| 1 |
1 Жизнь - странная штука. (Простите меня за то, что я немного отклонюсь в сторону и пофилософствую, прежде чем вы поймете, какую картину я собираюсь нарисовать.) Она напоминает мне Токийский залив. С тех пор, как я видел залив и пляж в последний раз, прошло много столетий, поэтому я могу ошибаться в деталях. Но, как мне сказали, там мало что изменилось: все осталось таким, каким было на моей памяти, только презервативов больше нет. Я помню огромные пространства смрадной, грязной воды - чем дальше в море, тем она казалась ярче и чище, - пронизывающую сырость и плеск волн, напоминающих мне Время, которое стирает предметы, то приносит их, то уносит. Токийский залив всегда выбрасывает что - нибудь на берег. Назовите любую вещь, - и в один прекрасный день она будет выплюнута на сушу: мертвец или ракушка - алебастрово - белая, розовая или оранжевая, как тыква; или же из тугого завитка вырастет волна, похожая на загнутый рог носорога, и на ее гребень непременно покажется бутылка, - может, с запиской, которую вы то ли разберете, то ли нет, - а может, и без; или человеческий эмбрион, или кусок гладкой деревянной доски - с дыркой от гвоздя - может, обломок настоящего распятия, - точно не знаю, - или светлая галька, темная галька, рыбки, пустые рыбачьи лодки, обрывки веревок, кораллы, морские водоросли, - и все это жемчужины которые и есть очи залива. Вот так-то. Не трогайте предметы, вынесенные на берег: скоро залив заберет из назад. Такая уж у него работа. Да, раньше там до черта валялось использованные презервативов, склизких, полупрозрачных, свидетельствующих об инстинкте продолжения рода (но, чур, только не в эту ночь!), иногда раскрашенных броскими рисунками или надписями, а некоторые были даже с кисточкой на конце. Теперь они исчезли, ушли тем же путем, каким ушли Эдсель, клепсидра и платяные крючки, - их прокололи насквозь, расстреляли разовыми противозачаточными таблетками, которые ныне используются и для крупных млекопитающих. На что ж тут жаловаться? Когда утром я находясь на вынужденном отдыхе, бродил по залитому солнцем побережью и прохладный ветер помогал мне прийти в себя (мне был предоставлен отпуск для восстановления сил после небольшой и аккуратно проведенной военной кампании в Азии, стоившей жизни моему младшему брату), я порой слышал крики чаек, хотя их самих нигде не было видно. И этот необъяснимый факт еще больше усугублял сравнение, делая его неизбежным: жизнь - это штука, которая мне напоминает пляж у Токийского залива. Все приходит и уходит. К берегу прибивает странные, уникальные предметы. И я - один из них. и вы тоже. Мы какое-то время проводим вместе на пляже, лежа бок о бок, а затем налетает вонючая, холодная волна и подхватывает нас мокрыми, дрожащими пальцами, - и вот уже не считывается многих из нас. Загадочные крики птиц - это только одна, непознанная грань человеческого существования. Голоса богов? Быть может. Я вбил гвоздики по углам картины - картины сравнения, - и теперь она на стене, перед вами, но, прежде чем уйти из комнаты, я хочу объяснить, какие две причины побудили меня повесть ее на самом видном месте: во-первых, мне кажется, что вещи, смытые водой, по капризу какого-нибудь течения, могут быть снова выброшены на берег. Я никогда раньше не сталкивался с подобным явлением, но, вероятно, я ждал недостаточно долго. во-вторых, кто-нибудь может подойти, подобрать находку и отнять ее у залива. И к тому моменту, когда до меня дошло, то первое, о чем я вам сообщил, вполне могло случиться, меня потянуло блевать: я уже трое суток подряд пил по черному и, кроме того, накурился до одури всяких экзотических травок. Потом я спустил в лестницы всех своих гостей. Бывает, что от озарений быстро трезвеешь: я понял, что второе - отнять вещи у залива - совершенно реально, потому что это случилось со мной самим, но мне никогда и в голову не приходило, что первое станет явью. Итак, я поглотил таблетку, гарантирующую, что через три часа снова стану нормальным человеком, посидел в сауне и наконец растянулся на широченной кровати, пока моя прислуга - роботы, автоматы и прочие - занимались уборкой. Затем я обмозговал все сначала. И я испугался. Я - трус. Честно говоря, я многого боюсь, и особенно - тех вещей, которые практически не могу управлять; таких, например, как Большое Дерево. Я приподнялся, опираясь на локоть, достал пакет с тумбочки и еще раз пересмотрел его содержимое. Ошибки быть не могло: это послание адресовано лично мне, и никому другому. Я получил заказное письмо, сунул его в карман куртки и вскрыл конверт на досуге. И когда я увидел, что оно уже шестое по счету, меня опять затошнило, и я решил, что с этими штучками пора кончать. Из конверта я вынул объемную фотографию, на которой была изображена Кэти, вся в белом, и по дате на карточке было видно, что снимок был сделан месяц назад. Кэти была моей первой женой, и, наверное, единственной женщиной, которую я по-настоящему любил, но она умерла уже более пятисот лет тому назад. (Последние мои слова я со временем вам объясню). Я тщательно изучил фотокарточку. Таких ко мне пришло уже шесть штук за последние несколько месяцев. И на каждой - разные мои знакомые. Все они были мертвы. Умерли давным-давно. Она, скалы и голубое небо. И больше ничего. Кэти могли щелкнуть в любом месте, где есть скалы и голубое небо. возможно, это была фальшивка,- на свете полным-полно умельцев, которые в состоянии подделать все что угодно. Но кто стоял за всем этим? кто знал достаточно много, чтобы послать фотокарточку именно мне, и почему? Записки в конверте не было, только снимок, такой же, как и все остальные, на которых были и мои друзья, и мои враги. Вся эта история заставила меня вспомнить о пляже у Токийского залива, а заодно и об Апокалипсисе. Я натянул на себя одеяло и прикорнул в свете искусстевенных сумерек, которые я включил в полдень. ДО сих пор мне было хорошо и спокойно, так спокойно все поледние годы! И вдруг то, что давно превратилось в прах, увяло, съежилось и отодвинулось на задний план, снова встало перед глазами, и у меня защемило сердце. Ах, если бы у меня имелась хоть малейшая возможность поверить, что я дрожащей рукой сжимаю подлинную фотографию! Я отложил ее в сторону. Вскоре я задремал и уже не помню, какое видение, явившееся из дурдомов сна, заставило меня покрыться холодным потом. Да лучше и не вспоминать... Проснувшись, я принял душ, надел чистую одежду, наскоро перекусил, а кофейник с кофе унес к себе в кабинет. Когда я еще работал, кабинет назывался "бюро", но уже лет тринадцать - тринадцать пять, как эта традиция заглохла. Я просмотрел рассортированную и тщательно подобранную корреспонденцию, скопившуюся за месяц: кипы писем от разношерстных благотворительных обществ и разномастных личностей с требованием денег и намеками на то, что мне подбросят бомбу, если я не пойду им на встречу, четыре приглашения прочесть лекцию, предложение принять участие в некоем туманном предприятии, которое якобы могло вылиться в интересную постоянную работу, груды газет и журналов, письмо от потомка в ...надцатом колене одного препротивного дальнего родственника моей третьей жены, сообщающего, что он собирается навести мне визит, три слезницы от актеров, ищущих спонсора, тридцать три уведомления о том, что против меня возбужденно дело, и сообщения от моих адвокатов о том, что тридцать три дела против меня прекращены. Среди всей этой макулатуры я нашел то, то меня заинтересовало. Письмо от Марлинга с Мегапеи было одним из самых важных. Вот что писал мне: "О Сын Земли! Приветствую тебя от имени Двадцати Семи Великих мира сего и молюсь за тебя в надежде, что ты бросил во тьму еще одну горсть драгоценных камней и заставил их светиться всеми красками жизни. |
Комментарии