Сон смешного человека,
или История нескольких трансформаций

«Достоевский и фантастика? Да это же просто фантастика», – вскричит любопытствующий вроде меня умеренный почитатель творчества Федора Михайловича. И рано обрадуется. Ничего фантастического, с точки зрения современного читателя в этом коротком рассказе нет. Возможно, во времена жития автора космический перелет, еще одна Земля, разумное население – все это и казалось фантастичным, но сейчас подобные темы, описанные тем же Звягинцевым, например, для мене лично выглядят куда эффектнее.
Но – не будем отвлекаться. «За мной, читатель!» – вскричим мы по примеру рассказчика из «МиМ» и побредем по просторам «Сна смешного человека».

Итак, Человек. Главный герой. Личность смутная и непонятная. Сколько лет – неизвестно. Чем занимается – тоже. Известно, что учился в школе и университете. Известно, что снимает комнату, небогато обставленную мебелью, но зато кресло, да, хоть и старенькое, но – вольтеровское! Человек явно неглупый, потому как книги в комнате имеются, с инженером дружбу водит, опять же – университет закончил. К тому же, имеет склонность к размышлениям, например, о том, что «всем все равно». Назвать его равнодушным – не поворачивается язык, ибо равнодушному человеку ни мысли о «все равно», ни мысли о самоубийстве в голову не приходят. Кстати, почему возникла мысль самоубиться – тоже непонятно. Очевидно, от осознания бессмысленности жизни, потому что ни семьи, ни занятия какого-то явно нет. Что, опять же, свидетельствует о том, что герою далеко не так «все равно», как он хочет это показать. Ну, раз решил покончить с такой жизнью.

С другой стороны, человек явно инертный и несмелый, поскольку ни на что, кроме как думать о равнодушии окружающих и выбирать день для самоубийства, решительности у него не хватает. Серьезность намерений подтверждается еще и тем, что, хоть человек он явно нуждающийся, но револьвер, причем хороший, прикупил. И даже зарядил.

Немножко о Смешном. «Я всегда был смешон, и знаю это, может быть, с самого моего рождения, – говорит герой. – Может быть, я уже семи лет знал, что я смешон». Как можно знать с рождения, что ты смешон – непонятно. Дети в принципе не должны о таких вещах думать. Важно другое, что вкладывает автор в понятие «смешной»? Смешной – это веселый? Вряд ли. Герой – тот еще бука, судя по тому, как он весь вечер молча сидит у знакомого инженера, думает о чем-то своем, а потом выдает некую сентенцию, о которой его никто и не спрашивал. Смешной – потому что всех веселит? Нет, по той же причине. Смешной – потому что выглядит смешно? Что-то в его облике смешит людей? Тоже маловероятно. Назвать его сумасшедшим тоже нельзя. Возможно, странный, себе на уме? Нелюдимый, замкнутый, не такой как все. Таких как раз чаще всего либо избегают, либо потешаются над ними.
Итак, скорее всего, странный, ибо, наверное, только странным людям снятся странные сны.

Стало быть, Сон. У этого сна есть своя предыстория, конечно же. В тот день наш герой по пути домой в мрачном ночном беспросветном небе увидел вдруг звездочку. И тут происходит первая трансформация – герой окончательно решает, что в эту ночь револьвер (по законам жанра) должен выстрелить, а бессмысленная жизнь должна оборваться. И вот герой уже настроился, он уже, наверняка, мысленно прилаживал руку к револьверу, размышляя, как поудобнее усесться в кресло (вольтеровское, непременно вольтеровское!), нажать курок и… И тут, с удовольствием отметим, все ему как всегда испортила женщина. Девочка, подбежавшая к нему и отвлекшая от серьезных мыслей, спутала все планы и помешала торжественному прохождению последнего пути. Что мы обычно делаем, когда мы заняты чем-то важным, а нам что-то мешает? Правильно, мы от этого избавляемся. Так и поступил наш герой, сначала отмахиваясь от ребенка, а потом закричав на него. Тут происходит вторая трансформация, поскольку герой, в общем-то, человек достаточно безобидный и несмелый, не решающийся приструнить хама-капитана-соседа, начинает вопить и проявляет агрессию. Правильно, ребенка обидеть - много ли смелости надо? Хотя, казалось бы, если ты уже все решил, все спланировал, все расставил по местам, то что тебе стоит сделать напоследок доброе дело? Но герой, видимо, понимал, что любое отвлечение от намеченного пути может стоить ему логичного завершения этого самого пути.

Итак, преграда в виде назойливой девочки, чего-то там просящей, устранена, герой приходит домой, усаживается в кресло, дабы упорядочить последние свои мысли и… И засыпает, что не удивительно, если учесть, что «Я ведь каждую ночь не сплю до самого рассвета и вот уже этак год». Кстати, спит ли он днем, неизвестно. Вероятнее всего, нет, потому что днем он книги читает. Ну, от подобного режима еще не такие мысли в голову полезут.

Итак, сон. Герой, ясное дело, самоубивается наконец, переживает всякие разные ощущения от осознания собственного погребения, лежания в темном месте, надоедливого капанья воды и все такое прочее. В конце концов, понимает, что, ежели ничего не делать, то лежать так можно очень долго, а это «и скучно, и грустно, и некому руку подать». И ни друга-инженера рядом нет, ни злобного соседа-капитана, ни перепуганной соседки – дамы из полковых с ее тремя детьми.

Тут происходит третья трансформация. Герой, наконец-то, начинает что-то делать. Взывает к неким силам, ему самому неизвестным, но, тем не менее, результата добивается. Сила является, извлекает его из места заточения и… И вот она, фантастическая часть! Герой летит сквозь пространство, наблюдает звезды-планеты-кометы, попутно ненавидит силу, которая его несет (по его же просьбе), чем очень сильно начинает напоминать кого-то из истории о змее и черепахе, которые плыли через реку.

Но у всякого путешествия рано или поздно будет конец. Так и этот полет через пространство заканчивается, и герой оказывается на… Земле. Точно такой же, с которой прилетел (спрашивается, зачем летел?), только вот люди здесь… Другие.

И вот тут начинается самое интересное. Ходит-бродит герой среди населения, наблюдает за жителями, приходит в умиление от их бесконечной всеобщей любви (ну, тут резво припомнилась прочитанная и крепко запомненная характеристика одной из религиозных сект: лев целует волка, волк целует ягненка – в общем, все целуются). Герой, значит, умиляется и живет в свое удовольствие, а читатель тем временем размышляет: а куда же, собственно, попал герой? И первая мысль, которая приходит в голову: это, конечно же, рай. Ну, либо коммунизм, потому как общие дети, общие кто-то там еще, общее, одним словом, все. (Философские размышления на тему, может ли самоубийца попасть в рай, оставим на потом, иначе так можно забрести слишком далеко). Вопрос – кто таков наше герой и волею каких сил он попал именно сюда? Какова его роль во всем этом великолепии? Первое, что мне пришло в голову (такая, довольно несмелая мысль), герой – это какое-то олицетворение Бога, который после долгих скитаний по какой-то загадочной петле судьбы вернулся в начало начал, в рай, который он создал, в рай, в котором еще ничего не случилось.

Но мысль эта – слишком… Слишком, в общем. Что вскорости и продемонстрировал наш герой. То ли не в силах выносить всю эту красоту и всю эту всеобщую любовь, то ли потому что предназначение у него было другое, но… Герой наш всех развратил. Научил всему плохому, что только знал: врать, притворять, подличать, убивать… И вот тут в голову приходит совсем другой образ. Змея-искусителя. Дьявола. Который в те далекие времена вот также пробрался в рай, подсунул местным аборигенам негодный фрукт – и все испортил. Или наоборот.

Ну, собственно, далее в скоростном режиме перед изумленным читателем пролетает вся история Земли, с которой, собственно, и прилетел наш герой: разделения племен; войны за территории; войны за «мое» и «твое»; языковой вопрос, опять же; страшные болезни, эволюция; рождение науки; падение в глубины всевозможных грехов; осознание того, что все в тупике; поиск выхода из тупика; храмы, святые; поиск путей к воссоединению и нежелание отказаться от приобретенных знаний ради воссоединения… Собственно, все знакомое и хорошо известное.

Все это время герой, полюбивший население еще больше за муки (тут сразу Пушкин вспомнился), мечется между ними, всех жалеет, призывает одуматься, принимает всю тяжесть вины на себя и… И наконец начинает молить их о распятии его за то, что он с ними сотворил, и даже готов научить их сделать крест. Тут остатки несмелых параллелей с Богом (ибо Бог изначально мог все это безобразие устранить одним движением мысли, как создатель всего) уходят в небытие окончательно, и образ Змея-искусителя прорисовывается во всей красе. Ибо Дьявол давно мечтает сравниться с Богом, так если не во всесилии, то хоть так, на кресте.

Естественно, после того, как героя в очередной раз, уже во сне, обзывают сумасшедшим и грозят запереть в сумасшедший дом, он пробуждается. Причем одновременно в двух смыслах: во-первых, пробуждается от своего фантастического сна, во-вторых, пробуждается от своей привычной жизни.

И происходит четвертая трансформация. Вместо замкнутого, инфантильного буки нам является готовый фанатичный проповедник, познавший Истину и готовый действовать, нести знание об этой Истине, и проповедовать, и общаться, и учить. И – жить. Наконец-то жить. У героя появляется цель. У героя появляется желание что-то делать. У героя появляется желание нести свою родившуюся веру в массы и спасать души, развращенные не им (хотя, кто знает!), но нуждающиеся во спасении.

Собственно, сон, как главный герой рассказа, выполнил свою миссию – внес коррективы в стиль жизни не менее главного героя, подвигнул его на действия, не дал ни умереть, ни дожить до глубокой старости инертным растением. Хорошо ли, плохо ли это – судить сложно, все будет зависеть от того, что и как будет далее проповедовать наш другой герой. Сон свою роль сыграл.
И девочка, конечно же, девочка! Главный двигатель истории. Которую (девочку) герой таки нашел. И пошел, и пошел…

Смешон человек! Годами может он всё свое существо посвящать единой мысли, идее. И насколько же последовательно удаётся ему уверять себя в собственной правоте, и как же виртуозно он, видя всё отличие своё от других людей, отметает всяческие сомнения и приписывает и им, столь непохожим на него, абсолютное и безоговорочное согласие с этой составляющей основу его жизни идеей, видит подтверждение тому в каждом их жесте и слове! И столь же легко он отбрасывает, отодвигает на второй план, забывает прежние свои помыслы, порой из-за одного только случая, и с не меньшей страстной увлечённостью начинает выстраивать свою жизнь вокруг новой «истины», также уверенно причисляя окружающих к согласным с ней, как то было и с прежней (если не внешне, то уж в мыслях-то точно, если не сразу, то уж если им объяснить…).

«Я всегда был смешон, и знаю это, может быть, с самого моего рождения. Может быть, я уже семи лет знал, что я смешон». Откуда у главного героя появились такие мысли, автор умалчивает. Рассмеялась ли матушка над какой-то ребяческой шалостью и повеселила рассказам о ней своих знакомых, или соседские мальчишки со свойственной лишь детям жестокой непосредственностью нашли в нём черту, за которую можно дразнить? Но вот уже у главного героя укрепилось наполненное безмерным трагизмом осознание о собственном «смешном виде во всех отношениях». И теперь и «в науке» и «в жизни» ищет и находит он подтверждение этим мнительным выводам, любую веселость окружающих воспринимая на свой счёт.

Однако со временем рождается и крепнет в нём новая идея – «убеждение в том, что на свете везде все равно». Отчасти как защита от терзающей его гордость мысли о своей нелепой забавности, а отчасти как неосознанная попытка скрыть от себя, что бывшая «аксиома его жизни» не столь уж непреложна. (Ведь сколько сил и труда во все времена приходилось прилагать шутам, балагурам и прочим паяцам, чтобы на потеху публике казаться смешными. Мог ли герой, безо всяких к тому усилий, воплотить их мечту, чтоб «смеялись все и всегда»? И не породила ли безосновательная убеждённость в собственном смешном виде, столкнувшись с неизбежной правдой жизни, что смеются над ним вовсе не все и отнюдь не всегда, вывод о том, что если кто-то может остаться равнодушным к «несомненно» смешному, то и вообще всё такому будет безразлично?). Вновь герой полностью во власти своих измышлений: спокойное отношение к чужому смеху он доводит до равнодушия, равнодушие распространяет сначала на происходящее, затем на бывшее в прошлом, а потом и на всё возможное в будущем, постепенно уводя себя в глубочайшую депрессию, в которой «все равно было бы, существовал ли бы мир или если б нигде ничего не было». Идею о бессмысленности всего и вся он также, как прежде ощущение себя смешным, приписывает и окружающим: сколь угодно могут «горячиться» в разговоре собеседники, он-то «видит», что им всё равно. И вот уже весь мир окрашивается для него в чёрные краски: «мрачный вечер», «мрачное время», «мрачный дождь» «с явной враждебностью к людям», и даже на небе мерещатся ему «бездонные чёрные пятна». Стремится ли он вырваться из этой тьмы? Вовсе нет! Напротив, он по-мазохистски желает полностью погрузиться в беспросветный мрак, ему представляется, что без освещения «стало бы отраднее», а крохотный огонёк увиденной на небе звёздочки подталкивает его к мысли «в эту ночь убить себя».

Но правда ли собирался герой рассказа совершить самоубийство? Действительно ли спасла его встреча с девочкой? Так ведь уже два месяца «каждую ночь, возвращаясь домой, думал, что застрелюсь». По-видимому, и без девочки всякий раз находились «праздные вопросы», чтобы «отдалить выстрел», «просиживать всю ночь у стола в креслах», пока «мысли бродят, а я их пускаю на волю». «Непременно уже в эту ночь» не приводит к действию: герой с упоением пускается в самокопание, низвергает себя в мыслях до абсолютного ничто («Я обращаюсь в нуль, в нуль абсолютный»), оправдывает этим свою «подлость» перед девочкой, и тут же из бездны поднимает себя на непомерные высоты, ставит в центр мироздания – «Ясным представлялось, что жизнь и мир теперь как бы от меня зависят. …может быть, весь этот мир и все эти люди — я-то сам один и есть». Ну и какое же самоубийство сразу после того, как столь очевидной явилась собственная значимость? Да и сначала надо всё «разрешить предварительно», чтоб не осталось никаких вопросов. А одни вопросы порождают другие. Замкнутый круг. И вот герой засыпает.

Во сне его переплетаются образы прошедшего дня (звёздочка, шумные соседи, револьвер) с ночными размышлениями (самоубийство, жизнь на другой планете). Грезится ему прекрасный беззаботный мир, где все любят друг друга. Люди этого мира, обладающие знанием, которое «глубже и высшее, чем наша наука», и, видимо, потому отличающиеся от какого-нибудь стада животных, также блуждающего по прекрасным рощам и лесам, только тем, что «немного и слегка» трудятся для пищи и для одежды, сливаются в совершенно безликое «они». Но даже оказавшись в воплощении своего представления о рае, главный герой умудряется остаться «единственным-неповторимым-никем-не-понимаемым»: людям, находящимся в «живом и беспрерывном единение с Целым вселенной» не дано понять его (он ведь такая сложная личность, куда там Вселенной с ним сравниться!). И как до того, перед сном, представлялось ему, что жизнь и мир зависят от него, так и во сне теперь судьба человечества решается им одним: он то мнит себя дьяволом, развративших всех, принесшим на землю страдание, то хочет принять мученическую смерть на кресте, стать искупительной жертвой, и, конечно, постоянно предаётся горю и скорби, которые «всегда любил». Но тут наступает утро. Пробуждение.

Проснувшись, под впечатлением от увиденного рая, герой тут же забывает обо всех вопросах, терзавших его до того. Новая идея завладела им, затмевая прежние мысли и о собственном «смешном виде во всех отношениях», и о бессмысленности всего, и о самоубийстве, – теперь он видел «истину»! И с ещё большим энтузиазмом, чем говорил он за других, что им «всё равно», утверждает он теперь, что нет, вовсе не всё равно, а «все стремятся к одному и тому же, от мудреца до последнего разбойника». Как устроить рай не знаю, словами передать не умею, но зато никаких сомнений – с пути не собьюсь (ибо истина направит), буду проповедовать и бороться. И пойдёт! А ведь что изменилось? И дня не прошло, один только сон. Хорошо хоть весь фанатизм сосредоточился на «люби других как себя». А не приснись ему рай? Что если ли бы привиделось ему, что все страдания и мучения от «плохих», «развращённых» людей? Так же без размышлений, как полюбил тех, «которые надо мной смеются, больше всех остальных», взял бы свой «прекрасный револьвер» и пошёл их убивать?
Может и стоит бороться с «Сознание жизни выше жизни, знание законов счастья — выше счастья». Но не доводить же до «Жизнь без сознания, счастье без законов».

=Мой отзыв=
Федор Михайлович, великий исследователь человеческих душ, в своем небольшом рассказе со скромным сюжетом и незатейливым повествованием побудил у меня множество мыслей, которые спешно заменяют одна за другой, не успев полностью сформироваться; получилось примерно так же, как у главного героя. Ждал "прихода", но не фортануло, поэтому сегодня позволю себе немного пересказа. Оставляю как домашнее задание, посмотрим мультик еще :-)
Перед нами предстает молодой человек, думаю, что жертва времени и обстоятельств. У него нет начала и однозначного конца, но достаточно определенное "сейчас". Его разум практически погиб не сформировавшись в идеалах русской интеллигенции, а "проза жизни" в виде бедности и отсутствии определенных простых человеческих целей довело до полной апатии. Еще немного и его сознание бы "окуклилось" с вытекающими последствиями (санитары, диспансеризация), а так он под видом вполне вменяемого носит в себе идею завершить свое существование.
Собственно, в чем соль? Человеком овладевает идея-фикс - жизнь из серии вопросов и обязательных ответов на них, пока поступают вопросы и сознание находит ответы - его жизнь продолжается. Эдакая гносеология. И вот настает момент, когда все "его" вопросы отвечены, сознание уже не может справиться с гнетом бытия, и решается завершить свое существование. Но подсознание то - против. Логичный вывод - самосохраняющий сон, который случился, так сказать, в руку.
Момент "прихода" оказался достаточно интересным и живительным: такой явственной, удручающей и безысходной картины загробной жизни трудно представить: "Я как будто ослеп и онемел, и вот я лежу на чем-то твердом, протянутый, навзничь, ... и вот уже меня несут в закрытом гробе. ..." брр. Так же красиво оформлен переход "на новый уровень" - полет в неизвестные дали за плечом мрачного преобразившегося Харона (почему-тов моем воображении он нарисовался в виде сурового Азазелло из Мастера и Маргариты) куда-то где примерно "Сириус" (начитанный молодой человек0. Дальше казалось бы началось самое интересное, но современная бизнес-структура в виде Свидетелей Иеговых испортила кайф: ну правда, откуда было знать Федору Михайловичу, что его идею сопрут и реализуют на вполне живучей основе. (Вики говорит что началось оно в 1870, а "Сон" вышел в издание в 1877, но я не верю.) К сожалению я оказался с ней знаком: картинки этих розовых обществ на солнечных полянках заполонили наше окружение и ломится в дом.. ну да ладно, опустим личное. Мой СПГС кружил вокруг да около, но здесь пожалуй из уважения к маэстро оставлю свои потуги, и остановлюсь на том, что человек просто ищет свои идеалы, ищет веру. Какого же цвета она будет – черная или белая – воля случая, в которые входят окружение и немножко генов. И даже в единственном своем числе, без коллективной поддержки, человек во имя спасения себя может создать вполне приличный мир. Не осталось без участия познание молодого человека в библейских изложениях бытия: здесь он попадает в Эдем, становится змеем искусителем, выводит, так сказать, человечество на чистую воду.
Думаю такое формирование веры происходит повсюду, истоки ее в противоречии между практичной стороной животной сущности человека и привнесенной моделью разумной цивилизации. Если человек в этих рамках не может создать свою цельную реальность, вписаться в быт - то уходит в виртуальность, что на сегодняшний день стало много проще. А значит, это произведение актуально сегодня больше чем то было раньше. Такие выводы я сделал для себя.
Несмотря на разброс и незаконченность мыслей, получил большое удовольствие от чтения, от самой красоты русского языка из под пера одного из великих его мастеров.

=рецензия=Сон разума рождает чудовищ... и эти чудовища помогают проснуться разуму.

Долго нарастала боязнь, что не понравится, не пойму или того хуже – не захочу понимать. И так сладостны оказались эти мучения в дальнейшем, прочувствовав мысли, словив вопросы, темы, новые грани обычных вещей. Не раз, удивившись простоте и в то же время необычности следствий, а также, как и всегда читая хорошее, трогающее, посмаковав интересность своих мыслей, своих примеров и фактов, наложения себя, своей жизни.

Практически с начала чтения начал волей неволей предугадывать к чему ведет автор, какой вывод или какие мысли героя сейчас предстанут. И поразительно, пусть не полностью, но в целом совпадает, и как же это увлекло, пусть и немного огорчало… Но как же это в дальнейшем послужило своего рода ловушкой. Вроде как автор ведет к такому, так нет же – вот оно что, любопытный поворот за поворотом.

Спасибо автору за размышления сопутствующие чтение. О степени реальности происходящего вокруг, в очередной раз о матрице – в очередной раз понимаешь насколько происходящее вокруг легко придать сомнениям. Насколько легко обмануться, насколько легко одни и те же вещи перевернуть с ног на голову («Стыд возвели в добродетель»). Как порой важно не то, что сейчас, а что привело к этому.

Сколько нынче людей размышляют о мире в целом, обо всем мире, а не мире который только они и видят, при этом нарочно его, ограничивая, не читая новостей, не обращая внимание на происходящее вокруг, но не касающееся их жизни.
Поразительно любопытны выводы. „Человеку все равно, но не потому что такой человек, а потому что он думает, что вам все равно». Понимание что так или иначе умру оправдывает безразличие, или может наоборот, люди пропускают возможность участия просто потому что все равно умрут, какой тогда смысл размениваться.

Вот ведь как, даже чтоб застрелиться нужен повод, стимул. А когда все обыденно и ровно то это сдерживает. А что тогда говорить о подталкиванию к хорошему.

«Каждый поступок влияет на то, насколько мы живы».

Мир и сознание и поступки переносятся со мной или остаются на месте возникновения? Что будет после смерти, и будет ли, если и правда «мир существует пока я есть, или к тому же где я есть». Или все действительно просто: ни для кого ничего не будет после меня.

«Умиротворен - значит, сам с собой все решил».

Все что вокруг нас – это отображение нас самих, а значит и правда в каком-то смысле наш мир, мы сами.
Да уж… не даром маленьких детей называют ангелочками. В нас все изначально есть, нас испытывают, насколько мы сможем вернуть первоначальное.

Неужели мы и правда нельзя любить без мучения? А объем мучений не изменен: где-то мучаемся больше, то потом или мы, или за нас радуются больше.… Или может дело в том, что зачастую истинную ценность осознаем, когда теряем, мучаемся…

Какой-то пресный там мир… или наоборот – приторный. Хотя погодите, может это мне хочется, чтобы так было, из любви к своей земле, из-за дорогих мне мучений и «шероховатостей» тут, о которых там и не помышляли… Нам порой так нужно повышение чувства своей значимости, что закрываем глаза, как преодолеваем мучения, нами же искусственно созданные.

Время от времени, себя, других спрашивал, что будет, когда всего достигните, когда все есть? Можете представить, хорошо вам, плохо? Не скучаете за «мучениями»?

Полюбили ложь? Как же быстро и жадно порой накидываемся на новое, особенно когда так долго жили в "старом", можно сказать – сроднились с ним.

Так значит сон именно смешного человека? А смешного ли человека, а не смешно ли тогда большинство людей судя по их жизни, стремлениям или отсутствием таковых...

Почему ноябрь.. почему третье.. важно ли что было сыро.. какова роль капитана.. кто был проводником... стоит ли вообще углубляться к переплетению с библейской историей? Может важно просто не пропустить свою „девочку”.