| Последний парад |
| 1 | Анатолий Маркуша Последний парад Летчики не умирают, просто иногда не возвращаются из полета. (Из застольного разговора) Алексей Васильевич тихо прикрыл дверь, опасливо огляделся и осторожно присел к столу. В доме было совсем тихо. Подумал: будто конец света и никого уже не осталось. И еще подумал: чудно получается — за двадцать с лишним лет кадровой службы, едва не половина жизни под погоном прошла, а в начальники не выбился. |
| 2 | Впрочем, подчиненность Алексея Васильевича не тяготила, во всяком случае пока он летал, и классическая формула военной поры: ведомый — щит героя, его вполне устраивала. И теперь, когда ты списан и сдан не столько в запас, сколько в архив, и рассуждать не о чем. Нормальный ход, жаловаться некому, виноватых не сыскать. Алексей Васильевич достал лист клетчатой бумаги из новой, аккуратной стопы, примерился, но в голову никак не шло самое начало, не высвечивалась первая строчка. |
| 3 | «Завещание? — спросил себя Алексей Васильевич и сразу ощетинился: — Ну, уж хрен вам, а не завещание!» И вроде совсем не к месту вспомнил один теперь уже очень давний разговор. Невзрачного вида майор-перестарок, судя по знакам различия, общевойсковик, спрашивает Алексея Васильевича, в ту пору, правда, скорее — Лешку Стельмаха: – В анкете и в автобиографии вы отразили все честно и правдиво? – Полагаю, да, а что? |
| 4 | – Вопросы здесь задаю я, а вы отвечаете. Понятно? – Усвоил! Я — мальчик сообразительный... – Превосходно. Как девичья фамилия вашей матери? – В анкете и в автобиографии разборчиво написано: Резвая Фаина Наумовна. – Ее национальная принадлежность? – Об этом анкета не спрашивает, анкету интересует моя национальность. Повторяю: я — русский. – Кто это решил? – По родному мне языку, по воспитанию, мироощущению и культуре, майор, я — русский. |
| 5 | И решил это лично. Сам! Впрочем боюсь, ты моего решения понять не можешь, но постарайся все-таки, ты же с живыми людьми работаешь... Он много чего еще наговорил тому невзрачному майору, совершенно не задумываясь о возможных последствиях. Алексея Васильевича не выгнали тогда с летной работы только благодаря заступничеству командира эскадрильи. – Лучшего своего пилотажника, головастого мужика по милости бдительного болвана, я на съедение не отдам. |
| 6 | И не отдал. По тем временам — это был, можно смело сказать, подвиг, и рисковал комэск отчаянно. Давняя эта история вспомнилась не к делу, и Алексей Васильевич даже рассердился: хватит, трепло! Давай пиши, валяй без заголовка, заголовок можно будет и потом врисовать. Он отступил на пять клеточек и начал: «Преодолев средний статистический возраст российского мужчины на пять лет, полагаю разумным распорядиться относительно дальнейшего. Помру, похороны обставьте без излишеств и показухи, то есть — никаких надгробных речей, никаких поминок! Предпочтительно — закопать в землю, но если это окажется затруднительным, тогда — через печку. |
| 7 | Имуществом распорядитесь по совести. Единственным наследником правильно считать Тишу, то есть Тимофея Георгиевича Осокина...» Написал Алексей Васильевич всего-то с десяток строк, но устал, будто землю в огороде ворочал или дрова колол. Никогда он не любил письменной работы, ни в молодые годы, ни тем более теперь, когда писать приходилось в очках. Склоняясь над клетчатым листом, Алексей Васильевич прислушивался — не вернулась ли Лена; застукает — не дай бог! «Это еще, что за фокусы, выдумки, понимаешь...» И пойдет шуметь, возмущаться, размахивать руками. |
| 8 | Он любил свою заполошную дочку, терпел ее выходки, случалось и самые бесцеремонные, свято веря, все слова — говно, заслуживают внимания только поступки. Сколько, однако, он ни прислушивался, как ни старался сохранить бдительность, Лену прозевал. – Эй, люди! Есть кто на приеме? С винта с вами можно сойти! Куда все подевались?! Ветераны, песочники, опять секретный совет устроили, чего таитесь?! Алексей Васильевич пламенную эту тираду слышал, но голоса в ответ не подавал. |
| 9 | Начатое писание спрятал и выходить из своей комнаты не торопился. Лена не любила стариков из отцовской компании. Ей казалось диким, что они называют друг друга сокращенными, мальчишескими именами — Алик, Коляня, Санек. Особенно не терпела она Санька — отставного генерала, готового давать всем ценные указания и судить любого, кто попадет в поле его зрения. «И такой — чистая чума — генерал, а отец даже в полковники не вылез», — с обидой думала Лена и вспоминала, как во время прощального застолья по случаю ухода на «заслуженный отдых» подполковника Стельмаха последний из начальников отца говорил: «Летчиком ты у меня был номер один, Алексей, а каким службистом, сам, думаю, понимаешь, так что, друг ситный, думай, шевели извилинами «за дальнейшую жизнь»... |
| 10 | К гражданскому состоянию приспосабливаться надо... Вот я и хочу выпить за твою успешную адаптацию!» Сказать просто: адаптируйся, приспосабливайся, врастай, вживайся... Только не всякому дан такой талант — вживаться. Когда Алексей Васильевич ходил еще в курсантах летной школы, приключилась с ним история. Комиссар обнаружил в его курсантской тумбочке немецко-русский словарь, книгу «От Носке до Гитлера» и несколько страничек, исписанных латинскими буквами. |
| … |
Комментарии