| Цитаты. Длинные, непростые |
| 1 | Вы — продукт нашей эпохи. Или нет. Это слишком легко — всё валить на эпоху. Вы — просто ПРОДУКТ. Поскольку глобализация больше не учитывает отдельных людей, вам пришлось стать продуктом, чтобы общество интересовалось вами. Капитализм превращает людей в йогурты — скоропортящиеся (то есть смертные), зомбированные Зрелищем, — иными словами, нацеленные на уничтожение себе подобных. Для того, чтобы уволить вас, достаточно всего лишь вызвать ваше имя на экране, сбросить его в «корзину» и «очистить корзину» в контекстном меню; компьютер спросит: «Хотите ли стереть запись без возможности восстановления?». Нажмите клавишу ОК, и дело сделано. Фредерик Бегбедер. 99 франков. |
| 2 | На пляже не очень-то почитаешь. Лёжа на спине это почти невозможно. Солнце слепит глаза, приходится держать книгу прямо над собой на вытянутой руке. Несколько минут терпишь, потом переворачиваешься. Читать на боку, опёршись на локоть, когда одной рукой подпираешь висок, а другой держишь раскрытую книгу и перелистываешь страницы, тоже неудобно. В конце концов укладываешься на живот, согнув руки перед собой. У самой земли всегда поддувает. В корешок забиваются крошечные слюдяные чешуйки. На тонкой газетной бумаге карманных книжонок налетевшие песчинки скапливаются и сливаются с сероватым фоном, так что их не замечаешь и, только когда за несколько страниц наберётся ощутимая масса, небрежно стряхиваешь их. А на плотной, зернистой бумаге приличных изданий они вклиниваются в текст. Цепляются за матовые шероховатости и поблескивают. Получаются новые знаки препинания, открываются новые пространства. Филипп Делерм. Первый глоток пива и прочие мелкие радости жизни. |
| 3 | На следующее утро он установил, что трамвай, с визгом проезжавший внизу, играл определённую роль в его снах. И вспышки световой рекламы тоже, видимо, замешались в них, весь город представился ему во сне гигантской кузницей, в которой всё подлежало переработке, в которой не существовало различия между поделкой и кузнецом, всё разом было и поделкой и кузнецом, каждый и каждая обрабатывались и обрабатывали, конец этого процесса предусмотрен не был; процесс обработки не фиксировал какого-либо этапа усовершенствования, даже если этап усовершенствования имелся, процесс этот проходил непрерывно, миг совершенствования механически переходил в период разрушения, само же собой разумелось, что никакой материал и ни один человек не выдержал бы долгое время подобной обработки. Люди и поделки обрабатывали друг друга как участники единого процесса, который не преследовал иной цели, кроме уничтожения постепенно теряющего различия материала, конца этому процессу в обозримое время видно не было. Мартин Вальзер. Браки в Филиппсбурге. |
| 4 | Письмо я не отправил. Там, в полиции, они ужасно хитрые, здорово всякие вещи узнавать могут. Ещё в Ратуше со мной вместе работал один парень, у него брат в Скотленд-Ярде служил. Так им там довольно было щепотки обыкновенной пыли, и уже они знали, кто ты, откуда и всякое такое.<br>Конечно, когда она спросила про письмо, я покраснел: ну, пришлось сказать, мол, потому что она мне всё равно не верит, и всякое такое. Вроде она поверила. Может, с моей стороны и не очень-то хорошо это было по отношению к её родителям, но, судя по её же словам, не такие уж они были хорошие. Да и нельзя же обо всех подряд заботиться. Что важно, то важно, а что не важно, то нет, как говорится. Джон Фаулз. Коллекционер. |
| 5 | Она склонила голову набок и уставилась на Ионатана своим левым глазом. Это глаз — маленький, круглый диск, карий с чёрной точкой зрачка — внушал ужас. Он походил на пуговицу, пришитую к головному оперенью; без ресниц, без бровей, совершенно голый, он был бесстыдно обращён вовне и жутко открыт; но в то же время в нём была какая-то сдержанная закрытость; и всё же он не казался ни открытым, ни закрытым, а просто безжизненным, как линза фотоаппарата, поглощающая весь внешний свет и не выпускающая изнутри ни единого луча. В этом глазу не было ни блеска, ни мерцания, ни единой искры, ничего живого. Это был глаз без взгляда. И он пялился на Ионатана. Патрик Зюскинд. Голубка. |
| 6 | Всё проходит: любовь, искусство, планета Земля, вы, я. Смерть настолько неизбежна, что всех застаёт врасплох. Как узнать про этот день — не последний ли он? Вы думаете, что у вас уйма времени впереди. А потом вдруг — здрасьте пожалуйста! — вы тонете, вы утонули, ваше время истекло. Смерть — единственная встреча, не записанная в вашем органайзере. Фредерик Бегбедер. 99 франков. |
| 7 | Три вещи может сделать женщина для русского писателя. Она может кормить его. Она может искренне поверить в его гениальность. И наконец, женщина может оставить его в покое. Кстати, третье не исключает второго и первого. Сергей Довлатов. Чемодан. |
| 8 | Я допил стакан и вышел оттуда. На улице было лучше. И я пошёл. Что-то должно было переломиться, но только не я. Я начал считать всех дураков, которые проходили мимо. Насчитал 50 за две с половиной минуты и вошёл в соседний бар. Чарльз Буковски. Макулатура. |
| 9 | Муха всё ещё ползала по столу. Я скатал «Программу бегов», хлопнул по ней, промахнулся. Неудачный день. И неделя. И месяц. И год. И жизнь. Будь она проклята. Чарльз Буковски. Макулатура. |
| 10 | Чуть не на каждом углу появились тележки с бананами; моя мать их не покупала, она боялась инфекции: ведь на кончике каждого банана — дохлое насекомое. — Бананы ужасно опасны, — говорила мать сыну и уводила его смотреть, как другие дети едят мороженое. Луиджи Малерба. Змея. |
| 11 | Я не верю в вечность мук и блаженства, потому что не могу вообразить ничего вечного, кроме пустоты. Впрочем, и её я не могу себе представить — даже во сне. Тем более теперь, когда подсознание моё обмелело и ночи стали нудным продолжением дней. Надеясь на большее, я ложусь спать в шорах, залепив уши воском, но мне не поют сирены, и просыпаюсь я, каким был, лишь немного короче. Александр Генис. Трикотаж. |
| 12 | Авенариус растерянно помолчал, а потом мягко спросил меня: — И как будет называться твой роман? — Невыносимая легкость бытия. — Но это название, по-моему, у кого-то уже было. — У меня! Но тогда я ошибся. Такое название должно было быть у романа, который я пишу сейчас. Милан Кундера. Бессмертие. |
| 13 | Вообще, я уверен, что нищета и богатство — качества прирождённые. Такие же, например, как цвет волос или, допустим, музыкальный слух. И деньги тут фактически не при чём. Можно быть нищим с деньгами. И — соответственно — принцем без единой копейки. Я встречал богачей среди зеков на особом режиме. Так же мне попадались бедняки среди высших чинов лагерной администрации... Бедняки при любых обстоятельствах терпят убытки. Бедняков постоянно штрафуют даже за то, что их собака оправилась в неположенном месте. Если бедняк роняет мелочь, то деньги обязательно проваливаются в люк. А у богатых всё наоборот. Они находят деньги в старых пиджаках. Выигрывают по лотерее. Получают в наследство дачи от малознакомых родственников. Их собаки удостаиваются на выставках денежных премий. Сергей Довлатов. Иностранка. |
| 14 | Почему все левые книги обязательно должны быть ультрамодными, их злободневность давно проходит, акценты меняются и бывшая левая книга становится консервативной? И какого хрена, — мне показалось, он сейчас задохнётся, — какого хрена публика не покупает моих охренительных книг?! Джулиан Барнс. Метроленд. |
| 15 | Я прошёл мимо новостройки, где плотники строгали доски. Я выбрал из кучи две чистые стружки, сунул одну в рот, а другую спрятал про запас. Я не пожалел о том, что ушёл из редакции, так и не попросив крону, даже за дверью, когда голод вновь начал терзать меня. Я вынул из кармана вторую стружку и сунул её в рот. Мне опять стало легче. Почему я не делал этого раньше? Кнут Гамсун. Голод. |
| 16 | Что обязывает нас говорить правду? И почему вообще правдивость мы считаем добродетелью? Представь себе, что встретишь безумца, утверждающего, что он рыба и мы все рыбы. Ты что, станешь спорить с ним? Станешь перед ним раздеваться и доказывать, что у тебя нет жабр? Станешь говорить ему в лицо, что ты о нём думаешь? Ну, скажи! Милан Кундера. Смешные любови. |
| 17 | Рассказ о дедушке хранится в каждой семье. — Вот мы с вами кутаемся — слабое, изнеженное поколение. А мой дедушка, я его еще помню (тут рассказчик краснеет, очевидно от мороза), простой был крепостной мужик и в самую стужу, так, знаете, градусов шестьдесят четыре, ходил в лес по дрова в одном люстриновом пиджачке и галстуке. Каково? Не правда ли, бодрый старик? — Это интересно. Вот и у меня, так сказать, совпадение. Дедушка мой был большущий оригинал. Мороз этак градусов под семьдесят, все живое прячется в свои норы, а мой старик в одних полосатых трусиках ходит с топором на речку купаться. Вырубит себе прорубь, окунется — и домой. И еще говорит, что ему жарко, душно. Ильф и Петров. Собачий холод. |
| 18 | — Как фамилия того русского писателя, о котором ты все время болтаешь, — ну, который еще пихал себе в ботинки газеты, а свой цилиндр нашел на помойке? — Это было все, что запомнил Реми из моих рассказов о Достоевском. — А-а, ну, конечно — Достиоффски. У человека с такой рожей, как у нашего управляющего, может быть только одна фамилия — Достиоффски. Джек Керуак. В дороге. |
| 19 | Но что всего удивительнее в этих поездах — это их капризный задор. Вдруг остановятся на каком-нибудь полустанке, и ни тпру, ни ну! Стоит часа два. Пассажиры нервничают. Фантазия работает. — Чего стоит? Верно, бабу переехали. — Телку, а не бабу. Тут вчера одну бабу переехали, — не каждый же день по бабе. Верно, сегодня телку. — Да, станут они из-за телки стоять! — Конечно, станут. Нужно же колеса из нее вытащить. — Просто кондуктор чай пить пошел, вот и стоим, — вставляет какой-то скептик. — Да, чай пить! Грабить нас хотят, вот что. Теперь, верно, передний вагон чистят, а там и до нас дойдет. Ясное дело — грабят. Тэффи. Песье время. |
| 20 | Когда настроение плохое, я так легко и с удовольствием раздражаюсь, и некуда скрыться, и все задевает, и даже царапает. И если в таком настроении зайти в книжный магазин, то ничего не получится выбрать. Потому что заходишь и видишь — что-то совсем нет хороших книжек. Да что книжки! Даже если зайдешь в супермаркет, и ходишь, ходишь вдоль этих бесконечных полок, и думаешь — что-то вообще ничего нету, купить вообще нечего! А просто ничего и не хочется, поэтому нечего покупать. Евгений Гришковец. Этот город. |
| 21 | Мне сорок пять лет. Все нормальные люди давно застрелились или хотя бы спились. А я даже курить и то чуть не бросил. Хорошо, один поэт сказал мне: — Если утром не закурить, тогда и просыпаться глупо... Сергей Довлатов. Филиал. |
| 22 | Часто бывает — заговоришь о некоторых вещах и с этой минуты лишишься покоя. Все мы знаем, что такое боль невысказанных слов. Однако слово высказанное, произнесённое — может не только ранить. Оно может повлиять на твою судьбу. У меня бывало — скажешь человеку правду о нём и тотчас же возненавидишь его за это. Сергей Довлатов. Филиал. |
| 23 | Мне видится тайный сговор между всеми языками мира. Собравшись вместе, они постановили придать этой фразе такое звучание, чтобы людям было ясно: её надо заслужить, за неё надо бороться, надо стать её достойным. Ich liebe dich: полуночный сигаретный шёпот, в котором счастливо рифмуются подлежащее и дополнение. Je t'aime: здесь сначала разделываются с подлежащим и дополнением, чтобы вложить весь пыл в долгий гласный последнего слова. (Грамматика тут надёжнее; заняв второе место, предмет любви может уже не бояться, что его заменят кем-то другим). Я тебя люблю: дополнение снова занимает вселяющую уверенность вторую позицию, но теперь — не смотря на оптимистическую рифму вначале — здесь слышится намёк на трудности, препятствия, которые нужно ещё преодолеть. Ti amo — возможно, это чересчур смахивает на аперитив, но выигрывает благодаря твёрдому согласию подлежащего и сказуемого, делателя и действия, слитых в одно слово. Джулиан Барнс. История мира в десяти с половиной главах. |
| 24 | — Скажи, — он больно уставил палец в моё колено, сверкнул паралитическим оком и ухмыльнулся, — тебе встречалась хоть одна, которая способна поддержать связный разговор? Внимает доводам рассудка, трезво мыслит — хоть одна?! Сынок! — кричал он. — С ними невозможно разговаривать. Уверяю тебя: невозможно. С тем же успехом можно перекричать ветер или заплевать Нил. В юности человек несёт им сокровища своего духа, изводит на них нетленные накопления — мудрость, знания, философию, — только бы сделать их достойными своего общества, а в итоге, — горько молвил дядя Баском, — что выясняется в итоге? Что все свои силы он растратил на разговоры с идиоткой. — И он мстительно хмыкнул. В следующую минуту он перекосил лицо и гнусаво заныл якобы капризным женским голосом: — Ах, мне так нехорошо! Ах, бо-же-мой! Наверное, вот-вот буду нездорова! Ах, ты меня больше не любишь! Ах, я хочу умереть! Ах, у меня нет сил подняться! Ах, принеси мне что-нибудь из го-ро-да! Если бы ты меня любил, то купил бы новую шляпку! Мне совсем нечего надеть! — Тут он загундосил совсем безутешно: — Мне стыдно показаться людям! Томас Вулф. Портрет Баскома Хока. |
| 25 | Творческие способности человека беспредельны, как беспредельна и его глупость: это юмористически показано Купером на примере медленного совершенствования софы усилиями сменяющихся поколений, наделённых неистребимой тупостью. Столетия миновали, пока недоумки не сообразили переоборудовать сдвоенную табуретку в стул — и уж по меньшей мере гениальное озарение, по оценке более поздних поколений, снизошло на того, кто сумел догадаться о возможности удлинить стул до размеров chaise-longue сиречь софы. Томас де Квинси. Исповедь англичанина, употреблявшего опиум. |
| 26 | Было часа 3 дня. Я нашёл свободный табурет и сел. Подошёл бармен. Какой-то неприкаянный. У него не было век. А на ногтях нарисованы маленькие зелёные крестики. Псих какой-то. Никуда от них не денешься. Мир по большей части безумен. А там, где не безумен, — зол. А где не зол и не безумен, — просто глуп. Никаких шансов. Никакого выбора. Крепись и жди конца. Тяжёлая работа. Тяжелее не придумаешь. Чарльз Буковски. Макулатура. |
| 27 | Пока я дожидался его, я убил четырёх мух. Чёрт, смерть кругом, повсюду. Люди, птицы, звери, рептилии, грызуны, насекомые, рыбы — у них никаких шансов. Всем крышка. Я не знал, что с этим делать. У меня испортилось настроение. Понимаете, смотрю на упаковщика в супермаркете, он пакует мои продукты, и вдруг я вижу, что он самого себя засовывает в могилу вместе с туалетной бумагой, пивом и куриными грудками. Чарльз Буковски. Макулатура. |
| 28 | Мой отец всегда говорил: — Женись, прежде чем секс тебе надоест, иначе вообще никогда не женишься. Моя мать всегда говорила: — Никогда не покупай вещей с пластмассовой молнией. За всю свою жизнь мои родители ни разу не сказали чего-то такого, что хочется вышить шёлком на своей подушке. Чак Поланик. Бойцовский клуб. |
| 29 | Я опускаюсь на стул у письменного стола. Позор. Скандал. За тридцать лет, с тех пор как научился читать, я кое-что прочёл, не так уж много, но кое-что, а что от этого осталось? Смутное воспоминание, что во втором томе тысячестраничного романа кто-то застрелился из пистолета. Тридцать лет читал — и всё напрасно. Тысячи часов моего детства, отрочества и юности я провёл за чтением и не сохранил ничего, кроме великого забвения. И ведь эта напасть не исчезает, напротив, она только усиливается. Если я сегодня читаю книгу, то забываю начало, ещё не добравшись до конца. Подчас моя память отказывает уже к концу страницы. И я еле плетусь от абзаца к абзацу, а скоро смогу удержать в сознании только отдельные слова, которые доносятся из тьмы какого-то вечно неизвестного текста, вспыхивают, как падучие звёзды в момент чтения, чтобы тут же кануть в Лету, погрузиться в тёмный поток вечного забвения. Патрик Зюскинд. Amnesie in litteris. |
| 30 | Ненаписанные романы гоняются за мной. Когда я у себя в спальне, мне кажется, что я ими окружён, бесенятами, и один таскает мня за ухо, другой за нос, и каждый: «Господин, возьмитесь за меня, я великолепен». Затем я вижу, что возможно разыграть не менее любопытную историю, устроив забавную дуэль, например, если в знак победы вынудить противника отрешиться от Бога и после этого проткнуть, чтобы он ушёл на тот свет отреченцем и попал прямо в ад. Ну же, де ла Грив, шпагу наголо, попробуем снова, защищайтесь! Умберто Эко. Остров накануне. |
| 31 | И в какой-то очередной раз после многих, многих неудачных попыток, почти ошеломляюще неожиданно, я вдруг почувствовал, что качусь. Назло всем моим теоретическим соображениям и глубокому скепсису я свободно двигался на двух колёсах; поразительное чувство и гордое! На террасе нашего дома и прилегающем газоне состоялся мой испытательный заезд, награждённый аплодисментами родителей и пронзительным хохотом сестры и брата. В заключение брат преподал мне важнейшие правила уличного движения: прежде всего, правило строго держаться правой стороны, причём правая сторона определялась как та, где на руле находится ручной тормоз. Ещё и сегодня я придерживаюсь этой впечатляющей дефиниции, когда в состоянии минутного замешательства забываю, где право, а где лево. Тогда я просто представляю себе велосипедный руль, мысленно нажимаю на ручной тормоз и снова отлично ориентируюсь в ситуации. На велосипед с двумя ручными тормозами или — ещё хуже — с левым тормозом я не сел бы никогда в жизни. Патрик Зюскинд. Повесть о господине Зоммере. |
| 32 | За неимением выбора солнце сияло над миром, где ничто не ново. Мерфи сидел вне его досягаемости, точно он был свободен, в одном из замкнутых дворов в Уэст-Бромптоне. Здесь, вот уж, наверное, месяцев шесть, он ел, пил, спал, одевался и раздевался в среднего размера клетушке на северо-западной стороне двора, откуда открывался беспрепятственный вид на среднего размера клетушки юго-восточной стороны. Вскоре ему придётся опять договариваться, поскольку строения, составляющие двор, предназначались на слом. Вскоре ему придётся поднапрячься и начать есть, пить, спать, одеваться и раздеваться в совершенно непривычной обстановке. Сэмюэль Беккет. Мерфи. |
| 33 | Я — герой. Быть героем легко. Если у тебя нет рук или ног — ты герой или покойник. Если у тебя нет родителей — надейся на свои руки и ноги. И будь героем. Если у тебя нет ни рук, ни ног, а ты к тому же ухитрился появиться на свет сиротой, — всё. Ты обречён быть героем до конца своих дней. Или сдохнуть. Я герой. У меня просто нет другого выхода. Рубен Давид Гонсалес Гальего. Белое на чёрном. |
| 34 | Дядя, как обычно, сидел в кухне и, глядя через окно в коридор, следил, чтобы никто из чужих не проник в дом. Я пошёл в кухню и сел против него за стол. Главное, решил я, напор и неожиданность. Он думает, что начну дразнить, а на самом деле... — Ваша карьера окончена, подполковник Штауберг, — сказал я отчётливо и почувствовал, как на спине моей выступает гусиная кожа, подобно пузырькам на поверхности газированной воды. Фазиль Искандер. Мой дядя самых честных правил... |
| 35 | Лицам, мало знакомым с моей биографией, я должен признаться, что когда-то сам был ребёнком, и так как память об этом розовом периоде моей жизни до сих пор живо сохранилась в моём мозгу, то мои рассказы «О детях», таким образом, приобретают пленительный профессиональный отпечаток откровений специалиста по детскому вопросу. Всё должно быть логично: Вересаев был врачом; он написал «Записки врача»; Куприн был военным; он написал «Поединок». Я был ребёнком; пишу о детях. Аркадий Аверченко. Дети. |
| 36 | Дала жена ему колотушку и научила, что надо делать: — Ты стучи вот так и проси всего, что хочется. Стукнул Дзинсиро колотушкой что было силы, хотел он крикнуть: — Комэ-кура, комэ-кура! (Кладовые, полные риса!) Да запнулся и закричал: — Ко-мэкура, ко-мэкура! (Слепые карлики!) Вдруг посыпалось из мешка множество слепых карликов. Пошли они друг за дружкой и скрылись из виду. Волшебная колотушка, японская сказка. |
| 37 | Люди, стоявшие невдалеке в ожидании автобуса, завидев Ника, его свиту и смахивающий на Моби Дика лимузин, тут же принялись клянчить у него автографы, действуя телохранительницам на нервы. Ник успел дать только один — человек, получивший его, вгляделся в подпись, нахмурился и сказал: «Это не он». Уже успевшая собраться небольшая толпа тут же растаяла. Кристофер Т. Бакли. Здесь курят. |
| 38 | — В этой стране люди не ценят утра. Через силу просыпаются под звон будильника, который разбивает их сон, как удар топора, и тотчас предаются печальной суете. Скажите мне, каким может быть день, начатый столь насильственным актом! Что должно происходить с людьми, которые вседневно с помощью будильника получают небольшой электрический шок! Они изо дня в день привыкают к насилию и изо дня в день отучаются от наслаждения. Поверьте мне, характер людей формируют их утра. Милан Кундера. Вальс на прощание. |
| 39 | — Капрал Снарк, видите ли, натура, пожалуй, слишком творческая. Он полагает, что работа в столовой — это своего рода искусство, и постоянно жалуется, что вынужден проституировать свой талант. Никто не требует от него таких жертв! Кстати, вы, случайно, не знаете, почему его запихнули в рядовые и он всего-навсего капрал? — Знаю, — сказал Йоссариан. — Он отравил всю нашу эскадрилью. Милоу снова побледнел: — Что он сделал? — Он намешал в картофельное пюре несколько сот кусков солдатского мыла, желая доказать, что военные — это каннибалы, не способные отличить изысканное блюдо от явной дряни. Весь состав эскадрильи маялся животами. Боевые операции были отменены. — Ну и ну! — поджал губы Милоу. — Надеюсь, он осознал, что поступил дурно? — Наоборот. Он убедился, что был прав. Мы уплетали это пюре целыми тарелками и требовали добавки. Мы все чувствовали, что заболели, но мы и понятия не имели, что отравлены. Джозеф Хеллер. Уловка 22. |
| 40 | Интересно отметить, что среди Допущенных к Столу сидели несколько охранников. Под видом Допущенных к Столу они следили за разговорами, чтобы вовремя обнаружить следы заговора или просто отклонений от королевской линии, которые впоследствии могли привести к заговору. Но так как они, хотя и сидели под видом Допущенных к Столу, на самом деле не были Допущенными, им по инструкции полагалось меньше налегать на особенно ценные продукты, каковыми считались капуста, горох и фасоль. Но так как Допущенные к Столу знали, что среди них есть охранники, сидящие под видом Допущенных, а также знали, что охранникам не положено есть по норме допущенных, они следили за тем, как едят остальные Допущенные, и в то же самое время сами старались есть как можно больше, чтобы их не приняли, как говорится в кроличьем просторечии, за шпионов. Но так как те, кого в кроличьем просторечии именовали шпионами знали, что, если они будут скромничать за столом, остальные обнаружат их истинные застольные функции, они, стараясь замаскироваться, ели как можно больше, что соответствовало их личным наклонностям. Фазиль Искандер. Кролики и Удавы. |
| 41 | Спать вовсе не обязательно. Тебя просто убеждают, что сон необходим, — дабы держать тебя под контролем. Кому это надо — спать? Тебя просто учат спать в детстве, вот и всё. От этого можно легко отвыкнуть, если поставить себе такую цель. Я уже отвык. Я больше не сплю. Так гораздо легче не утратить бдительность, не попасть в засаду, идёшь себе на автопилоте, и всё. Великая вешь автопилот. Как пароход и человек. Иэн Бэнкс. Осиная фабрика. |
| 42 | — Соблазнить женщину, — хмуро сказал Бертлеф, — умеет каждый дурак. Но по умению расстаться с ней познается истинно зрелый мужчина. Милан Кундера. Вальс на прощание. |
| 43 | Есть таинственная мудрость в том, что несоизмеримые вещи могут быть пересказаны аналогичными словами; та же мудрость, наверно, позволяет божественным вещам отображаться в земных именованиях, и благодаря символической двусмысленности Бог может быть называем львом или леопардом, и смерть ранением, и радость пламенем, и пламя гибелью, и гибель бездною, и бездна проклятием, и проклятие — обмороком, и обморок — страстью. Умберто Эко. Имя Розы. |
| 44 | Родители купили мне печатную машинку, и я настучал несколько рассказов, но они получились слишком горькими и очень небрежными. Нет, нельзя сказать, что они уж совсем были плохи, но все же складывалось впечатление, будто мои истории какие-то скудные, в них не было собственных живительных сил. Моя писанина была мрачнее Беккеровой и на порядок чуднее, но это не срабатывало. Ну, пара-тройка из написанных историй все же действовала на меня, да и то получалось так, что они лишь заводили в какие-то дебри вместо того, чтобы быть в них проводником. Беккер, несомненно, писал лучше. Может быть, мне заняться рисованием? Чарльз Буковски. Хлеб с ветчиной. |
| 45 | Тогда я зашел в «Подмосковье», спросил чашку кофе. Может, думаю, съем что-нибудь. — Давайте, — говорю, — меню. — Меню нет. — То есть как это нет? — Я вам и так скажу, что есть. — Я не запомню. — Запомните. Потому что у нас есть только шашлык. — Поразительно, — говорю, — я как раз шашлык-то и хотел...! Сергей Довлатов. На улице и дома. |
| 46 | Но гораздо важнее неизмеримая психологическая ценность полотенца. По непонятной причине, если страг (то есть владелец транспортного средства) обнаруживает, что у путешественника, попросившего его подвезти, есть полотенце, он делает подсознательный вывод, что тот также владеет зубной щеткой, носовым платком, мылом, пачкой галет, флягой, компасом, картой, мотком бечевки, москитной сеткой, плащом и резиновыми сапогами, скафандром и т. д., и т. д. Итак, страг будет счастлив впоследствии одолжить путешественнику любой из этих или других предметов, которые тот мог «случайно потерять». Вот что подумает страг: любой, кто может на попутных проехать всю Галактику вдоль и поперек, забыть про удобства, ночевать в трущобах, бороться с жуткими опасностями, преодолевать их, и при этом все же помнит, где у него полотенце, вполне заслуживает доверия. Дуглас Адамс. Путеводитель хитч-хайкера по галактике. |
| 47 | В «Ньюс» приходили работать всевозможные люди: от диких младотурков, которым хотелось разодрать весь мир напополам и начать все заново, до старых усталых работяг, желавших только одного — дожить свои дни в мире посреди скопища полоумных. Там были психи, беглецы от правосудия и социально опасные алкаши, один кубинец — магазинный воришка, носивший под мышкой пистолет, полудурочный мексиканец, домогавшийся маленьких детишек, были сутенеры, педерасты и человеческие шанкры всех разновидностей; большинство удерживалось в газете ровно настолько, чтобы накопить на несколько стаканчиков пойла и авиабилет. Хантер Томпсон. Ромовый дневник. |
| 48 | Музказуистика: склонность к патологически мелочной классификации музыки и музыкантов. «Команда "Венские сосиски" — типичные представители городского белого кислотного хардешного шансона, скрещенного со ска». Дуглас Коупленд. Поколение Х. |
| 49 | Пару десятилетий назад разговору лондонского рабочего люда постоянно сопутствовал эпитет «драный». Но, хотя литераторы по-прежнему характеризуют им пролетарскую лексику, пролетарии его давно оставили. «Драный» сегодня у лондонцев (в отличие от уроженцев Шотландии и Ирландии) употребляется лишь людьми более или менее культурными. Слово явно продвинулось по социальной лестнице; вместо него ходячим, всюду прицепляемым определением стал «ё...й». Несомненно, и «ё...й» со временем поднимется, проникнет в светские салоны, а в массах заменится чем-то другим. Джордж Оруэлл. Фунты лиха в Париже и Лондоне. |
| 50 | Тобиас — несчастье Клэр, наваждение, проживающее в Нью-Йорке, а в данный момент уже находящееся на пути из лос-анджелесского аэропорта. Он наш ровесник, такой же выпускник частной школы, как и Аллан, братец Клэр, происходит из какого-то гетто для богатых на Восточном побережье, как там бишь оно называется... Нью-Рошелл? Шейкер-Хайтс? Дариен? Уэстмаунт? Лейк-Форест? Один черт. Работа у Тобиаса связана с деньгами и банками — кто он, фиг его знает, сами забываем спустя секунду после того, как он начинает на вечеринках рассказывать о своей работе. Изъясняется он на занудном канцелярском жаргоне «смерть мухам». Ничуть не стесняется захаживать в идиотские ресторанчики с «тематической» кухней и вымученными (сплошь имена собственные) названиями, вроде «У Мактакки» или «У О'Дули». Ему известны все вариации и нюансы туфель с кисточками («Я бы никогда не стал носить твои ботинки, Энди. Они прошиты по типу мокасин. Это чересчур легкомысленно»). Дуглас Коупленд. Поколение Х. |
| 51 | Баттиста был одним из тех людей, которые надеются найти бумажник на улице. Эти странные люди, возвращаясь ночью домой, пользуются пустынностью улиц, чтобы пошнырять глазами туда и сюда в своей странной надежде. И найти бумажник, когда улицы пустынны, и всё благоприятствует тому, чтобы подобрать его и обследовать его внутренности, явится знакомым высшего расположения фортуны. Но они готовы и на тот случай, если вдруг найдут его днём на оживлённой улице. Случись такое, они либо наступят на него ногой и дождутся, когда никто не смотрит, чтобы подобрать его; либо сделают вид, что уронили газету или платок, или что-нибудь ещё, и, наклонившись подобрать всё это, подберут и бумажник, содержимое которого осмотрят, лишь оказавшись в укромном месте. Но, несмотря на такие ожидания, бумажники им не попадаются никогда. Акилле Кампаниле. Если луна принесёт мне удачу. |
| 52 | Старец пишет свою автобиографию. Он начал с тех слов, которые мне как-то сказал дядя Алекс. Он говорил, что этими словами все религиозные скептики должны начинать свои молитвы на ночь. Вот эти слова: — Тому, кого это касается. Курт Воннегут. Балаган. |
| 53 | Я ощутил желание высморкаться и вынул тонкий, белоснежный платок — тот, что нежнейшим и мягким пухом встречает радостный нос. Я просморкался изо всех сил — нравится мне сморкаться, понимаю я в этом толк — и, прочистив ноздри и пазухи, я отнял платок от лица. Бросил взгляд на платок — и родился в груди моей жалобный стон, ибо вместо крохотных янтарных лужиц обнаружил я на своём платке плотную чёрную кучу мохнатых ресниц. Хулио Кортасар. Дивертисмент. |
| 54 | Не говорю, чтобы ничего хорошего о нём не писали: учёные уверяют нас, что он дорого стоит, и это правда; в моё время индийский опиум продавался по три гинеи, а турецкий по восемь гиней за фунт, в-третьих, если вы много вдруг его примете, то подвергнетесь... самой неприятной вещи для человека твёрдого в своих привычках, именно смерти. Томас де Квинси. Исповедь англичанина, употреблявшего опиум. |
| 55 | Я с детства ненавижу манекены. Я до сих пор не пойму, как эту дикость можно разрешить. Манекен — это совсем не то, что чучело. Чучело человечно. Это игра, которая может некоторое время пугать детей или более долгое время птиц, потому что они ещё более дети. На манекен я не могу смотреть без ненависти и отвращения. Это наглое, это подлое, это циничное сходство с человеком. Вы думаете, он, манекен, демонстрирует вам костюм новейшего покроя? Чёрта с два! Он хочет доказать, что можно быть человеком и без души. Он призывает нас брать с него пример. И в том, что он всегда представляет новейшую моду, есть дьявольский намёк на то, что он из будущего. Фазиль Искандер. Созвездие козлотура. |
| 56 | Первый рассказ, который я действительно напечатал, появился в журнале фантастики и ужасов Майка Гаррета в Бирмингеме, штат Алабама (Майк все еще крутится в этом бизнесе). Эту новеллу он напечатал под заглавием «В полумире ужаса», но мое мне все равно нравится больше. Знаете какое? «Я — малолетний грабитель могил»! Супер-дупер! Стивен Кинг. Как писать книги: мемуары о ремесле. |
| 57 | Я совершенно нормален. А ненормален тот, кто не понимает моей живописи, тот, кто не любит Веласкеса, тот, кому не интересно, который час на моих растёкшихся циферблатах — они ведь показывают точное время. Сальвадор Дали. Тайная жизнь Сальвадора Дали, написанная им самим. |
| 58 | Узнав о том, что Сервантес, прославивший Испанию «Дон Кихотом», умер нищим и вдобавок в тюрьме, равно как и Колумб, открывший Новый Свет, я твёрдо решил, во-первых, отсидеть в тюрьме как можно раньше (что и было сделано) и, во-вторых, разбогатеть сверх всякой меры (что также было исполнено). Сальвадор Дали. Тайная жизнь Сальвадора Дали, написанная им самим. |
| 59 | Любители ночных шатаний ходят в ночные заведения не для того, чтобы развлекаться. Они ходят туда, чтобы провести время. А это, в общем-то, совсем непросто. Не надо думать, что проще всего проводить время во сне. Потому что в этом случае нужно проводить время днём, а день длиннее и медленнее ночи. День состоит из утра, обеденного времени, послеполуденного и вечера; а ночь состоит из одной ночи. Если ночной бродяга встаёт утром, он не знает, что ему делать или куда пойти; он не знает, где находится; он видит новые лица и места, которые не узнаёт при дневном свете. Поэтому любители ночных шатаний ждут рассвета. Они ждут его, как ждали при наступлении тысячного года и как ждут рассвета нового года; все вместе, никто не спит, вяло танцуя, опустив руки, украсив голову уборами из папиросной бумаги для серпантина; они проводят ночь, как проходят экватор на океанском лайнере, и, под звуки музыки, песен, хлопки шампанского, бой барабанов, крики и канкан, над миром наконец восходит солнце. Акилле Кампаниле. Если луна принесёт мне удачу. |
| 60 | Иной в состоянии благородной ярости, скажем, решил позвонить и хотя бы по телефону-автомату сделать самый смелый, самый значительный поступок в своей жизни — и вдруг автомат, ни с кем его не соединив, проглатывает монету. Неожиданно человек начинает биться в судорогах, он конвульсивно дёргает рычаг трубки, словно это кольцо никак не раскрывающегося парашюта. А потом, что ещё более нелогично, старается просунуть лицо в выем для монет, который обычно не больше спичечной коробки, и, следовательно, просунуть голову туда никак невозможно. Ну хорошо, положим, он просунет голову в этот несчастный выем, что он там увидит? И даже если увидит свою монету, ведь не слизнёт же он её оттуда языком? Фазиль Искандер. Созвездие козлотура. |
| 61 | Разговор с таксистом вдруг осветил мне суть писательской деятельности. Мы пишем книги, потому что наши дети не интересуются нами. Мы обращаемся к анонимному миру, потому что наша жена затыкает уши, когда мы разговариваем с ней. Милан Кундера. Книга смеха и забвения. |
| 62 | Пляж начинал меня злить. Все эти дряблые преферансисты с тонкими, подагрическими ногами, спортсмены, туго набитые никому не нужными мышцами, местные сердцееды с выражением дурацкой, ничем не оправданной горделивости на лице, и женщины, нагло выставившие якобы на солнце свои якобы бесспорные прелести. Фазиль Искандер. Созвездие козлотура. |
| 63 | Ему пришлось немало потрудиться, чтобы разбить яйца; собственно говоря, трудность состояла не в том, чтобы их разбить, а в том, чтобы удержать их при этом на должном расстоянии от штанов и вылить, по возможности, именно на сковородку, а не на рукава. Всё же, в конце концов, несколько яиц каким-то образом попали куда следует, и Гаррису удалось, присев тут же на корточки, взбить их вилкой. Ожидания Гарриса не вполне оправдались. Плоды его трудов были так жалки, что о них не стоит и говорить. Из шести попавших на сковородку яиц получилась одна чайная ложка подгоревшего, неаппетитного месива. Джером Клапка Джером. Трое в лодке, не считая собаки. |
| 64 | В палату вошла молодая докторша с жалобными голубыми глазами и направилась прямо к Берлаге. — Ну, как вы себя чувствуете, голубчик? — спросила она, притрагиваясь тёплой рукой к пульсу бухгалтера. — Ведь вам лучше, не правда ли? — Я вице-король Индии! — отрапортовал он, краснея. — Отдайте мне любимого слона! — Это у вас бред, — ласково сказала докторша, — вы в лечебнице, мы вас вылечим. — О-о-о! Мой слон! — вызывающе крикнул Берлага. Илья Ильф, Евгений Петров. Золотой телёнок. |
| 65 | Небольшая стройная муха с высокой грудью и упругими бёдрами ползла по откосу запылённого окна. Звали её по-мушиному — Лидия. Из-за угла вылетела большая чёрная муха, села против первой и с еле сдерживаемым порывом страсти стала потирать над головой стройными мускулистыми лапками. Высокая волнующаяся грудь Лидии ударила в голову чёрной мухи чем-то пьянящим... Простёрши лапки, она крепко прижала Лидию к своей груди, и всё заверте.... Аркадий Аверченко. Неизлечимые. |
| 66 | Когда молодой человек снова вышел, женщина обратилась к Гверрандо: — Отравите мне этого человека! — сказала она. — Да вы с ума сошли! — ответил Гверрандо. — Какая же я рассеянная! — воскликнула Сусанна, хлопнув себя по лбу. — Представляете, мне показалось, что сейчас Средневековье. — Так забываться несколько опасно, — пробормотал Филиппо. — Один раз моего друга арестовали, когда он вышел из дома, думая, по рассеянности, что сейчас времена Адама и Евы. Акилле Кампаниле. Если луна принесёт мне удачу. |
| 67 | Теперь я окончательно стал аксолотлем и если думаю, как человек, то это лишь потому, что все аксолотли в своей личине из розового камня думают, как люди. Мне кажется, что из всего этого мне удалось сообщить ему кое-что в первые дни, когда я ещё был им. И в этом окончательном одиночестве, — ибо он уже не вернётся, — меня утешает мысль о том, что, может быть, он напишет про нас, — веря, что придумывает, напишет рассказ про аксолотлей. Хулио Кортасар. Аксолотль. |
| 68 | Единственная привычка, сближавшая карликовых хамелеонов с их более крупными сородичами, — это танцы. Это исключительно забавное развлечение, которое хамелеоны изредка доставляют зрителям, можно полностью оценить, лишь увидев его собственными глазами. Находясь на ветке или на земле, хамелеон на минуту совершенно замирает и только медленно вращает глазами. Затем он плавно поднимает в воздух одну переднюю и одну заднюю лапу и начинает ритмично раскачиваться вперёд и назад. Сделав шаг и снова застыв на месте, хамелеон поднимает другую пару ног и повторяет всё сначала. При этом хамелеон всё время вращает своими большими выпуклыми глазами — вверх, вниз, вперёд и назад. Джеральд Даррелл. Перегруженный ковчег. |
| 69 | Месяцев через пять или шесть мой юмор стал утрачивать свою непосредственность. Шутки и остроты уже не слетали у меня с языка сами собой. Порой мне не хватало материала. Я ловил себя на том, что прислушиваюсь — не мелькнёт ли что-нибудь подходящее в разговорах моих друзей. Иногда я часами грыз карандаш и разглядывал обои, силясь создать весёленький экспромт. А потом я превратился в гарпию, в Молоха, в вампира, в злого гения всех своих знакомых. Усталый, издёрганный, алчный, я отравлял им жизнь. Стоило мне услышать острое словцо, удачное сравнение, изящный парадокс, и я бросался на него, как собака на кость. Я не доверял своей памяти: виновато отвернувшись, я украдкой записывал его впрок на манжете или в книжечку, с которой никогда не расставался. О. Генри. Исповедь юмориста. |
| 70 | — Довольно странно, профессор, — обиделся Швондер, — как это так вы документы называете идиотскими? Я не могу допустить пребывания в доме бездокументного жильца. Да ещё не взятого на воинский учёт милицией. А вдруг война с империалистическими хищниками? — Я воевать не пойду никуда! — вдруг хмуро гавкнул Шариков в шкаф. Швондер оторопел, но быстро оправился и учтиво заметил Шарикову: — Вы, гражданин Шариков, говорите в высшей степени несознательно. На воинский учёт необходимо взяться. — На учёт возьмусь, а воевать — шиш с маслом, — неприязненно ответил Шариков, поправляя бант. Михаил Булгаков. Собачье сердце. |
| 71 | Не стоит слишком размазывать эту тему, скажу коротко, что я сам, к счастью, уже много лет тому назад выяснил для себя всё, что мне нужно знать о своём читателе, то есть, прошу прощения, — лично о вас. Боюсь, что вы станете всячески открещиваться, но уж тут позвольте мне вам не поверить. Итак, вы — заядлый орнитолог. Джером Сэлинджер. Симор: Введение. |
| 72 | — Спасибо. Мы говорили о мате и гвоздях. Зачем тебе гвозди? — Пока не знаю, — смущённо сказал Оливейра. — Я достал банку с гвоздями и обнаружил, что они все кривые. Начал их выпрямлять, но такой холод, сам видишь... Мне кажется, если у меня будут нормальные гвозди, тогда я пойму, зачем они мне нужны. Хулио Кортасар. Игра в классики. |
| 73 | Самым неприличным у спартанского молодого человека считались его руки. Если он был в плаще, он прятал руки под плащ. Если он был голым, то засовывал их куда ни попало: под скамейку, под куст, под собеседника или, наконец, садился на них сам. Всеобщая история, обработанная Сатириконом. |
| 74 | — Вы так отворачиваетесь, будто ничто на свете для вас не новость. К вашему сведению, я прочитала всю мировую классику. И по-моему, всё это гнилой отстой. — Пожалуйста, продолжайте. — Ещё я прошла курс по психологии. Так вот, у меня есть-таки для вас новость. По-моему, это тоже отстой. Только не надо так ухмыляться. И все эти великие французские соборы, которые, по-вашему, просто ах, — по-моему, тоже гнилой отстой. Джеймс Патрик Данливи. Самый Сумрачный Сезон Самюэля С. |
| 75 | Аист Марабу — хищная птица, кроме того, она питается падалью. Эти качества заставляют людей ненавидеть и презирать Аиста Марабу. Люди предпочитают животных, чьими качествами они сами хотели бы обладать, и ненавидят тех, чьи черты они напрасно полагают не присущими человеку. Однако не добродушный, сильный медведь, не грациозная, вкрадчивая кошка и не преданная, дружелюбная собака правят миром, в котором мы живём; этим миром правят Аисты Марабу, а они, как известно, — гнусные подонки. Даже стервятников так не разносят в местных газетах. Ирвин Уэлш. Кошмары Аиста Марабу. |
| 76 | Видите ли, военнослужащий очень часто превращается в идиота. И не всегда сразу удаётся распознать, что это превращение уже произошло. Оно всегда неожиданно. Ни с того ни с сего. Ты с ним говоришь, а он уже превратился. Оттого-то и приходится много страдать. Александр Покровский. Бегемот. |
| 77 | Всякий раз, когда Элен спускалась на станцию Малерб, она до последнего мгновения упорно смотрела на улицу, рискуя споткнуться и потерять равновесие, продлевая невыразимое удовольствие, таившее в себе также нечто жуткое, постепенного, ступенька за ступенькой, погружения — как бы созерцая добровольную метаморфозу, когда свет и простор дневного бытия исчезают и её, будничную Ифигению, поглощает царство нелепых светильников, отдающая сыростью круговерть сумок и развёрнутых газет. Хулио Кортасар. 62. Модель для сборки. |
| 78 | Вот так, сперва будто и не видя, начинаешь рассматривать одну за другой эти огромные рекламы, нарушающие твою отрешённость и ищущие путей в твою память, — сперва суп, потом очки, потом новая марка телевизора, гигантские фотоснимки, на которых каждый зуб ребёнка, любящего супы «Норр», величиной со спичечный коробок, а ногти мужчины, глядящего на экран телевизора, похожи на ложки (например, такие, чтобы есть суп с соседней рекламы), но единственное из всего этого, что может меня привлечь, — это левый глаз девочки, любяшей сыр «бебибел», глаз, похожий на вход в туннель, в который мне хотелось бы войти, спустившись по запретной лестнице, и который теперь начинает вибрировать, стонать, наполняться огнями и скрипом, пока двери поезда не откроются; и вот я вхожу и сажусь на скамью для инвалидов, или стариков, или беременных женщин, напротив других скамей, где сидят жалкие пигмеи с микроскопическими зубами и неразличимыми ногтями, вот их застывшие и недоверчивые лица парижан, прикованных к скудному жалованью и к серийно производимой гадости вроде супов «Норр». Хулио Кортасар. 62. Модель для сборки. |
| 79 | На фоне декораций, какие способны выдумать только Семирамида или Метро-Голдвин-Майер, мы видим полногрудую молодую бабуинку в перламутровом вечернем платье, с ярко накрашенными губами, мордой, напудренной лиловой пудрой, и горящими, подведёнными чёрной тушью глазами. Сладострастно покачиваясь — насколько позволяют ей короткие ноги, — она выходит на ярко освещённую сцену ночного клуба и под аплодисменты нескольких сотен пар волосатых рук приближается к микрофону в стиле Людовика XV. За ней на лёгкой стальной цепочке, прикреплённой к собачьему ошейнику, выходит на четвереньках Майкл Фарадей. Олдос Хаксли. Обезьяна и сущность. |
| 80 | — Прежде, чем мы начнём, — сказала Миранда. — Прошу прощения, но мне нужно проверить благонадёжность аудитории. Я не хочу распинаться перед каким-нибудь стариной Томом, Диком или Гарри. Смех — это искусство, я бы даже сказала, высокое искусство, которое предназначено для людей умных и тонких. Её слова были встречены дружным смехом. — Если тут в зале есть идиоты, то им лучше сразу уйти. Она подошла к девушке в первом ряду, которой было как-то уж слишком весело. — Вот вы. Сколько будет семнадцать умножить на двадцать три? Тибор Фишер. Идиотам просьба не беспокоиться. |
| 81 | Ребёнок, появившись на свет, сразу же начинает сосать материнскую грудь. А как только мать отнимет его от груди, начинает сосать палец. Когда-то Рубенс спросил одну даму: «Почему вы позволяете вашему сыночку сосать палец? Ему ведь уже десять лет!». Дама возмутилась: «А вы бы хотели запретить ему это? Так продлевается связь с материнской грудью! Не хватает ещё нанести ему травму!». Таким образом, ребёнок сосёт палец до тех пор, пока в тринадцать лет гармонично не заменит его сигаретой. Милан Кундера. Бессмертие. |
| 82 | — Как несправедливо распределился выигрыш! — заметил я. — Все в этом деле сделано вами. Но жену получил я. А слава вся достанется Джонсу. Что же остается вам? — Мне? — сказал Холмс. — А мне — ампула с кокаином. И он протянул свою узкую белую руку к несессеру. Артур Конан-Дойль. Знак четырех. |
| 83 | — С кем же вы боролись? — спросил папа упавшим голосом. — С лебедевщиной. — Что это еще за лебедевщина такая? Кто это Лебедев? — Один наш мальчик. — Он что, мальчик плохого поведения? Шалун? — Ужасного поведения, папа! Он повторил целый ряд деборинских ошибок в оценке махизма, махаевщины и механицизма. — Это какой-то кошмар! — Конечно, кошмар. Мы уже две недели только этим и занимаемся. Все силы отдаем на борьбу. Вчера был политаврал. Папа схватился за голову. — Сколько же ему лет? — Кому, Лебедеву? Да немолод. Ему лет восемь. — Восемь лет мальчику, и вы с ним боретесь? — А как по-твоему? Проявлять оппортунизм? Смазывать вопрос? Ильф и Петров. Разговор за чайным столом. |
| 84 | — Уверяю вас, что будет. Из самых достоверных источников. Только никому не говорите. Понимаете? На нас идет циклон, а в хвосте у него антициклон. А в хвосте у этого антициклона опять циклон, который и захватит нас своим хвостом. Понимаете? Сейчас еще ничего, сейчас мы в ядре антициклона, а вот попадем в хвост циклона, тогда заплачете. Будет невероятный мороз. Только вы никому ни слова. Ильф и Петров. Собачий холод. |
| 85 | Когда я стараюсь понять, зачем я живу, какое назначение у моей жизни, я либо сбиваюсь на легкомысленный и глумливый тон, либо гляжу в глаза суровой правде, которая недалека от жалкого отчаяния. Так вот, назначение моей жизни в том, чтобы подольше оттянуть смерть. Это легкомысленное заключение. Никакого назначения у моей жизни нет и быть не может. Это суровая правда. Уильям Сароян. Вот пришёл, вот ушёл сам знаешь кто. |
| 86 | В тихий осенний день мистер Битеринг — он теперь был очень смуглый и золотоглазый — стоял на склоне холма над своей виллой и смотрел вниз, в долину. — Пора возвращаться, — сказала Кора. — Да, но мы не поедем, — спокойно сказал он. — Чего ради? — Там остались твои книги, — напомнила она. — Твой парадный костюм. Твои лле, — сказала она. — Твой йор юеле рре Рэй Бредбери. Были они смуглые и золотоглазые. |
| 87 | Роман, который я сочиняю, продвигается медленно, по абзацу в день, иногда по одному предложению, а нередко и по одному слову. Вчера этим словом было существительное «холод», что лучше всего соответствовало погоде на дворе. В оставшейся части абзаца я обращаюсь к рядовым читателям, которые не знают — им даже невдомёк, — каким испытаниям подвергается изо дня в день честный писатель. Я обращаюсь к вам, дамы и господа, и к вам, мои кузены: кому-то моя дневная выработка может показаться мизерной. Но я готов терпеливо и обстоятельно объяснять дамам и господам и поклясться своим кузенам: я горжусь тем ворохом дрянной писанины, которой у меня хватило мастерства не написать. И я всё больше убеждаюсь в своей правоте, ведь я сочиняю уже десять лет, а на моей совести — ни одного плохого романа. Всё-таки жаль, что не придумали такой премии для писателей, которым удаётся воздерживаться от соблазна подарить миру ещё одну негодную книгу. Уильям Сароян. Мои ботинки. |
| 88 | Тяжело писать роман, когда у тебя изношены ботинки. Ведь это обстоятельство отражается не только на кровообращении писателя, но и на его стиле. Пара добротных ботинок устанавливает желательное равновесие между писателем и окружающим миром. И тот факт, что единственная моя пара ботинок пришла в негодность от долгого хождения и находится на грани полного развала, очень удручает меня: прохудились обе подмётки, и я хожу почти босой, а в центре города, куда ни ступишь, тлеют окурки, вот и приходится передвигаться вприпрыжку. Как и в церкви, я не смею сидеть, закинув ногу на ногу. Вот такую цену я плачу (и плачу с радостью) за честь быть великим, хоть и непризнанным писателем. Уильям Сароян. Мои ботинки. |
| 89 | — Я тебе вот что скажу, деловая барышня. Если ты ещё раз выйдешь замуж, никогда ничего мужу не рассказывай. Поняла? — А почему? — спросила Мэри Джейн. — Потому. Ты меня слушай, — сказала Элоиза. — Им хочется думать, что у тебя от каждого знакомого мальчишки всю жизнь с души воротило. Я не шучу, понятно? Да, конечно, можешь им рассказывать что угодно. Но правду — никогда, ни за что! Скажешь, что была знакома с красивым мальчиком, обязательно добавь, что красота у него была какая-то слащавая. Скажешь, что знала остроумного парня, непременно тут же объясни, что он был трепло или задавака. А не скажешь, так он тебе будет колоть глаза этим мальчиком при всяком удобном случае... Да, конечно, он тебя выслушает очень разумно, как полагается. И физиономия у него будет умная до чёрта. А ты не поддавайся. Ты меня слушай. Стоит только поверить, что они умные, у тебя не жизнь будет, а сущий ад. Джером Сэлинджер. Лапа-растяпа. |
| 90 | Джинни взяла коробок со столика у дивана и протянула Селининому брату. Он закурил сигарету, так и не распрямив её, потом сунул обгоревшую спичку в коробок. Запрокинув голову, он медленно выпустил изо рта целое облако дыма и стал втягивать его носом. Так он и курил, делая французские затяжки одну за другой. Видимо, то была не салонная бравада, а просто демонстрация личного достижения молодого человека, который, к примеру, время от времени, может быть, даже пробовал бриться левой рукой. Джером Сэлинджер. Перед самой войной с эскимосами. |
| 91 | На скамейке через проход актриса с собачкой говорила шипящим голосом Аверченкину антрепренёру. — Почему другие могут, а вы не можете? Почему вы никогда ничего не можете? И тут же сама себе отвечала: — Потому что вы форменный идиот. Я сказала тихонько Аверченке: — Мне кажется, что ваши актёры плохо ладят друг с другом. Эта самая Фанничка и ваш импрессарио всю дорогу шипят друг на друга. Трудно будет устраивать с ними вечера. — Да, они бранятся, — спокойно сказал Аверченко. — Но это вполне нормально. Это же старый роман. — Роман? Я прислушалась. — Мне стыдно за вас, — шипела актриса. — Вечно вы не бриты, у вас рваный галстук, у вас грязный воротничок, и вообще вид альфонса. — Да, вы правы, — сказала я Аверченке. — Здесь, по-видимому, глубокое и прочное чувство. Импрессарио бубнил в ответ: — Если бы я был любителем скандалов, то я сказал бы вам, что вы пошлая дура и вдобавок злая. Имейте это в виду. — Да, — повторила я. — Глубокое и прочное с обеих сторон. Тэффи. Воспоминания. |
| 92 | Как может один человек значить больше другого? И если один пишет замечательные книги, которые печатают, а другой — замечательные книги, которые не печатают, то в конечном счёте — какая разница? Напечатали замечательную книгу или не напечатали — какое это имеет отношение к её истинной ценности? И есть ли у человека деньги, или нет их — какое это имеет отношение к его личности? Уильям Сароян. Я живу на Земле. |
| 93 | Жизнь большинства людей определяется их окружением. Обстоятельства, в которые ставит их судьба, они принимают не только с покорностью, но и охотно. Они похожи на трамваи, вполне довольные тем, что бегут по своим рельсам, и презирающие весёлый маленький автомобиль, который шныряет туда-сюда среди уличного движения и резво мчится по деревенским дорогам. Я уважаю таких людей: это хорошие граждане, хорошие мужья и отцы и, кроме того, должен же кто-то платить налоги; но они меня не волнуют. Куда интереснее, на мой взгляд, люди — надо сказать, весьма редкие, — которые берут жизнь в руки и как бы лепят по своему вкусу. Сомерсет Моэм. Мэйхью. |
| 94 | Может быть, свобода воли нам вообще не дана, но иллюзия её нас не покидает. На развилке дорог нам кажется, что мы вольны пойти и направо и налево, когда же выбор сделан, трудно увидеть, что нас подвёл к нему весь ход мировой истории. Сомерсет Моэм. Мэйхью. |
| 95 | — В старые времена всё было так просто. Стоило нанять парочку бандитов — и в одну прекрасную ночь они бы перерезали горло этой скотине. Но после введения всех этих новых законов у порядочных людей не осталось возможностей защитить себя от оскорблений. Сомерсет Моэм. Романтичная девушка. |
| 96 | Не помню, какой мудрец советовал людям во имя душевного равновесия дважды в день проделывать то, что им неприятно; лично я в точности выполняю это предписание, ибо каждый день встаю и каждый день ложусь в постель. Но, будучи по натуре склонным к аскетизму, я еженедельно изнуряю свою плоть ещё более жестоким способом, а именно: читаю литературное приложение к «Таймс». Сомерсет Моэм. Луна и грош. |
| 97 | Поистине это душеспасительная епитимья — размышлять об огромном количестве книг, вышедших в свет, о сладостных надеждах, которые возлагают на них авторы, и о судьбе, ожидающей эти книги. Много ли шансов у отдельной книги пробить себе дорогу в этой сутолоке? А если ей даже суждён успех, то ведь ненадолго. Один Бог знает, какое страдание перенёс автор, какой горький опыт остался у него за плечами, какие сердечные боли терзали его, и всё лишь для того, чтобы его книга часок-другой поразвлекала случайного читателя или помогла ему разогнать дорожную скуку. А ведь, если судить по рецензиям, многие из этих книг превосходно написаны, авторами вложено в них немало мыслей, а некоторые — плод неустанного труда целой жизни. Из всего этого я делаю вывод, что удовлетворения писатель должен искать только в самой работе и в освобождении от груза своих мыслей, оставаясь равнодушным ко всему привходящему — к хуле и хвале, к успеху и провалу. Сомерсет Моэм. Луна и грош. |
| 98 | Люди говорят о красоте беззаботно, они употребляют это слово так небрежно, что оно теряет свою силу, и предмет, который оно должно осмыслить, деля своё имя с тысячью пошлых понятий, оказывается лишённым своего величия. Словом «прекрасное» люди обозначают платье, собаку, проповедь, а очутившись лицом к лицу с прекрасным, не умеют его распознать. Они стараются фальшивым пафосом прикрыть свои ничтожные мысли, и это притупляет их восприимчивость. Подобно шарлатану, фальсифицирующему тот подъём духа, который он некогда чувствовал в себе, они злоупотребляют своими душевными силами и утрачивают их. Сомерсет Моэм. Луна и грош. |
| 99 | Каждый из нас одинок в этом мире. Каждый заключён в медной башне и может общаться со своими собратьями лишь через посредство знаков. Но знаки не одни на всех, а потому их смысл тёмен и неверен. Мы отчаянно стремимся поделиться с другими сокровищами нашего сердца, но они не знают, как принять их, и потому мы одиноко бредём по жизни, бок о бок со своими спутниками, но не заодно с ними, не понимая их и не понятые ими. Мы похожи на людей, что живут в чужой стране, почти не зная её языка: им хочется высказать много прекрасных, глубоких мыслей, но они обречены произносить лишь штампованные фразы из разговорника. В мозгу их бурлят идеи одна интересней другой, а сказать эти люди могут разве что: «Тётушка нашего садовника позабыла дома свой зонтик». Сомерсет Моэм. Луна и грош. |
| 100 | — Мой первый муж, капитан Джонсон, постоянно колотил меня. Он был настоящий мужчина. Красавец собой, высокий — шесть футов три дюйма, и пьяный никакого удержу не знал. В такие дни я ходила вся в синяках и кровоподтёках. Ох, как я плакала, когда он умер. Думала, что не переживу его. Но по-настоящему я узнала цену своей потери, только выйдя замуж за Джорджа Рейни. Чтобы узнать человека, надо с ним пуд соли съесть. В жизни у меня не было большего разочарования. Рейни тоже был видный мужчина. Ростом чуть пониже капитана Джонсона и с виду крепкий. Но только с виду. Спиртного он в рот не брал. Ни разу меня не ударил. Ему бы быть миссионером. Я крутила романы с офицерами всех судов, которые заходили в нашу гавань, а Джордж Рейни ничего не замечал. Под конец мне стало невтерпёж, и я развелась с ним. Зачем нужен такой муж? Ужас, как некоторые мужчины обращаются с женщинами. Сомерсет Моэм. Луна и грош. |
| 101 | В первые годы взрослости Грегори перепробовал много работ, но пришёл к выводу, что никакой особой разницы между ними нет. Все они были скучными, но одну выбрать требовалось, потому что суть работы в том, чтобы заставить вас ценить свободное время, пока вы его лишены. Джулиан Барнс. Глядя на солнце. |
| 102 | Читая блистательную и гнетущую книгу Малькольма Маггериджа «Тридцатые», я вспомнил, как однажды жестоко обошёлся с осой. Она ела джем с блюдечка, а я ножом разрубил её пополам. Не обратив на это внимания, она продолжала пировать, и сладкая струйка сочилась из её рассечённого брюшка. Но вот она собралась взлететь, и только тут ей стал понятен весь ужас её положения. То же самое происходит с современным человеком. Ему отсекли душу, а он долго — пожалуй, лет двадцать — этого просто не замечал. Джордж Оруэлл. Мысли в пути. |
| 103 | Когда Эдуард Рабан, пройдя через подъезд, вошёл в амбразуру двери, он увидел, что идёт дождь. Дождь был маленький. На тротуаре перед ним было много людей, шагавших вразнобой. Иногда кто-нибудь выступал вперёд и пересекал мостовую. Девочка держала в вытянутых руках усталую собачку. Два господина что-то сообщали друг другу. Один держал руки ладонями вверх и согласованно двигал ими, словно покачивая какую-то тяжесть. Показалась дама, чья шляпа была обильно нагружена лентами, пряжками и цветами. Торопливо проследовал молодой человек с тонкой тростью, плашмя прижав к груди левую руку, словно она у него отнялась. То и дело проходили мужчины, которые курили и несли перед собой вертикальные продолговатые облачка. Франц Кафка. Свадебные приготовления в деревне. |
| 104 | Согласно буржуазным представлениям, каждый, кто не имеет работы или занят работой по дому, ничего не достиг в этот день. День его может быть заполнен всякого рода практическими делами и социальными контактами, так же, как и определённым уровнем потребления, но всё это не может идти в зачёт в условиях, когда единственно полезным считается производство товаров и услуг, и как следствие — добавленной стоимости. Производство производительно и потому, по определению, является позитивным процессом, с точки зрения капиталиста, в то время как потребление считается негативным, это уменьшение накопленных благ, расточительная слабость, которую люди могут себе позволить, только что-то при этом производя. Александр Бард и Ян Зодерквист. Нетократия. |
| 105 | Фрейд и все его последователи, толкователи и противники по терапевтической лавочке отыграли свои роли. На смену им приходят шизо-аналитики и теоретики прогрессивной коммуникации с их ситуативно и интерактивно ориентированными идеями на счёт социального интеллекта и контролируемого расслоения личности. В информационном обществе люди будут скорее стремиться излечиться от излишней целостности сознания, нежели от шизофренических наклонностей. Само наличие, а не управляемая форма, шизофрении является нетократическим идеалом. Александр Бард и Ян Зодерквист. Нетократия. |
| 106 | — Что-то лениво. Я вчера Дьюхерста сделал. — Дьюхерст — это наш староста, который следит за дисциплиной. Он готовится стать священником, и вчера Тони действительно разбил его в пух и прах в жарком споре о несостоятельности метафизики как науки. — Я бы лучше кого-нибудь поэпатировал. Джулиан Барнс. Метроленд. |
| 107 | Говорят, что отрочество и юность — самый динамичный период жизни, когда тело и разум рвутся вперёд к новым открытиям. Я ничего такого не помню. Всё было на удивление статично. Из года в год нас пичкали «нужными и полезными знаниями» в рамках школьной программы, которые мало чем отличались от «полезных и нужных знаний» предыдущего года; с каждым годом всё больше и больше людей называли нас сэрами; с каждым годом нам разрешали чуть позже ложиться спать по субботам. Но это были лишь частности, а по большому счёту ничего не менялось; распределение прав и обязанностей оставалось на том же уровне, равно как и соотношение любви, благоговейного трепета и возмущения. Джулиан Барнс. Метроленд. |
| 108 | Моя мать имела пагубное пристрастие к богатой жизни, к толпам слуг, к неограниченным кредитам, к грандиозным званым обедам, к регулярным поездкам в Европу первым классом. Так что можно сказать, что всю Великую депрессию её преследовал синдром отнятия. У неё была самая настоящая ломка! Поведенческая ломка! Поведенческая ломка наступает у того, кто вдруг обнаруживает, что окружающий мир вдруг изменился, и его больше не принимают за уважаемого человека. Финансовый крах, новое изобретение, иноземное завоевание, смена правительства в два счёта вызывают у людей поведенческую ломку. Курт Воннегут. Времетрясение. |
| 109 | Мне кажется, что самые высокоразвитые создания на Земле находят жизнь обременительной, если не хуже. Отвлечёмся от крайних случаев, когда какой-нибудь идеалист кладёт голову на плаху. Две женщины, сыгравшие важнейшую роль в моей судьбе, моя мать и сестра Алиса, или Элли — обе давно на небесах — ненавидели жизнь и не скрывали этого. Алиса то и дело восклицала: «Не могу больше! Не могу больше!». Курт Воннегут. Времетрясение. |
| 110 | Мальчики и девочки в нашей семье имели врождённые таланты — кто умел рисовать, кто лепить и т. д. Вот такая была и Элли. Две наши с Джейн дочери, Эдит и Нанетт, стали профессиональными художницами, им под сорок, у них проходят выставки, их картины продаются. То же можно сказать про нашего сына Марка, детского врача. То же можно сказать и обо мне. Можно было бы сказать и про Элли, если бы в своё время она захотела тяжко работать, а потом ещё подсуетиться, где надо. Но, как я где-то уже писал, у неё было следующее кредо: «Если у вас есть талант, это не значит, что вы обязаны им пользоваться». Курт Воннегут. Времетрясение. |
| 111 | Пророк Мухаммед был неграмотен, — говорил Золтан. — Иисус, Мария и Иосиф наверняка тоже были неграмотны, Мария Магдалина была неграмотна. Император Карл Великий признавался, что неграмотен. Читать — ведь это так сложно! Никто во всём западном полушарии не умел читать и писать, даже искушённые майя, инки и ацтеки не могли себе представить, как это делается, пока не появились европейцы. Кстати, и большинство европейцев в то время тоже не умели ни писать, ни читать. Те немногие, кто умел, были узкими специалистами. Я обещаю тебе, дорогая, что благодаря телевидению скоро снова никто не будет уметь ни читать, ни писать. Курт Воннегут. Времетрясение. |
| 112 | Мы лежали на траве и целовались. Смейтесь, смейтесь. Да, всего лишь лежали и целовались. Сейчас вы, молодёжь, делитесь друг с другом своими телами, забавляетесь ими, отдаётесь целиком, а нам это было недоступно. Но знайте: при этом вы жертвуете тайнами драгоценной робости. Вымирают не только редкие виды животных, но и редкие виды чувств. Мудрец не станет презирать людей прошлого за то, что те многого не умели; он станет презирать себя, ибо не умеет того, что умели они. Джон Фаулз. Волхв. |
| 113 | Я точно знаю и уже никогда не забуду, что никто не может быть самим собой. Я знаю, что погружённый в свои заботы старик, которого я вижу в толпе на автобусной остановке, всё ещё видит в мечтах «настоящих» людей, на месте которых хотел быть много лет назад. Я знаю, что молодая мать приводит зимним утром в парк ребёнка подышать свежим воздухом лишь потому, что подражает другой матери, гуляющей с ребёнком в парке. Я знаю, что все люди в толпе или в одиночестве, утром и вечером постоянно думают о тех, на чьём месте они хотели бы быть. Орхан Памук. Чёрная книга. |
| 114 | Если вселенная снов, называемая нами Миром, это дом, куда мы входим неосознанно, как лунатики, то литературы можно уподобить стенным часам, развешанным в комнатах этого дома, к которому мы хотим привыкнуть. И в таком случае: 1. Глупо говорить, что какие-то из часов, тикающих в комнатах дома снов, показывают время правильно, а какие-то — неправильно. 2. Глупо говорить, что какие-то из механизмов спешат на пять часов, потому что, по той же логике, они могут опаздывать на семь. 3. Если какие-то часы показывают без двадцати пяти десять, а через некоторое время без двадцати пяти десять покажут другие часы, глупо делать вывод, что вторые часы подражают первым. Орхан Памук. Чёрная книга. |
| 115 | — О, помилуйте!.. — светски растопырил руки Лисиневич. — Добрый вечер, Зинаида Ивановна! — он свел ноги в третью позицию, склонил голову и поднес руку madame Лузиной к губам. Но только что он собрался бросить на madame долгий и липкий взгляд, как из двери выполз муж Павел Петрович. И взгляд угас. Михаил Булгаков. Спиритический сеанс. |
| 116 | Всё живое, что подаёт свой голос ночью, обычно радует слух. Впрочем, есть одно исключение: младенцы. Сэй Сёнагон. Записки у изголовья. |
| 117 | Я выкарабкался и сразу узнал, что снегу мне до колена у полоза. Задняя лошадь завязла по брюхо в сугробе. Грива её свисала, как у простоволосой женщины. — Сами стали? — Сами. Замучились животные... Я вдруг вспомнил кое-какие рассказы и почему-то почувствовал злобу на Льва Толстого. «Ему хорошо было в Ясной Поляне, — думал я, — его, небось, не возили к умирающим...». Михаил Булгаков. Вьюга. |
| 118 | Моя преступная деятельность (минимальная, не беспокойтесь) была столь же безнадежно неумела, как и усилия сохранить работу в рекламном агентстве или какую бы то ни было постоянную работу вообще. Уильям С. Берроуз. Моё образование. |
| 119 | На самом деле в надомной работе нет никакой выгоды. Ты, правда, сам распределяешь своё время, это действительно так, но зато ты один, один-одинёшенек, и машину твою раз в год утаскивают на штрафную площадку, и тебе никак не удаётся получить денег по больничному или оплаченный отпуск и всякое такое, и всюду валяются чайные пакетики. Эрленд Лу. Лучшая страна в мире. |
| 120 | Нынче после службы сказал Варьке Двуколкиной. В коридоре её встретил, говорю: дескать, того-этого — буржуйку затоплю, уют, поэзия... А она, дура, говорит: — Вы, говорит, если мной увлекаетесь настолько или влюблены, так лучше бы в «Палас» сводили либо в Академический билет приобрели. Чего, говорит, я буржуйки вашей не видела?... Михаил Зощенко. Мадонна. |
| 121 | За очень редким исключением, наемная работа приносит с собой удушающую скуку, нудную рутину, мелочную зависть, сексуальные домогательства, одиночество, невменяемых коллег, садистов-начальников, молчаливую ненависть, болезни, эксплуатацию, стресс, беспомощность, бесконечную дорогу на работу и с работы, унижение, депрессию, крах моральных ценностей, физическую усталость и умственное истощение. Эрни Зелински. Успех без офисного рабства. |
| 122 | — Наступала полная апатия, приятель, — сообщает мне Джордж. — И это было прекрасно. Да, тупая апатия на самом деле прекрасное, капитально недооценённое состояние. Апатия — это роскошь. Особенно в этом дурацком городе. Том Вулф. Конфетнораскрашенная апельсиннолепестковая обтекаемая малютка. |
| 123 | Пушкин сидит у себя и думает: «Я гений, ладно. Гоголь тоже гений. Но ведь и Толстой гений, и Достоевский, царство ему небесное, гений! Когда же это кончится?». Тут все и кончилось. Даниил Хармс. |
| 124 | В наше время всякий дурак может делать деньги, и большинство дураков этим и занимается. Но так ли поступают люди, наделенные умом и талантом? Назовите мне хотя бы одного поэта, который гонялся бы за деньгами! Джозеф Хеллер. Уловка 22. |
| 125 | Навстречу Макару и Петру шло большое многообразие женщин, одетых в тугую одежду, указывающую, что женщины желали бы быть голыми; также много было мужчин, но они укрывались более свободно для тела. Великие тысячи других женщин и мужчин, жалея свои туловища, ехали в автомобилях и фаэтонах, а также в еле влекущихся трамваях, которые скрежетали от живого веса людей, но терпели. Едущие и пешие стремились вперед, имея научное выражение лиц, чем в корне походили на того великого и мощного человека, которого Макар неприкосновенно созерцал во сне. От наблюдения сплошных научно-грамотных личностей Макару сделалось жутко во внутреннем чувстве. Андрей Платонов. Усомнившийся Макар. |
| 126 | Нет, подумать только, как давно это было! Я ведь родился в тысяча девятьсот тринадцатом. Усомнятся ли нынешние молодые, если я, глазом не моргнув, сообщу им, что в те времена неба над штатом Огайо видно не было, когда пролетали стаи ухающих птеродактилей, а бронтозавры весом в сорок тонн нежились да посапывали в тихих заводях речки Кайахога? И не подумают усомниться. Курт Воннегут. Рецидивист. |
| 127 | Величайшим военным гением в нашем мире был каменщик из-под Бостона по имени Эбсэлом Джонс, умерший во время войны за независимость. Понимаешь, каждому известно, что, представься в свое время этому Джонсу подходящий случай, он продемонстрировал бы миру такие полководческие таланты, что все бывшее до него показалось бы детской забавой, ученической работой. Но случая ему не представилось. Сколько раз он ни пытался попасть в армию рядовым, сержант-вербовщик не брал его из-за того, что у Джонса не хватало больших пальцев на обеих руках и двух передних зубов. Однако, повторяю, теперь всем известно, чем он мог бы стать, — и вот, заслышав, что он куда-то направляется, народ толпой валит, чтобы хоть глазком на него взглянуть. Цезарь, Ганнибал, Александр и Наполеон — все служат под его началом, и, кроме них, еще много прославленных военачальников; но народ не обращает на них никакого внимания, когда видит Джонса. Марк Твен. Путешествие капитана Стормфилда в рай. |
| 128 | — Миссис Каттинг, я все ищу такую тему для очерка, которая бы всех удивила, которую до меня еще не затрагивала ни одна живая душа и которая будет привлекать своей новизной, воодушевлять своей необыкновенной свежестью, — ответил я. Миссис Каттинг засмеялась и сказала, что я страсть какой потешный. Вот так со мной бывает всегда. Когда я серьезно рассуждаю о чем-нибудь, люди только посмеиваются; когда я пытаюсь острить, моих острот никто не понимает. Джером Клапка Джером. О погоде. |
| 129 | — Вы мне обещали сегодня дать денег, — сказал я и вдруг в зеркале увидал, что я похож на пса под трамваем. — Нету денег, — сухо ответил заведующий, и по лицам я увидал, что деньги есть. Михаил Булгаков. Воспаление мозгов. |
| 130 | В это время подошел ко мне хромой с перочинными ножиками. Я купил один за полтора рубля. Потом пришел глухонемой и продал мне две открытки в желтом конверте с надписью: «Граждане, помогите глухонемому». На одной открытке стояла елка в ватном снегу, а на другой был заяц с аэропланными ушами, посыпанный бисером. Я любовался зайцем, в жилах моих бежала пенистая пивная кровь. В окнах сияла жара, плавился асфальт. Глухонемой стоял у подъезда кафе и раздраженно говорил хромому: — Катись отсюда колбасой со своими ножиками. Какое ты имеешь право в моем Филиппове торговать? Уходи в «Эльдорадо»! Михаил Булгаков. Воспаление мозгов. |
| 131 | Он мирно, спокойно отходил, и сиделке, вероятно, показалось, что он зашёл дальше, чем то было на самом деле. Очень громко она распорядилась насчёт того, где то-то и то-то найти. Она была тёмная, необразованная монахиня и никогда не видела написанным слова «коридор», без которого в ту минуту не могла обойтись; и потому она выговорила «колидор», полагая, что так произносить и следует. И тут Арвер прервал умирание. Ему показалось необходимым сперва её поправить. Совершенно очнувшись, он ей объяснил, что следует произносить «коридор». И затем он умер. Он был поэт и терпеть не мог приблизительностей; или просто он ратовал за истину; или ему не хотелось уносить в могилу впечатление о неряшливости оставляемого мира. Теперь уж трудно решить. Но никак не следует думать, будто в нём говорило пустое педантство. Райнер Мария Рильке. Записки Мальте Лауридса Бригге. |
| 132 | Большинство людей, постоянно имеющих дело со словами, не слишком в них верят, и я не исключение. Особенно мало я верю в большие слова вроде Счастливый, Любимый, Честный и Сильный. Они слишком размыты и относительны, когда сравниваешь их с резкими, гадкими словечками вроде Подлый, Дешёвый и Фальшивый. С этими словами я чувствую себя легко и свободно, ибо они тощие и запросто лепятся на место, а большие слова тяжелы — чтобы наверняка с ними сладить, нужен или священник, или кретин. Хантер Томпсон. Ромовый дневник. |
| 133 | — Простите, какой метод? — Ну, заклеили ту часть Вселенной бумагой и игнорировали её существование, но это не помогло. Сейчас в Риме говорят о крестовом походе в защиту веры. — А что вы об этом думаете? — Да, это было бы неплохо; если бы взорвать их планеты, разрушить города, сжечь книги, а их самих перебить до одного, может, и удалось бы спасти учение о любви к ближнему. Но кого привлечёт этот подход? Мемногов? Может быть, арпетузианцев? Смешно и страшно!.. Станислав Лем. Звёздные дневники Ийона Тихого. |
| 134 | Мать — это, строго говоря, наименование функции. Когда функция исчерпана, наименование теряет свой смысл; между выросшим ребёнком и женщиной, которая именовалась «матерью», складываются новые отношения. При наличии общего языка эти двое видятся постоянно. В противном случае — расстаются. Никто не ждёт, что они будут вместе. Быть вместе ещё не значит любить друг друга или доверять друг другу. Олдос Хаксли. Остров. |
| 135 | Мы с тобой в христианской стране, а сегодня день рожденья Спасителя. Вряд ли тебе попадется по дороге хоть один трезвый. Олдос Хаксли. Гений и богиня. |
| 136 | На обложке была и фотография Траута — пожилого человека с окладистой чёрной бородой. У него был вид испуганного, уже немолодого Христа, которому казнь на кресте заменили пожизненным заключением. Курт Воннегут. Дай вам бог здоровья, мистер Розуотер. |
Комментарии