| 1 |
Глаза поили душу красотой... О, мирозданья кубок золотой! И я пьянел от сполоха огней, от звона чаш и радости друзей. Чтоб охмелеть, не надо мне вина - я напоен сверканьем допьяна. Любовь моя, я лишь тобою пьян, весь мир расплылся, спрятался в туман, я сам исчез, и только ты одна моим глазам, глядящим внутрь, видна. Так, полный солнцем кубок пригубя, себя забыв, я нахожу тебя. Когда ж, опомнясь, вижу вновь черты земного мира, - исчезаешь ты. И я взмолился: подари меня единым взглядом здесь, при свете дня, пока я жив, пока не залила сознанье мне сияющая мгла. О, появись или сквозь зыбкий мрак из глубины подай мне тайный знак! |
| 2 |
Пусть прозвучит твой голос, пусть в ответ моим мольбам раздастся только: "Нет!". Скажи, как говорила ты другим: "Мой лик земным глазам неразличим". Ведь некогда раскрыла ты уста, лишь для меня замкнулась немота. О, если б так Синай затосковал, в горах бы гулкий прогремел обвал, и если б было столько слезных рек, то, верно б, Ноев затонул ковчег! В моей груди огонь с горы Хорив внезапно вспыхнул, сердце озарив. И если б не неистовство огня, то слезы затопили бы меня, а если бы не слез моих поток, огонь священный грудь бы мне прожег. Не испытал Иаков ничего в сравненье с болью сердца моего, и все страданья Иова - ручей, текущий в море горести моей. |
| 3 |
Когда бы стон мой услыхал Аллах, наверно б, лик свой он склонил в слезах. О, каравана добрый проводник, услышь вдали затерянного крик! Вокруг пустыня. Жаждою томим, я словно разлучен с собой самим. Мой рот молчит, душа моя нема, но боль горит и говорит сама. И только духу внятен тот язык - тот бессловесный и беззвучный крик. Земная даль - пустующий чертог, куда он вольно изливаться мог. И мироздание вместить смогло все, что во мне сверкало, билось, жгло - и, истиной наполнившись моей, вдруг загорелось сонмами огней. И тайное мое открылось вдруг, собравшись в солнца раскаленный круг. Как будто кто-то развернул в тиши священный свиток - тайнопись души. |
| 4 |
Его никто не смог бы прочитать, когда б любовь не сорвала печать. Был запечатан плотью тайный свет, но тает плоть - и тайн у духа нет. Все мирозданье - говорящий дух, и книга жизни льется миру вслух. А я... я скрыт в тебе, любовь моя. Волною света захлебнулся я. И если б смерть сейчас пришла за мной, то не нашла б приметы ни одной. Лишь эта боль, в которой скрыт весь "я", - мой бич? Награда страшная моя! Из блеска, из надмирного огня на землю вновь не высылай меня. Мне это тело сделалось чужим, я сам желаю разлучиться с ним. Ты ближе мне, чем плоть моя и кровь, - текущий огнь, горящая любовь! |
| 5 |
О, как сказать мне, что такое ты, когда сравненья грубы и пусты! Рокочут речи, как накат валов, а мне все время не хватает слов. О, этот вечно пересохший рот, которому глотка недостает! Я жажду жажды, хочет страсти страсть, и лишь у смерти есть над смертью власть. Приди же, смерть! Сотри черты лица! Я - дух, одетый в саван мертвеца. Я весь исчез, мой затерялся след. Того, что глаз способен видеть, - нет. Но сердце мне прожгла внезапно весть из недр: "Несуществующее есть!" Ты жжешься, суть извечная моя, - вне смерти, в сердцевине бытия, была всегда и вечно будешь впредь. Лишь оболочка может умереть. |
| 6 |
Любовь жива без губ, без рук, без тел, и дышит дух, хотя бы прах истлел. Нет, я не жалуюсь на боль мою, я только боли этой не таю. И от кого таиться и зачем? Перед врагом я буду вечно нем. Он не увидит ран моих и слез, а если б видел, новые принес. О, я могу быть твердым, как стена, но здесь, с любимой, твердость не нужна. В страданье был я терпеливей всех, но лишь в одном терпенье - тяжкий грех: да не потерпит дух мой ни на миг разлуку с тем, чем жив он и велик! Да ни на миг не разлучится с той, что жжет его и лечит красотой. |
| 7 |
О, если свой прокладывая путь, входя в меня, ты разрываешь грудь, - я грудь раскрыл - войди в нее, изволь, - моим блаженством станет эта боль. Отняв весь мир, себя мне даришь ты, и я не знаю большей доброты. Тебе покорный, я принять готов с великой честью всех твоих рабов: пускай меня порочит клеветник, пускай хула отточит свой язык, пусть злобной желчи мне подносят яд - они мое тщеславье поразят, мою гордыню тайную гоня, в борьбу со мною вступят за меня. Я боли рад, я рад такой борьбе, ведь ты нужней мне, чем я сам себе. Тебе ж вовек не повредит хула, - ты то, что есть, ты та же, что была. |
| 8 |
Я вглядываюсь в ясные черты - и втянут в пламя вечной красоты. И лучше мне сгореть в ее огне, чем жизнь продлить от жизни в стороне. Любовь без жертвы, без тоски, без ран? Когда же был покой влюбленным дан? Покой? О нет! Блаженства вечный сад, сияя, жжет, как раскаленный ад. Что ад, что рай? О, мучай, презирай, низвергни в тьму, - где ты, там будет рай. Чем соблазнюсь? Прельщусь ли миром всем? - пустыней станет без тебя эдем. Мой бог - любовь. Любовь к тебе - мой путь. Как может с сердцем разлучиться грудь? Куда сверну? Могу ли в ересь впасть, когда меня ведет живая страсть? Когда могла бы вспыхнуть хоть на миг любовь к другой, я был бы еретик. |
| 9 |
Любовь к другой? А не к тебе одной? Да разве б мог я оставаться мной, нарушив клятву неземных основ, ту, что давал, еще не зная слов, в преддверье мира, где покровов нет, где к духу дух течет и к свету свет? И вновь клянусь торжественностью уз, твоим любимым ликом я клянусь, заставившим померкнуть лунный лик; клянусь всем тем, чем этот свет велик, - всем совершенством, стройностью твоей, в которой узел сцепленных лучей, собрав весь блеск вселенский, вспыхнул вдруг и победил непобедимость мук: "Мне ты нужна! И я живу, любя тебя одну, во всем - одну тебя! |
| 10 |
Кумирам чужд, от суеты далек, с души своей одежды я совлек и в первозданной ясности встаю, тебе открывши наготу мою. Чей взгляд смутит меня и устыдит? Перед тобой излишен всякий стыд. Ты смотришь вглубь, ты видишь сквозь покров любых обрядов, и имен, и слов. И даже если вся моя родня начнет позорить и бранить меня, что мне с того? Мне родственны лишь те, кто благородство видит в наготе. Мой брат по вере, истинный мой брат. Умен безумьем, бедностью богат. Любовью полн, людей не судит он, в его груди живет иной закон, не выведенный пальцами писца, а жаром страсти вписанный в сердца. Святой закон, перед лицом твоим да буду я вовек непогрешим. |
| 11 |
И пусть меня отторгнет целый свет! - Его сужденье - суета сует. Тебе открыт, тебя лишь слышу я, и только ты - строжайший мой судья". И вот в молчанье стали вдруг слышны слова из сокровенной глубины. И сердце мне пронзили боль и дрожь, когда, как гром, раздался голос: "Ложь! Ты лжешь. Твоя открытость неполна. В тебе живу еще не я одна. Ты отдал мне себя? Но не всего, И себялюбье в сердце не мертво. Вся тяжесть ран и бездна мук твоих - такая малость, хоть и много их. Ты сотни жертв принес передо мной, ну, а с меня довольно и одной. |
| 12 |
О, если бы с моей твоя судьба слились - кясра и точка в букве "ба"! О, если б, спутав все свои пути, ты б затерялся, чтоб меня найти, навек и вмиг простясь со всей тщетой, вся сложность стала б ясной простотой, и ты б не бился шумно о порог, а прямо в дом войти бы тихо смог. Но ты не входишь, ты стоишь вовне, не поселился, не живешь во мне. И мне в себя войти ты не даешь, и потому все эти клятвы - ложь. Как страстен ты, как ты велеречив, но ты - все ты. Ты есть еще, ты жив. Коль ты правдив, коль хочешь, чтоб внутри я ожила взамен тебя, - умри!" |
| 13 |
И я, склонясь, тогда ответил ей: "Нет, я не лжец, молю тебя - убей!" Убей меня и верь моей мольбе: я жажду смерти, чтоб ожить в тебе. Я знаю, как целительна тоска, блаженна рана и как смерть сладка, та смерть, что, грань меж нами разрубя, разрушит "я", чтоб влить меня в тебя. (Разрушит грань - отдельность двух сердец, смерть - это выход в жизнь, а не конец, бояться смерти? Нет, мне жизнь страшна, когда разлуку нашу длит она, когда не хочет слить двоих в одно, в один сосуд - единое вино.) Так помоги мне умереть, о, дай войти в бескрайность, перейдя за край, - туда, где действует иной закон, где побеждает тот, кто побежден. |
| 14 |
Где мертвый жив, а длящий жизнь - мертвец, где лишь начало то, что здесь конец, и где царит над миром только тот, кто ежечасно царство раздает. И перед славой этого царя тускнеет солнце, месяц и заря. Но эта слава всходит в глубине, внутри души, и не видна вовне. Ее свеченье видит внешний взор, как нищету, бесчестье и позор. Я лишь насмешки слышу от людей, когда пою им о любви своей. "Где? Кто? Не притчей, прямо говори!" - твердят они. Скажу ль, что ты внутри, что ты живешь в родящей солнце тьме, - они кричат: "Он не в своем уме!" |
| 15 |
И брань растет, летит со всех сторон... Что ж, я умом безумца наделен: разбитый - цел, испепеленный - тверд, лечусь болезнью, униженьем горд. Не ум, а сердце любит, и ему понятно непонятное уму. А сердце немо. Дышит глубина, неизреченной мудрости полна. И в тайне тайн, в глубинной той ночи я слышал приказание: "Молчи!". Пускай о том, что там, в груди, живет, не знают ребра и не знает рот. Пускай не смеет и не сможет речь в словесность бессловесное облечь. Солги глазам и ясность спрячь в туман - живую правду сохранит обман. Прямые речи обратятся в ложь, и только притчей тайну сбережешь. |
| 16 |
И тем, кто просит точных, ясных слов, я лишь молчанье предложить готов. Я сам, любовь в молчанье углубя, храню ее от самого себя, от глаз и мыслей и от рук своих, - да не присвоят то, что больше их: глаза воспримут образ, имя - слух, но только дух обнимет цельный дух! А если имя знает мой язык, - а он хранить молчанье не привык, - он прокричит, что имя - это ты, и ты уйдешь в глубины немоты. И я с тобой. Покуда дух - живой, он пленный дух. Не ты моя, я - твой. Мое стремление тобой владеть подобно жажде птицу запереть. |
| 17 |
Мои желанья - это западня. Не я тебя, а ты возьми меня в свою безмерность, в глубину и высь, где ты и я в единое слились, где уши видят и внимает глаз... О, растворения высокий час. Простор бессмертья, целостная гладь - то, что нельзя отдать и потерять. Смерть захлебнулась валом бытия, и вновь из смерти возрождаюсь я. Но я иной. И я, и ты, и он - все - я. Я сам в себе не заключен. Я отдал все. Моих владений нет, но я - весь этот целокупный свет. Разрушил дом и выскользнул из стен, чтоб получить вселенную взамен. В моей груди, внутри меня живет вся глубина и весь небесный свод. |
| 18 |
Я буду, есмь, я был еще тогда, когда звездою не была звезда. Горел во тьме, в огне являлся вам, и вслед за мною всех вас вел имам. Где я ступал, там воздвигался храм, И кибла киблы находилась там. И повеленья, данные векам, я сам расслышал и писал их сам. И та, кому в священной тишине молился я, сама молилась мне. О, наконец-то мне постичь дано: вещающий и слышащий - одно! Перед собой склонялся я в мольбе, прислушивался молча сам к себе. Я сам молил, как дух глухонемой, чтоб в мой же слух проник бы голос мой; чтоб засверкавший глаз мой увидал свое сверканье в глубине зеркал. |
| 19 |
Да упадет завеса с глаз моих! Пусть будет плоть прозрачна, голос тих, чтоб вечное расслышать и взглянуть в саму неисчезающую суть, священную основу всех сердец, где я - творение и я - творец. Аз есмь любовь. Безгласен, слеп и глух без образа - творящий образ дух. От века сущий, он творит, любя, глаза и уши, чтоб познать себя. Я слышу голос, вижу блеск зари и рвусь к любимой, но она внутри. И, внутрь войдя, в исток спускаюсь вновь, весь претворясь в безликую любовь. В одну любовь. Я все. Я отдаю свою отдельность, скорлупу свою. И вот уже ни рук, ни уст, ни глаз - нет ничего, что восхищало вас. |
| 20 |
Я стал сквозным - да светится она сквозь мой покров, живая глубина! Чтоб ей служить, жить для нее одной, я отдал все, что было только мной: Нет "моего". Растаяло, как дым, все, что назвал я некогда моим. И тяжесть жертвы мне легка была: дух - не подобье вьючного осла. Я нищ и наг, но если нищета собой гордится - это вновь тщета. Отдай, не помня, что ты отдаешь, забудь себя, иначе подвиг - ложь. Признанием насытясь дополна, увидишь, что мелеет глубина, и вдруг поймешь среди пустых похвал, что, все обретши, душу потерял. Будь сам наградой высшею своей, не требуя награды от людей. |
| 21 |
Мудрец молчит. Таинственно нема, душа расскажет о себе сама, а шумных слов пестреющий черед тебя от тихой глуби оторвет, и станет чужд тебе творящий дух. Да обратится слушающий в слух, а зрящий - в зренье! Поглощая свет, расплавься в нем! - взирающего нет. С издельем, мастер, будь неразделим, сказавший слово - словом стань самим. И любящий пусть будет обращен в то, чем он полн, чего так жаждет он. О, нелегко далось единство мне! Душа металась и жила в огне. Как много дней, как много лет подряд тянулся этот тягостный разлад, разлад с душою собственной моей: я беспрестанно прекословил ей, и, будто бы стеной окружена, была сурова и нема она. |
| 22 |
В изнеможенье, выбившись из сил, о снисхожденье я ее просил. Но если б снизошла она к мольбам, о том бы первым пожалел я сам. Она хотела, чтобы я без слез, без тяжких жалоб бремя духа нес. И возлагала на меня она (нет, я - я сам) любые бремена. И наконец, я смысл беды постиг и полюбил ее ужасный лик. Тогда сверкнули мне из темноты моей души чистейшие черты. О, до сих пор, борясь с собой самим, я лишь любил, но нынче я любим! Моя любовь, мой бог - душа моя. С самим собой соединился я. О, стройность торжествующих глубин, где мир закончен, ясен и един! |
| 23 |
Я закрывал глаза, чтобы предмет не мог закрыть собой глубинный свет. Но вот я снова зряч и вижу сквозь любой предмет невидимую ось. Мои глаза мне вновь возвращены, чтоб видеть в явном тайну глубины и в каждой зримой вещи различить незримую связующую нить. Везде, сквозь все - единая струя. Она во мне. И вот она есть я. Когда я слышу душ глубинный зов, летящий к ней, я отвечать готов. Когда ж моим внимаете словам, не я - она сама глаголет вам. Она бесплотна. Я ей плоть мою, как дар, в ее владенье отдаю. Она - в сей плоти поселенный дух. Мы суть одно, сращенное из двух. |
| 24 |
И как больной, что духом одержим, Не сам владеет существом своим, - так мой язык вещает, как во сне, слова, принадлежащие не мне. Я сам - не я, затем что я, любя, навеки ей препоручил себя. О, если ум ваш к разуменью глух, и непонятно вам единство двух, и душам вашим не было дано в бессчетности почувствовать одно, То, скольким вы ни кланялись богам, одни кумиры предстояли вам. Ваш бог един? Но не внутри - вовне, - не в вас, а рядом с вами, в стороне. О, ад разлуки, раскаленный ад, в котором все заблудшие горят! |
| 25 |
Бог всюду и нигде. Ведь если он какой-нибудь границей отделен, - он не всецел еще и не проник вовнутрь тебя, - о, бог твой невелик! Бог - воздух твой, вдохни его - и ты достигнешь беспредельной высоты. Когда-то я раздваивался сам: то, уносясь в восторге к небесам, себя терял я, небом опьянясь, то, вновь с землею ощущая связь, я падал с неба, как орел без крыл, и, высь утратив, прах свой находил. И думал я, что только тот, кто пьян, провидит смысл сквозь пламя и туман и к высшему возносит лишь экстаз, в котором тонет разум, слух и глаз. Но вот я трезв и не хочу опять себя в безмерной выси потерять. |
| 26 |
Давно поняв, что цель и смысл пути - в самом себе безмерное найти. Так откажись от внешнего, умри для суеты и оживи внутри. Уняв смятенье, сам в себе открой незамутненный внутренний покой. И в роднике извечной чистоты с самим собой соединишься ты. И будет взгляд твой углубленно тих, когда поймешь, что в мире нет чужих, и те, кто силы тратили в борьбе, слились в одно и все живут в тебе. Так не стремись определить, замкнуть всецелость в клетку, в проявленье - суть. В бессчетных формах мира разлита единая живая красота, - то в том, то в этом, но всегда одна, - сто тысяч лиц, но все они - она. |
| 27 |
Она мелькнула ланью среди трав, Маджнуну нежной Лейлою представ; пленила Кайса и свела с ума совсем не Лубна, а она сама. Любой влюбленный слышал тайный зов и рвался к ней, закутанной в покров. Но лишь покров, лишь образ видел он и думал сам, что в образ был влюблен. Она приходит, спрятавшись в предмет, одевшись в звуки, линии и цвет, пленяя очи, грезится сердцам, и Еву зрит разбуженный Адам. И, всей душой, всем телом к ней влеком, познав ее, становится отцом. С начала мира это было так, до той поры, пока лукавый враг не разлучил смутившихся людей с душой, с любимой, с сущностью своей. |
| 28 |
И ненависть с далеких этих пор ведет с любовью бесконечный спор. И в каждый век отыскивает вновь живую вечность вечная любовь. В Бусейне, Лейле, в Аззе он возник, - в десятках лиц ее единый лик. И все ее любившие суть я, в жар всех сердец влилась душа моя. Кусаййир, Кайс, Джамиль или Маджнун один напев из всех звучащих струн. Хотя давно окончились их дни, я в вечности был прежде, чем они. И каждый облик, стан, лица овал за множеством единое скрывал. И, красоту единую любя, ее вбирал я страстно внутрь себя. И там, внутри, как в зеркале немом, я узнавал ее в себе самом. |
| 29 |
В той глубине, где разделений нет, весь сонм огней слился в единый свет. И вот, лицо поднявши к небесам, увидел я, что и они - я сам. И дух постиг, освободясь от мук, что никого нет "рядом" и "вокруг", нет никого "вдали" и в "вышине", - все дали - я, и все живет во мне. "Она есть я", но если мысль моя решит, паря: она есть только я, я в тот же миг низвергнусь с облаков и разобьюсь на тысячи кусков. Душа не плоть, хоть дышит во плоти и может плоть в высоты увести. В любую плоть переселяться мог, но не был плотью всеобъявший бог. |
| 30 |
Так, к нашему пророку Гавриил, принявши облик дихья, приходил. По плоти муж, такой, как я и ты, но духом житель райской высоты. И ангела всезнающий пророк в сем человеке ясно видеть мог. Но значит ли, что вождь духовных сил, незримый ангел человеком был? Я человек лишь, и никто иной, Но горний дух соединен со мной. О, если б вы имели благодать в моей простой плоти его узнать, не ждя наград и не страшась огня, идти за мной и полюбить меня! Я - ваше знанье, ваш надежный щит, я отдан вам и каждому открыт. Во тьме мирской я свет бессонный ваш. Зачем прельщает вас пустой мираж, Когда ключом обильным вечно бьет живой источник всех моих щедрот?! |
| 31 |
Мой юный друг, шаги твои легки! На берегу остались старики, а море духа ждет, чтобы сумел хоть кто-нибудь переступить предел. Не застывай в почтении ко мне - иди за мною прямо по волне, за мной одним, за тем, кто вал морской берет в узду спокойною рукой и, трезвый, укрощает океан, которым мир воспламененный пьян. Я не вожатый твой, я путь и дверь. Войди в мой дух и внешнему не верь! Тебя обманет чей-то перст и знак, и внешний блеск введет в душевный мрак. Где я, там свет. Я жив в любви самой. Любой влюбленный - друг вернейший мой, мой храбрый воин и моя рука, и у любви бесчисленны войска. |
| 32 |
Но у любви нет цели. Не убей свою любовь, прицел наметив ей. Она сама - вся цель своя и суть, к себе самой вовнутрь ведущий путь. А если нет, то в тот желанный миг, когда ты цели наконец достиг, любовь уйдет внезапно, как порыв, слияние в разлуку превратив. Будь счастлив тем, что ты живешь, любя. Любовь высоко вознесла тебя. Ты стал главою всех существ живых лишь потому, что сердце любит их. Для любящих - племен и званий нет. Влюбленный ближе к небу, чем аскет и чем мудрец, что, знаньем нагружен, хранит ревниво груз былых времен. Сними с него его бесценный хлам, и он немного будет весить сам. Ты не ему наследуешь. |
| 33 |
Ты сын того, кто знанье черпал из глубин. И в тайники ума не прятал кладь, а всех сзывал, чтобы ее раздать. О, страстный дух! Все очи, все огни в своей груди одной соедини! И, шествуя по млечному пути, полой одежд горящих мрак смети! Весь мир в тебе, и ты, как мир, един. Со всеми будь, но избегай общин. Их основал когда-то дух, но вот толпа рабов, отгородясь, бредет за буквой следом, накрепко забыв про зов свободы и любви порыв. Им не свобода - цепи им нужны. Они свободой порабощены. И, на колени пав, стремятся в плен к тому, кто всех зовет восстать с колен. |
| 34 |
Знакомы им лишь внешние пути, а дух велит вовнутрь себя войти и в глубине увидеть наконец в едином сердце тысячи сердец. Вот твой предел, твоих стремлений край, твоей души сияющий Синай. Но здесь замри. Останови полет, иначе пламя грудь твою прожжет. И, равновесье обретя, вернись к вещам и дням, вдохнув в них ширь и высь. О, твердь души! Нерасторжимость уз! Здесь в смертном теле с вечностью союз и просветленность трезвого ума, перед которым расступилась тьма! Я только сын Адама, я не бог, но я достичь своей вершины смог и сквозь земные вещи заглянуть в нетленный блеск, божественную суть. Она одна на всех, и, верен ей, я поселился в центре всех вещей. |
| 35 |
Мой дух - всеобщий дух, и красота моей души в любую вещь влита. О, не зовите мудрецом меня, пустейший звук бессмысленно бубня. Возьмите ваши звания назад, - они одну лишь ненависть плодят. Я то, что есть. Я всем глазам открыт, но только сердце свет мой разглядит. Ум груб, неповоротливы слова для тонкой сути, блещущей едва. Мне нет названий, очертаний нет. Я вне всего, я - дух, а не предмет. И лишь иносказания одни введут глаза в незримость, в вечность – дни. |
| 36 |
Нигде и всюду мой незримый храм, я отдаю приказы всем вещам. И слов моих благоуханный строй дохнет на землю вечной красотой. И, подчинись чреде ночей и утр, законам дней, сзываю всех вовнутрь, чтоб ощутить незыблемость основ под зыбью дней и под тщетою слов. Я в сердцевине мира утвержден. Я сам своя опора и закон. И, перед всеми преклонясь в мольбе, пою хвалы и гимны сам себе. |
Комментарии