кем-то, а я тут без тебя. К чему, думаю, мне мучиться - разлюблю-ка я тебя, и дело с концом. И я тебя разлюбил. Целый день я не любил тебя ни капельки. Целый день я ходил мрачный и свободный, свободный и несчастный, несчастный и опустошённый, опустошённый и озлобленный, на кого – неизвестно. Целый день я ходил страшно гордый тем, что тебя разлюбил, разлюбил так храбро, так храбро и решительно, так решительно и бесповоротно. Целый день я ходил и чуть не плакал – всё-таки жалко было, что я тебя разлюбил, что ни говори, а жалко. Но вечером я снова влюбился в тебя, влюбился до беспамятства. И теперь я люблю тебя свежей, острой, совершенно новой любовью. Разлюбить тебя больше не пытаюсь – бесполезно. |
| 68 | Чтобы люди были счастливы! Но счастливых маловато. Одни по глупости не осознают своего счастья. Другие по невнимательности проходят мимо своего счастья. Третьи по бесхарактерности не дерутся за своё счастье. Четвёртые по небрежности теряют своё счастье. Пятые из скромности обходятся безо всякого счастья. А шестые по невежеству и понятия не имеют ни о каком счастье. Вот и попробуйте их осчастливить! Так хочется, чтобы люди были счастливы! Но от несчастных проходу нет. |
| 69 | Такая светлая моя, такая нежная, Как будто осень по душе листву рассыпала... Сечётся время на висках, а ты всё прежняя, За что же счастье мне тобой такое выпало? И за дождями в листопад, и за туманами, Когда срываются ветра навстречу бешено, Цветёт улыбка на губах твоих тюльпанами, И значит всё, что будет впредь – не занавешено. А ты была моей весной, пусть запоздалою, Цвели сирени за окном до одурения, И всё, что было до тебя – водою талою Смывалось с памяти моей без сожаления. И мне в объятиях твоих от зноя летнего И задыхалось, и рвалось сердцебиением, А как мечталось нам с тобой до дня последнего Не расставаться никогда ни на мгновение. Я узнавал тебя в толпе по шагу лёгкому, Издалека ловил твой взгляд, что ярче зелени, Так это ж надо было мне, такому ловкому, Княжну украсть, когда ведь сам – без роду-племени! А ты смеялась надо мной – нафантазировал! Клала мне голову на грудь, и пахли волосы; А за окошком соловей вовсю солировал, И я пьянел от поцелуев и от голоса... Да сколько прожито за эти дни – мгновения, За годы – ласточки... И вот – предзимье стылое – Ещё немного и пора дарить прощения, Я буду рядышком с тобой, не бойся, милая... |
| 70 | Всё проще простого, всё как дважды два: есть город, в котором разрознены двое, есть общее небо над их головою, дороги, деревья, дома и трава. И ходят они мимо общих витрин, одни фонари им мигают под вечер, и песню поёт одинаковый ветер, и месяц ночами сияет один... Он курит на кухне, щенок возле ног. Она у себя с разноцветною кошкой, укутавшись шалью, стоит у окошка. И каждый из них одинок... Одинок... Их утром, спешащих, глотает метро, ощерившись пастью прожорливой жадно, жуёт и потом выпускает обратно, другими уже набивая нутро. Минуты, недели – по кругу – года, торопится время, не зная пощады... Однажды столкнутся усталые взгляды. Осталось лишь только дождаться – когда? |
| 71 | Каплями падает время на дно Горестной чаши молчания... Мы распускаем Любви полотно На два клубочка отчаянья. Наших свиданий тончайший ажур, Связанный спицами нежности, Рвём беспощадно. Горит абажур Жёлтым огнем безнадежности. Мир наш уютный, поющий, цветной Стал нашим раем потерянным, Всё, что сберечь не сумели с тобой Поровну делим уверенно. Делим, стыдясь, миллион по рублю, Радугу счастья – по ниточке. Каждому честно по слову «люблю», По «валентинке»-открыточке. Ловко разделим Мечту пополам, Хлеб наших будней – на зернышки, Звуки растащим на полутона, Синюю птицу – на перышки... Каждый на память зажмет в кулаке Лучики солнца потухшего... В новое счастье идут налегке, Мы же – с богатством минувшего. Кажется, всё разделили, учли, Всё, до последней безделицы... Только расстаться опять не смогли Душу забыли. Не делится... |
| 72 | ...А если я в тебя теперь влюблюсь?! Вот так, по-настоящему, по правде, Как в кобру подрастающий мангуст... Как в музыку – Антонио Вивальди? Как девочка в созвучия в стихах Любовника прекрасной Айседоры... И буду, затерявшись в облаках, Смотреть луной на твой реальный город... И никакой на свете Эскулап Не вылечит весеннюю простуду... Я вспомню, что мой прадед – конокрад, А предок – Бога предавший Иуда... И кинусь, словно бабочка к огню, К чужой планеты яркому светилу... Чтоб рассказать, как сильно я люблю... И доказать, как много я забыла... Чтоб объяснить, что все кругом – не те, И всё уже не так, как было раньше... Что на такой опасной высоте Назад – нельзя, а можно только дальше... И выше, проще, легче, веселей! С огнём по-Станиславскому играя... Чтоб Бог про нас узнал, и обомлел... И пригрозил, что выгонит из рая... То частый, то совсем неслышный пульс... То смех, то стон... То радуюсь, то маюсь... Что будешь делать, если я влюблюсь?! А я влюблюсь... А я уже влюбляюсь... |
| 73 | Дым табачный воздух выел. Комната – глава в кручёныховском аде. Вспомни – за этим окном впервые руки твои, исступлённый, гладил. Сегодня сидишь вот, сердце в железе. День ещё – выгонишь, может быть, изругав. В мутной передней долго не влезет сломанная дрожью рука в рукав. Выбегу, тело в улицу брошу я. Дикий, обезумлюсь, отчаяньем иссечась. Не надо этого, дорогая, хорошая, дай простимся сейчас. Всё равно любовь моя – тяжкая гиря ведь – висит на тебе, куда ни бежала б. Дай в последнем крике выреветь горечь обиженных жалоб. Если быка трудом уморят – он уйдёт, разляжется в холодных водах. Кроме любви твоей, мне нету моря, а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых. Захочет покоя уставший слон – царственный ляжет в опожаренном песке. Кроме любви твоей, мне нету солнца, а я и не знаю, где ты и с кем. Если б так поэта измучила, он любимую на деньги б и славу выменял, а мне ни один не радостен звон, кроме звона твоего любимого имени. И в пролёт не брошусь, и не выпью яда, и курок не смогу над виском нажать. Надо мною, кроме твоего взгляда, не властно лезвие ни одного ножа. Завтра забудешь, что тебя короновал, что душу цветущую любовью выжег, и суетных дней взметённый карнавал растреплет страницы моих книжек... Слов моих сухие листья ли заставят остановиться, жадно дыша? Дай хоть последней нежностью выстелить твой уходящий шаг. |
| 74 | И скучно и грустно и некому руку подать В минуту душевной невзгоды... Желанья!.. что пользы напрасно и вечно желать? А годы проходят – все лучшие годы! Любить... но кого же?.. на время – не стоит труда, А вечно любить невозможно. В себя ли заглянешь? там прошлого нет и следа: И радость, и муки, и всё там ничтожно... Что страсти? - Ведь рано иль поздно их сладкий недуг Исчезнет при слове рассудка; И жизнь как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, – Такая пустая и глупая шутка... |
| 75 | Мело, мело по всей земле, Во все пределы. Свеча горела на столе, Свеча горела. Как летом роем мошкара Летит на пламя, Слетались хлопья со двора К оконной раме. Метель лепила на стекле Кружки и стрелы. Свеча горела на столе, Свеча горела. На озарённый потолок Ложились тени, Скрещенья рук, скрещенья ног, Судьбы скрещенья. И падали два башмачка Со стуком на пол. И воск слезами с ночника На платье капал. И всё терялось в снежной мгле Седой и белой. Свеча горела на столе, Свеча горела. На свечку дуло из угла, И жар соблазна Вздымал, как ангел, два крыла Крестообразно. Мело весь месяц в феврале, И то и дело Свеча горела на столе, Свеча горела. |
| 76 | – Как больно, милая, как странно, Сроднясь в земле, сплетясь ветвями – Как больно, милая, как странно Раздваиваться под пилой. Не зарастёт на сердце рана, Прольётся чистыми слезами, Не зарастёт на сердце рана – Прольётся пламенной смолой. – Пока жива, с тобой я буду – Душа и кровь нераздвоимы, – Пока жива, с тобой я буду – Любовь и смерть всегда вдвоём. Ты понесёшь с собой, любимый, Ты понесёшь с собой повсюду, Ты понесёшь с собой повсюду Родную землю, милый дом. – Но если мне укрыться нечем От жалости неисцелимой, Но если мне укрыться нечем От холода и темноты? – За расставаньем будет встреча, Не забывай меня, любимый, За расставаньем будет встреча, Вернёмся оба – я и ты. – Но если я безвестно кану – Короткий свет луча дневного, – Но если я безвестно кану За звёздный пояс, млечный дым? – Я за тебя молиться стану, Чтоб не забыл пути земного, Я за тебя молиться стану, Чтоб ты вернулся невредим. Трясясь в прокуренном вагоне, Он стал бездомным и смиренным, Трясясь в прокуренном вагоне, Он полуплакал, полуспал, Когда состав на скользком склоне, Вдруг изогнулся страшным креном, Когда состав на скользком склоне От рельс колёса оторвал. Нечеловеческая сила, В одной давильне всех калеча, Нечеловеческая сила, Земное сбросила с земли. И никого не защитила Вдали обещанная встреча, И никого не защитила Рука, зовущая вдали. С любимыми не расставайтесь, С любимыми не расставайтесь, С любимыми не расставайтесь, Всей кровью прорастайте в них, – И каждый раз навек прощайтесь, И каждый раз навек прощайтесь, И каждый раз навек прощайтесь, Когда уходите на миг! |
| 77 | Вечная любовь, Верны мы были ей, Но время – зло Для памяти моей. Чем больше дней, Глубже рана в ней. Все слова любви В измученных сердцах Слились в одно Рыданье без конца, Как поцелуй, И всё тянется давно. Я уйти не мог, Прощаясь навсегда. И видит бог, Надеясь, жду, Когда увижу вновь Эту мою любовь, И дам я клятву вновь. Вечная любовь Всесильной быть должна, Где путь один, Сквозь ад ведёт она, Минуя мрак и туман, Туман, обман... Вечная любовь, Верны мы были ей, Но время – зло Для памяти моей. Чем больше дней, Глубже рана в ней. Все слова любви В измученных сердцах Слова тревог И слёзы, наконец, Приют для всех Уже прожитых утех. Зорька расцветёт, И в сумраке ночном Умрёт, уйдёт, Но оживёт потом. И всё вернёт Блаженный летний зной, Извечный летний зной. Вечная любовь. Живу, чтобы любить До слепоты И до последних дней. Одна лишь ты – Жить, любя одну тебя Навсегда!.. |
| 78 | Единый раз вскипает пеной И рассыпается волна. Не может сердце жить изменой, Измены нет: любовь – одна. Мы негодуем иль играем, Иль лжём – но в сердце тишина. Мы никогда не изменяем: Душа одна – любовь одна. Однообразно и пустынно, Однообразием сильна, Проходит жизнь... И в жизни длинной Любовь одна, всегда одна. Лишь в неизменном – бесконечность, Лишь в постоянном – глубина. И дальше путь, и ближе вечность, И всё ясней: любовь одна. Любви мы платим нашей кровью, Но верная душа - верна, И любим мы одной любовью... Любовь одна, как смерть одна. |
| 79 | Быть нелюбимым! Боже мой! Какое счастье быть несчастным! Идти под дождиком домой С лицом потерянным и красным. Какая мука, благодать Сидеть с закушенной губою, Раз десять на день умирать И говорить с самим собою. Какая жизнь – сходить с ума! Как тень, по комнате шататься! Какое счастье – ждать письма По месяцам – и не дождаться. Кто нам сказал, что мир у ног Лежит в слезах, на всё согласен? Он равнодушен и жесток. Зато воистину прекрасен. Что с горем делать мне моим? Спи. С головой в ночи укройся. Когда б я не был счастлив им, Я б разлюбил тебя. Не бойся! |
| 80 | Любит? не любит? Я руки ломаю и пальцы разбрасываю разломавши так рвут загадав и пускают по маю венчики встречных ромашек Пускай седины обнаруживает стрижка и бритье Пусть серебро годов вызванивает уймою надеюсь верую вовеки не придёт ко мне позорное благоразумие Уже второй должно быть ты легла А может быть и у тебя такое Я не спешу и молниями телеграмм мне незачем тебя будить и беспокоить Море уходит вспять море уходит спать Как говорят инцидент исперчен любовная лодка разбилась о быт С тобой мы в расчёте И не к чему перечень взаимных болей бед и обид. Уже второй должно быть ты легла В ночи Млечпуть серебряной Окою Я не спешу и молниями телеграмм Мне незачем тебя будить и беспокоить как говорят инцидент исперчен любовная лодка разбилась о быт С тобой мы в расчёте и не к чему перечень взаимных болей бед и обид Ты посмотри какая в мире тишь Ночь обложила небо звёздной данью в такие вот часы встаёшь и говоришь векам истории и мирозданью. |
| 81 | Заметался пожар голубой, Позабылись родимые дали. В первый раз я запел про любовь, В первый раз отрекаюсь скандалить. Был я весь – как запущенный сад, Был на женщин и зелие падкий. Разонравилось пить и плясать И терять свою жизнь без оглядки. Мне бы только смотреть на тебя, Видеть глаз злато-карий омут, И чтоб, прошлое не любя, Ты уйти не смогла к другому. Поступь нежная, лёгкий стан, Если б знала ты сердцем упорным, Как умеет любить хулиган, Как умеет он быть покорным. Я б навеки забыл кабаки И стихи бы писать забросил. Только б тонко касаться руки И волос твоих цветом в осень. Я б навеки пошёл за тобой Хоть в свои, хоть в чужие дали... В первый раз я запел про любовь, В первый раз отрекаюсь скандалить. |
| 82 | Встречаются, чтоб расставаться, Влюбляются, чтоб разлюбить. Мне хочется расхохотаться И разрыдаться, и не жить! Клянутся, чтоб нарушить клятвы, Мечтают, чтоб клянуть мечты... О, горе тем, кому понятны Все наслаждения тщеты. В деревне хочется столицы... В столице хочется души... И всюду человечьи лица Бесчеловеческой души... Как часто красота уродна И есть в уродстве красота... Как часто низость благородна И злы невинные уста. Так как же не расхохотаться, Не разрыдаться, как же жить, Когда возможно расставаться, Когда возможно разлюбить? |
| 83 | Слава богу, я пока собственность имею: Квартиру, ботинки, горсть табака. Я пока владею рукою твоею, Любовью твоей владею пока. И пускай попробует покуситься На тебя мой недруг, друг иль сосед, – Легче ему выкрасть волчат у волчицы, Чем тебя у меня, мой свет, мой свет! Ты – моё имущество, моё поместье, Здесь я рассадил свои тополя. Крепче всех затворов и жёстче жести Кровью обозначено: «Она – моя». Жизнь моя виною, сердце виною, В нём пока ведётся всё, как раньше велось, И пускай попробуют идти войною На светлую тень твоих волос! Я ещё нигде никому не говорил, Что расстаюсь с проклятым правом Пить одному из последних сил Губ твоих беспамятство и отраву. Спи, я рядом, собственная, живая, Даже во сне мне не прекословь: Собственности крылом тебя прикрывая, Я оберегаю нашу любовь. А завтра, когда рассвет в награду Даст огня и ещё огня, Мы встанем, скованные, грешные, рядом – И пусть он сожжёт тебя и сожжёт меня. |
| 84 | Я хочу каждый раз в свои горы, как странник домой, возвращаться, И бродить по камням, и по тропам к лучам золотистым подняться. Под скалой из ручья зачерпнуть ледяного лекарства хочу я, Этот дар исцеляет меня, утоляет меня и врачует. Я хочу на рассвете под шум водопада счастливым проснуться И запястий твоих благодарно руками коснуться. Остывает зола, ночь, бледнея, ползёт к завершенью. Воздаётся хвала, остаётся любовь в утешенье. Я хочу вместе с горным орлом к поднебесной подняться свободе, Ведь душа – это хрупкая птица, живущая только в полёте. И пускай в мире больше кипящей смолы, чем цветущей сирени – Я сильнее судьбы, я твои обнимаю колени. Наступает в горах золотая пора листопада. Всё меняется вновь, остаётся любовь, как награда. |
| 85 | Если знаешь истину – научи. Посмотри внимательнее в глаза. Я пишу в пустоту – пустота молчит. Значит, просто нечего мне сказать. Значит всё, что дорого для меня, для неё не стоит и пары фраз. Новый год придёт календарь менять – заодно, шутя, поменяет нас. Я приму, как данность, с её руки тишину, которая – ни о чём. Я устала плавиться вопреки – мне внутри действительно горячо. Если я говорю: это боль – болит. Если я говорю: это страх – боюсь. Я – безумный, рисующий текст Дали, я страдающий – минус, бессмертный – плюс. Я могу корабли в океан листа отпускать, рукой усмиряя шторм... В горизонт упирается пустота – обжигающим вечным полярным льдом. Я устала верить, что я нужна для чего-то большего, чем дела. Мне к стигматам прошлое прижимать... Ошибайся в тысячный раз, Пилат! Ты поймёшь – дорога ведёт к луне, но опять – неизбежно – свернет к кресту. Я просила так мало – ответить мне... Пустота, зовущая пустоту. |
| 86 | Весь мир был гнусен и постыл. Весь мир его сегодня предал. Он шёл по улицам пустым, Куда, зачем - и сам не ведал. Старик-фонарь над мостовой Ритмично прятался за веткой, И шаткий конус световой Был оплетен дождём, как сеткой. Он сел на мокрую скамью И, разом всё переинача, Уже решил про жизнь свою: В ней всё - сплошная неудача. Он всё зачёркивал и жёг, Он истязал себя, как мог, Почти злорадно: ты ничтожен, О, ты не просто одинок, Ты всеми высмеян и брошен! Но почему-то, как сквозь дым, Сквозь боль и вымысел недужный Припомнил вдруг, что был любим Любовью горькой и ненужной. Он сам не знал, какой был толк В нечаянном воспоминанье - Но это было как глоток Для воспалённого сознанья. Её любовь (за что - бог весть!), Хоть ничего и не решала, Но на себе поставить крест Каким-то образом мешала. Он встал. Как душу ни трави - Но злость его почти угасла. ...Она напрасно ждёт любви, Но любит - всё же не напрасно. Ведь сил достаточно уже Сорвать отчаянья завесу, Когда ты хоть одной душе Зачем-то нужен до зарезу. И даже если не мила Любовь, не ставшая судьбою, - Она хранящие крыла Простёрла молча над тобою... |
| 87 | Я вышел на поиски Бога. В предгорье уже рассвело. А нужно мне было немного – Две пригоршни глины всего. И с гор я спустился в долину, Развёл над рекою костёр, И красную вязкую глину В ладонях размял и растёр. Что знал я в ту пору о Боге На тихой заре бытия? Я вылепил руки и ноги, И голову вылепил я. И полон предчувствием смутным Мечтал я, при свете огня, Что будет Он добрым и мудрым, Что Он пожалеет меня! Когда ж он померк, этот длинный День страхов, надежд и скорбей – Мой бог, сотворённый из глины, Сказал мне: – Иди и убей!.. И канули годы. И снова – Всё так же, но только грубей, Мой бог, сотворённый из слова, Твердил мне: – Иди и убей! И шёл я дорогою праха, Мне в платье впивался репей, И бог, сотворённый из страха, Шептал мне: – Иди и убей! Но вновь я печально и строго С утра выхожу за порог – На поиски доброго Бога И – ах, да поможет мне Бог! |
Комментарии