| 1 |
Любопытно, что прошепчет Тутошкин кому-нибудь обо мне; я будто бы сколочен без особого изъяна и лицо в норме, но очкарик, без очков двух шагов не ступлю. Я долго форсил, и в десятом классе ходил еще без очков, у карты безнадежно плавал, тыча указкой наугад, но не подавал виду, что уже ничего не различаю. Видимо, этим себе основательно повредил. Паренек на кровати, что стоит к моей спинка в спинку, укладывается спать: уже давно свечерело, легла на парусину роса. В палатке прохладно. Он недавний школьник, этот круглощекий Володя Гришечкин. У него голубые глаза. И физика, не столько дух, сколько букву которой он усердно усваивал с шестого по десятый, как видно, пошла ему впрок. На ночь он "заземляет" себя какой-то проволокой, в прямом смысле привязывает за ногу к спинке кровати - по его понятиям, все то электричество, которое вобрано им за день, уйдет в землю и облегчит ему сон. Гришечкин смолоду бережется от перегрузок. Он далеко пойдет. Долго не могу заснуть. В соседней палатке знакомые мне латыши с устрашающим рыком исполняют на губах и на всяких подсобных инструментах импортные джазово-негритянские мотивы. Неунывающий народ! Нам бы в палатку такой накал, а то и впрямь дрожь пробирает. Утром заглядывает плотный симпатяга в кожаной куртке на "молниях" - такие парни успешно занимаются борьбой. Оказывается, он тоже занимался борьбой, но потянуло к "интеллектуальному" спорту. Хочет записаться к нам в отделение. Звать - Ким Попов. |
| 2 |
Одного я уже знаю. Это Вася Тутошкин - тот улыбистый парень в потешной фетровой шляпе, что угощал нас в автобусе конской колбасой. Спрашиваю, чем он занимается дома, то есть, короче говоря, интересуюсь профессией. Профессии у него нет.Оказывается, можно жить и без профессии. Без всепоглощающего увлечения радио или электронно-счетными машинами. Оказывается, можно, не мудрствуя лукаво, работать кладовщиком на каком-то складе спорттоваров и быть вполне довольным жизнью. Вася Тутошкин, например, доволен. Он хотя бы приятный парень - излучает что-то такое к нему располагающее. Подмигивает, кивая на соседа: каков, мол? Сосед, шахтер из Подмосковья, добытчик бурого угля, приобрел путевку в альплагерь, как в дом отдыха. Была лишняя путевка в месткоме - вот и дали. Езжай, шахтер, в горы, подыши синевой... Правда, он не очень огорчился, узнав, что такое альпинизм в натуральную величину. Звать его Петром, он довольно тощ и оттого подвижен, уши у него лопухами, и нос массивный, и кадык выпирает мощно - что и говорить, это еще черновая обдирка, а не человек в отшлифованном виде. Кажется, задень его - и оцарапаешься, как об арматуру. Ухо, горло, нос, - шепчет Тутошкин, и я понимаю, что эта кличка пристанет к шахтеру накрепко. |
| 3 |
Нет, нет, я не думаю о них. Пусть себе живут на здоровье, пусть поют себе песни, хохочут и даже целуются. Мне возвращены горы. Я люблю горы больше всего на свете. Не считая Валерки. Домбай не с чем даже сравнить. Эдем! Рай на земле, если не брать во внимание, что для рая мало одной роскошной природы. Нужны еще и определенные материальные сущности. Определенная сумма калорий на душу населения. Мало того, нужны еще и психические сущности. Душевное удовлетворение, например. Возможность заниматься тем, что тебе любо. Благосклонная улыбка синеокого ангела. Впрочем, достаточно об ангелах. Лагерь - временное обиталище людей неунывающих, шумных, энергичных. Что они не лишены юмора, в полную меру дано ощутить даже в уборной, где над известным вырезом помоста прибита вверху жестяная, в траурной кайме табличка. Она строго указует: "следи за манометром!" В палатке, где мне предстоит жить, на моем одеяле нарисована кем-то из предшественников символическая рожа - возможно, снежного человека, сразу не определишь. Рожа будет постоянно бодрствовать, охраняя мой сон. Что ж, ничего не имею против... Здесь нас четверо. Все молодые, от восемнадцати до двадцати пяти. В этой компании я уже перестарок. Но ничего, надеюсь, мы столкуемся. Пока я исподволь к ним присматриваюсь и прислушиваюсь. |
| 4 |
Вот дубина - пробормотал Станислав. Ведь эти доски из прибоя, они месяц под ним будут сохнуть. О своем "ложе" Станислав не беспокоился: он стелил под спальный мешок два листа мягкого розового поролона. Синтетика надежно изолировала его от воздействия, так сказать, факторов внешней среды. На сей счет он еще ни разу не оплошал: здоровье нужно беречь. Он не стеснялся заявить где надо свои права на лучшее место под солнцем. На биваках он обычно уточнял, не ожидая возражений: Вы как хотите, а я располагаюсь в углу. Ему действительно не возражали. Он ловчее всех, даже ловчее шефа ставил палатку, быстрее разжигал огонь, безошибочнее мог угадать дорогу в тумане. Он привык поучать. Слава умельца немало этому способствовала. Не сморгнув глазом, он мог упрекнуть товарища в недостатках, какими в изобилии обладал сам. Перечить ему как-то не поворачивался язык. Только совсем недавно шеф деликатно его упрекнул за привычку подписывать бочки, ложки, чашки своим именем. Вы, мягко говоря, индивидуалист, сказал шеф рассеянно, не имея в мыслях его обидеть. Станислав даже побледнел от неожиданности. Когда в день перехода через остров шеф обозвал его и Витьку коровами, то была шутка. Сейчас шеф говорил всерьез. Я никогда не был индивидуалистом! - отчетливо сказал Станислав, в котором до глубины души возмутился парень "экстра-класса". Но я терпеть не могу вонючих моралистов. Бросьте вы! У меня пока есть слух на стихи - на чужие. |
| 5 |
Станислав считал, что не совершил за свою жизнь поступка, который заставлял бы его впоследствии краснеть, не попадал в плен или окружение, потому что не то чтобы сознательно увиливал от фронта, а всего только не торопился туда попасть. Если ему говорили, что он нужен в Алма-Ате как тренер в военной школе, он соглашался. Раз нужен, значит нужен. Родина знает, кому какой пост доверить. Только в финскую кампанию Станислав вроде бы изъявил желание поступить в лыжный батальон, но по каким-то причинам, как он сейчас считал, благоприятным, оформление его документов затянулось, а то погиб бы, как и все мои знакомые ребята в том батальоне, такие парни, такие спортсмены. Может, он напрасно об этом разоткровенничался, а о чем еще толковать длинными нудными вечерами, как не о жизни, как не об испытаниях, через которые прошел?!, напрасно потому, что его исповедь не понравилась Витьке. Парень надулся и весь вечер молчал. А, плевать! Ну что ему в конечном счете Витька? Он взял его с собою в поездку - так сказать, "для масштаба" - не из корысти, какая тут корысть, из одних только добрососедских чувств. Он мог взять кого-нибудь другого, но взял Витьку. Если же парень этого не ценит, то пусть пеняет на себя, Ха! Станислава знали в Москве как парня "экстра-класса" Но тут он почувствовал: случилось непривычное, на сей раз о нем знают что-то противоречащее установившейся характеристике его личности, его если не раскусили. |
| 6 |
И не могу даже спать, ворочаюсь на жесткой койке, все думаю, думаю... о чем? Мало ли о чем, хотя бы о том, что ей девятнадцать, а мне тридцать два, и что все это несерьезно, и что все это достойно жалости. Утро выполосканно-ясное. На снежных заплатах, облегающих клыкастую вершину Софруджу, отчетливо видны борозды и строчки: работа камнепадов. После завтрака узнаем грозную весть: четверка, штурмовавшая Белала-Кая, в том числе Беспалов и Ольга Семеновна, попала в снежную лавину. Еще неизвестно, что с ними: в горы из окрестных лагерей вышли спасательные группы опытных альпинистов. Тревожно взлетают над Домбайской поляной ракеты - они почти бесцветны в полыхающе-синем воздухе этого утра. Мы, новички, много судачим на сей счет. Но мало понимаем что к чему. Пространно толкует о снежных лавинах Тутошкин, похожий на опричника. Ему даже известно, что какой-то грузин защитил докторскую диссертацию на тему о лавинах. Теперь, кроме лавин, есть еще и диссертация о них; но кого это может утешить? Ивасик, настройщик из Одессы, не выдержав, говорит; Слушайте, вы, комментатор спортивный... Заткните ваш микрофон. Он прав: не нужно суесловия. Произошло несчастье - и мы еще не знаем, насколько страшно его обличье. |
| 7 |
Правда, иногда за ним присматривала мать, но и мать тоже работала. Лишь в нынешнем году она вышла на пенсию, и я вздохнул посвободнее. От Валеркиных импитиг, коклюшей и ветряных осп, от забот, связанных с его воспитанием и тем, что называется прожиточным минимумом индивида, я, конечно, в весе не прибавил. Кажется, у меня лишь появилась седина. Увы, даже такой незначительный по объему гражданин, как мой Валерка, имеет свой определенный прожиточный минимум. А кроме этого обязательного минимума, он любит дорогие конфеты и игрушки, которые увлеченно ломает и рвет, добираясь до их набитой опилками или соединенной скрепами сердцевины. Заметьте, что он еще - вполне резонно - претендует на мое личное к нему внимание. Хочешь не хочешь, а толкуй с ним о разных детских сложностях. Конечно, при Иринке мне жилось удобней. Но она ушла. Я теперь мало думаю о ней. И никогда не искал путей к примирению. За эти четыре или пять лет мне некогда было в гору глянуть, не то что поухаживать за девушкой. Разве только иногда в лаборатории скажешь златокудрой ассистентке ни к чему не обязывающий комплимент. Сейчас, пожалуй, я и постарел для этого, даже не постарел (мне всего тридцать два), а устал, физически осунулся. Мне всего тридцать два, говорю я, но ведь это уже много, если иметь в виду, что девчонке с пушком на губе едва ли больше восемнадцати, а латышке, беспечно раскатывающей по автобусу соловьиные трели, может быть, все двадцать два... |
| 8 |
А потом еще альпинизм... Что ж, тут Ирина вправе была предъявить мне претензий. Альпинизмом я увлекался до женитьбы и не забросил его, уже обзаведясь семьей. У каждого есть, как говорят англичане, хобби. Конек. Увлечение. У меня тоже... Раз в году я проводил дней двадцать в альплагерях Центрального Кавказа. Потом брал еще отпуск за свой счет - пока не стал кандидатом и мне не увеличили его - и в качестве компенсации за навязанное жене одиночество ехал с ней на Рижское взморье, куда-нибудь в теплые края или в мещерскую глушь ан Оку. Я уже был почти законченным второразрядником, когда Ирина ушла от меня. Мне не хватало одной вершины третьей "А" категории трудности. Это, конечно, солидная для меня вершина, но ведь мне приходилось бывать уже и на таких. Дело, конечно, не в разряде. Честное слово, плевать я хотел на разряд. Мне нужны были тогда горы. Горы, и только горы. Так же, как и сейчас, но сейчас мое стремление к горам продиктовано, громко говоря, еще и некоей сверхзадачей - толковать о ней много не приходится, поскольку она чисто научного плана, а коротко скажу чуть позже. И тем не менее о горах я несколько лет даже не мечтал, понапрасну не расстраивался. У меня на руках остался сын. Валерка. Он четыре года не слезал с них. Нет, даже пять. Пять лет! Пока не пошел в школу. |
| 9 |
Она снова вжимается в стекло, глаза у нее становятся круглыми и почти неподвижными: Домбай для нее как сказка в яви. "Дней бык пег, - думаю я, - медленна лет арба..." И воспоминания накатывают на меня лавиной, они беспощадны. Собственно, то, что происходило со мной в последние годы, на посторонний взгляд совсем не драматично и даже банально. Ну, подумаешь, ушла жена. Не у меня первого. Но она не просто ушла. Она оставила ребенка трех лет. Сына. Точнее говоря, сына я ей не отдал. А она не очень стремилась его отнять. Я не знаю, на чем именно мы не сошлись. Я решительно не могу в этом разобраться. Ну, я много времени отдавал работе. Видите ли, это моя работа. В ней смысл моей жизни. В ней мое призвание. Вполне вероятно, что я отдавал ей значительно больше времени, чем жене. Вполне вероятно, что я приходил домой иногда поздно. Однако я же не в ресторанах засиживался и не в карты играл! Я отдавал себя и свое время только одному радио... Я конструировал сложную сверхчувствительную аппаратуру. Я много тогда читал - не только на русском, но еще технические журналы на немецком и английском. Зато Хемингуэя, Олдингтона и Кронина мы читали вдвоем на чистейшем русском. Ирина не смогла бы пожаловаться. Хотя, скажу откровенно, мне приятней было бы познакомиться с такими писателями в подлиннике и с глазу на глаз. |
| 10 |
А дорога летит под колеса, мельтешит в глазах, и я уже подремываю, и в полудреме вспоминается мне другая дорога, по которой не раз пришлось ездить в прошлые годы, - вспоминается буколический мальчишка на двуколке, запряженной осликом, и гусиный выводок, оголтело ринувшийся навстречу автомобилю, и сизая от ила гремучая река с редкостным названием, напоминающим латынь, и обожженная солнцем земля, словно размалеванная наивной кистью Пиросманишвили. О, как остро памятны мне пейзажи, стремительно разворачивающиеся от Нальчика в глубь крутых кряжей Центрального Кавказа! Немало по темп кряжам исхожено когда-то! Впереди пегие быки и коровы, перегоняемые с пастбища на пастбище. Они медлительны и сонливы, как вечность. Клаксон захлебывается, и шины тормознувших колес запаренно шуршат в искрошенной щебенке. Дней бык пег, - неожиданно говорю я. - Медленно лет арба... И тогда от стекла впервые за целый час езды (как только шея не болит!) ко мне поворачивается соседка по сиденью. У нее встопорщенные русые волосы, совсем детское лицо, серые рассеянные глаза и забавный пушок над губой. Пушок, который хочется тронуть пальцем, смахнуть застрявшую бисеринку пота. Голос тих и бесцветен: Что вы такое говорите? Уже чтобы задеть и расшевелить ее, я упрямо чеканю строфу до конца: Наш бог бег. Сердце наш барабан! Это Маяковский, говорит девушка тем же ровным и тихим голосом. Вы знаете эти стихи? Нет. Но можно догадаться, чьи они... |
| 11 |
Мчим через Теберду, непроходимо заросшую, иногда выцветшую и сухую, как охра. Дорога напропалую петляет, у поворотов шофер отчаянно дудит, предупреждая встречные машины, нас трясет и вминает в сиденья. Немного уже мутит, и хочется есть. Развеселый белобрысый детинушка в рубашке навыпуск и замызганной фетровой шляпе закрепляет в проходе видавший виды чемодан, кладет на него круг багровой конской колбасы, домашнюю сдобу и приглашает угощаться. Не страдая ложной стеснительностью, быстренько ликвидируем продуктовые излишки этого добряка, переносица которого украшена веснушками явно не по сезону. В автобусе большая группа латышей, трескуче-незнакомо звучит их речь. Латыши бодры и спаяны, как звенья одной цепи, и минорная "Санта Лючия", которую они небрежно распевают, тоже плещет бодростью и радостью бытия. Запевалой - белокурая девушка. У нее как бы слегка припухшие черты лица, губы бледно подкрашены, а в глазах - бесенята. |
| 12 |
Впереди в автобусе сидят разбитные крепкие парни - видно, мастера. Тоже едут в Домбай. Один говорит таким тоном, будто Кавказ давно ему осточертел: Зачем нас гонят сюда, в горы? Отвезли бы лучше в Кавголово. Вероятно, чтобы гемоглобин вырабатывать, эритроциты, - отвечает сосед. Какой к черту гемоглобин, когда тут кислорода мало? На верхотуре-то... Вот потому, должно быть, он и вырабатывается. В результате продолжительной акклиматизации. Они еще и недовольны. Я злюсь на этих умников. Я люблю Кавказ. И даже неплохо знаю его центральную часть. Самую, можно сказать, альпинистскую, самую спортивную. А в Домбай еду впервые. Домбай - это, конечно, не Приэльбрусье. Много здесь яркой пестроты. Оскоминной зелени. Проливного дождя... И направо и налево сплошные дома отдыха, санатории. Все это, конечно, способно размагнитить дух спортсмена, обратить его взор от суровых, надменно сверкающих пиков к суетным утехам долин, и заманчивым огням курзалов. Но настоящего альпиниста с его тернистого пути не совратить. Не совратить и меня, хотя мне трудно сейчас разобраться, какой я альпинист. |
| 13 |
Неуместно, сперва сбивчиво, а потом все уверенней, как бы отчитываясь перед самим собой, анализируя собственные просчеты и ошибки, Шумейко поведал ей о всей своей отшумевшей молодой жизни, о всех незадачах и задачах, ничего особенно и не тая. Он говорил долго, а она слушала внимательно, не перебивая, но не меняясь в лице, не выражая ни взволнованности, ни печали, глядя мимо него, вскользь, на стопку книг, в окно, занавешенное лоскутком белого ситца (как в палате). Он рассказал заодно и о логове браконьеров, о Бескудникове, Шленде, Шалимове, только о Кате не вырвалось в его беспорядочной исповеди ни слова, что-то внутри вяло сопротивлялось воспоминаниям о ней, и чем больше ему хотелось открыться до конца, тем гуще и вязче утопало это желание, прямо-таки захлебывалось в бессознательном сопротивлении. Аида тихо сказала, подумав, вероятно, о Шалимове, Шленде, о Бескудникове. Чего стоили бы добродетели ханжей и героев, если бы не было самых что ни на есть прописных сволочей. Жесткость, говорите вы, нужна, мол, жесткость. Татарка провела Игоря из Евпатории изрядно, до деревни Анновки, откуда он уже нашел дорогу к родным сам. По-прежнему был он теперь Шумейко Игорь Васильевич; севастопольскую справку порвал (хотя, может, и напрасно). Мать ему, конечно, обрадовалась безумно, да и отец. |
| 14 |
Я и это испытал. Когда ходишь в горах много, уже почти привычно какое-нибудь приключение рано или поздно тебя настигнет, даже если ты семи пядей во лбу, и лицо у тебя прикрыто плексигласовым щитком, и на плечах сверхпрочная куртка, и в рюкзаке полно крючьев. Мы шли вдвоем - я сейчас не говорю об остальных из группы - по знакомому леднику. Дело было после изматывающего траверса через две вершины. Конечно, устали. Но отсюда оставалось до тропы в ее условном понимании десять минут ходу. Выйти на тропу - значит посчитать себя уже победителями, завершившими траверс успешно. И тут мы поняли, что оказались в лабиринте трещин. Шли в связке. Пришлось развязаться, и мой товарищ вернулся назад, чтобы поискать более приличную дорогу. А я, зондируя ледорубом фирновый снег и лед, казалось, он везде был надежным, продвинулся дальше и неожиданно для самого себя очутился на жиденьком карнизе, наглухо маскирующем трещину. Понял я это задним числом, когда пролетел метров пятнадцать вниз и был наполовину засыпан крошевом льда и почти потерял сознание от ушибов. Трещина была узкая - мое падение смягчила основная веревка, перекинутая через плечо, и рюкзак. Прибежал товарищ и, пустив в ход крючья, через полчаса спустился ко мне. Он спас мне жизнь. |
| 15 |
Шумейко тоже видел эту Галю в обществе моториста. Большеротая, смешливая, зубы один к одному и, блестят, как зерна в кукурузном початке. Шумейко выбрался наверх и, подстелив телогрейку, сел на корме, среди швабр и порожних ведер. Легко журчала за бортом вода. Мелко подрагивал двигатель, тутукал себе очень ритмично, даже в сон клонило. Но спать здесь было ни к чему невзначай и в воду свалишься - бортового ограждения нет, лишь узкий привальный рантик вокруг надстройки. И, впадая в минор, вызвал он в памяти образ той самой докторши, Аиды Воронцовой. Не так уж много обитало в поселке народу, чтобы за полмесяца не присмотреться, особенно к женщинам. Старый и уставший уже холостяк, он приметил тут, кстати, и вдовушку одну, Катю Шалимову. Игорь Шумейко после двух войн решил на операционном столе, чтобы не соврать, не менее трех раз. Но впервые его оперировала симпатичная девушка и впервые операция считалась пустяковой: удаляли аппендиксе: Ведь вот только накануне тайно думал он об Аиде Воронцовой, и надо же было случиться, чтобы свел его с ней именно приступ правда он был хирург, - но врачебная практика в здешних поселках. Невольно приводит тому что терапевт рано или поздно это случится. Тем более что не боги аппендиксы удаляют. |
| 16 |
Ухо, горло, нос, оторвавшись от штопки казенных штормовых брюк, резонно замечает: Это потому, что у тебя противовес большой. Вон какая толстая. Кто тебя вытащить сможет, если куда-нибудь сверзишься? Муся молчит. У нее длинные косы. Прямо Василиса Прекрасная - еще бы кокошник этой Муське на голову! Не дождавшись от нас сочувствия, она уходит. Я смотрю ей вслед. У нее медлительная походка. Ее флегма раздражает. Я смотрю на ленивую, извилистой-спокойную, толстую, сытую ее косу и думаю, сколько нужно времени, чтобы следить за этаким добром. Я представляю, как она моет голову, и горы мыльной пены вокруг, и чувственное расчесывание влажных прядей перед зеркалом, неторопливое, обстоятельное... И начинаю злиться. Кому нужна эта краса времен Ивана Калиты? Ритм времени и его требования диктуют нынче простой и удобный покрой одежды. Простые и удобные прически. Девушку с косами сейчас даже на работу не везде возьмут. Разве для съемок в кино, если у нее окажется талант. Нет, мне не жалко Мусы Топорик. И я начинаю думать о Кате. Вообще-то думать о ней я почти не перестаю. Но день так уплотнен, что из-за мелкой беготни я не имею возможности сходить к девушкам поболтать, а за обедом многого не скажешь. |
| 17 |
Впрочем, только меня. Со мной такое впервые. Ирина - она была шумная, яркая девушка. Пришла, увидела, победила. А победив, рассмотрела повнимательней и ушла. Но Катя... со мной такое впервые... И я объясняю это просто, почти на том же уровне понимания как физики, так и психологии человека, что и у Гришечкина: у нас разные полюса, нас должно влечь друг к другу. У всех остальных парней одинаковые с Катей полюса. Их отталкивает. Правда, в цепи моих примитивных рассуждений есть уязвимое звено: меня-то к Самедовой тянет, а вот она душевно даже не шелохнется, не отреагирует ни словом, ни взглядом. И мне горько сознавать это. Мимо проходит Персиков. Я знаю этого альпиниста - вернее, слышал о нем еще в те времена, когда он начинал, был разрядником. Известно его достижение - он осуществил с группой смелых ребят подъем на одну из сложных вершин Центрального Кавказа и спуск с преодолением отвесно-вогнутой скалы. По этому маршруту до него никто не ходил. Представляю, каков ребятам было ночевать на той скале в какой-нибудь подвешенной к крючьям палатке Здарского! Но я сроду не думал, что он такой красавец, этот Персиков. |
| 18 |
Тут есть щавель, - говорит она уже как хозяйка положения, - поищите, мальчики, сообразим зеленый суп. Только поживей! Прискорбно, что кулинарными способностями она, кажется не блещет. Говорит, со смешком пробуя, что у нее получилось: О, сегодня у нас не суп, а сборный железобетон. Но суп все-таки неплох, если иметь в виду, с каким трудом удалось его сварить, почти не имея дров. Суп съедобен! А чай - тот вообще вне критики. Разве что сахар нарядно попахивает той, вероятно собачьей, мазью, которой обильно смазаны наши ботинки. Благодушествуем. Опять-таки никому не хочется мыть посуду: вода в ледниковом ручье, соответственно, как лед. Жир, смешанный с песком, застывает на стенках посуды этакими лепными украшениями. Мыть посуду в наших условиях - пижонство, - авторитетно заявляет Ким, но вопреки этому мнению я подхватываю кастрюльки и ухожу к ручью. Работа предстоит упорная. Но кому-то ведь нужно. Рассчитываю, что на выручку придет Катя. Но она не приходит. Она вроде как в трансе. Самоуглубилась. Не могу понять ее, хотя и пытаюсь. Эта ее молчаливость как электромагнитное поле: невольно втягивает. |
| 19 |
Чтобы не возиться с примусами - их мало, разбредаемся кто куда в поисках топлива. Точно так же несметные полчища альпинистов искали здесь дрова до нас. Ломаем чахлые карликовые прутики рододендронов. К сожалению, их тоже основательно повыдергали. Все устали, и варить обед никому не хочется. Есть предложение жрать томат просто так. А крупу экономить, - говорит Ухо, горло, нос. Тутошкин, растянувшись на камне и выставив пузо для солнечного обогрева, лениво советует ему: кончай дурью маяться. Он староста: ему нужно только скомандовать... Приценивающе смотрит на Самедову. Но Катя отказывается. Я не умею варить. - стеснительно говорит она. Как это не умеешь? грозно вопрошает Тутошкин. Учись, если не умеешь! Но Катя только пожимает плечами, явно игнорируя слова старосты. И впрямь видно, что в деле варки обеда ни таланта, ни энтузиазма она не проявит. Какая-то она вся самоуглубленная. Мало смеется. Мало разговаривает. Не принимает участия в шумных забавах. Будто готовит себя к чему-то необычайному, что без остатка потребует всей ее энергии, даже той, какую она может нечаянно израсходовать, болтая, хохоча и дурачась с подружками. Янина, говорит почему-то уже не Тутошкин, а Ким, кладя к стопам девушки плотный пучок рододендронов, возьмите, пожалуйста, дело приготовления еды в свои руки, а то я вижу, что кое-кто начинает самостийно пожирать продукты в сыром виде. Она охотно соглашается, будто только и ждала, чтобы ей предложили заняться варевом. |
| 20 |
Вот и привал - на валунах, лобасто выпирающих из-под слежавшегося крупнозернистого снега. Это уже не первая передышка на пути к седловине, через которую нам нужно перевалить. Но на сей раз мы отдыхаем с чувством, и Персиков для начала "определяет стороны света": Женщинам по своим делам на запад, мужчинам на восток! Едим, что послаще: сгущенное молоко разбавляем снегом, кисель-концентрат подвергается той же разжижающей обработке - подкисленная жижа питательна и утоляет жажду. Грызем чернослив... Такая вот наша жизнь. Мясом не побалуешься. Не успели как следует понежиться,подзагореть, пользуясь высокогорными условиями и приятным местечком, как тот же подтянутый, весь в струнку, Персиков звонко возвещает: Прошу закрыть свои голые телеса и приготовиться к движению! Тут, собственно, уже мало остается пути часть долины, протяженный склон, покрытый осыпями крупной пластинчатой щебенки... Идти по этим пластинам даже удобно, хотя и опасно: нарушишь одну - поползут все. Чуть прикасаемся к ним носками ботинок, сдерживаем дыхание - кажется, стоит только освободиться от рюкзаков, и тотчас взлетим мы над этим склоном подобно духам. Неподалеку ждет нас так называемая "зеленая гостиница". Никакой гостиницы, конечно, ,нет и в помине. Это уютная, плоская, как тарелка, ложбина за перевалом. Она плоская до невозможности, она лыса: ничего, кроме чахлой травы. Нет дров. |
| 21 |
Но вот опять утро - и мы уже в пути. Мы очень рано вышли, еще затемно. Дорога длинна и трудна, а днем начнет припекать. Мы основательно завьючены - кроме того, что должно нести из бивачного и прочего снаряжения, у каждого из нас есть личное барахлишко. Без него тоже не обойдешься, без какого-нибудь запасного свитера. Светает, и на снежнике явственно видны следы медведя: пропер тут мишка напролом, но не без ума, - чувствуется, что альпинист он божьей милостью. Почти не разговариваем: трудно. И вдруг кто-то впереди - по-моему, Володя Гришечкин - очень проникновенно заявляет: Братцы! Братцы, я скоро откину сандали. Я больше не могу. В ответ - ни слова. Мы ему верим. Ему с непривычки ой как достается! Но он здоров - кровь с молоком. К тому же освобожден от излишнего электричества. Подъем осилит за милую душу. Володя думает, что мы ему не верим, потому и молчим, не бросаемся на помощь. Он заводит свою пластинку опять. Но вот его уже не слышно - втягивается, вероятней всего, потому что по сторонам маршрута нигде не видно "откинутых сандалий". На мой взгляд, задешево он собирался их откинуть. То ли еще будет - если не сегодня, то чуть попозже! Этот перевальный поход - он, в сущности, вроде разминки: чуть посложнее (все-таки с грузом) панорамного восхождения. |
| 22 |
Показываю ребятам, каким требованиям должен отвечать спальный мешок. Лучше всего, конечно, если он ватный. Высоко в гору, где крепкие морозы, мы все равно не полезем. Пуховым я не доверяю. Из него вылезаешь весь в пуху, похожий на жалкого птенца. В конце концов пух в мешке сбивается в одно место, и там жарко, а в другом месте между льдом и телом остаются только выхохолощенный чехол да палаточная парусина. Альпинизм - занятие чрезвычайно громоздкое. Ведь нужно учесть любую малость, вплоть до того, как завязаны шнурки штормовых брюк на щиколотках. Нельзя, чтобы трепыхалась просторная штанина. Вот так на Эльбрусе погиб когда-то австрийский альпинист Фукс - задев кошкой то ли штанину, то ли слабо завязанные тесемки, упал, покатился, и метров через полтораста-двести его нашли с разбитым черепом. Катя Самедова смотрит на меня с уважением. Все-таки я, что ни говори, "бывалый"... Расту в собственных глазах. Даже грудь слегка выпячиваю - от природы я немного сутуловат. Сколько вам лет, Юра? - неожиданно спрашивает она. Мне нелегко сказать: тридцать два. Для нее я уже вроде как пожилой. Катя серьезно говорит: Я дала бы меньше - ну, двадцать пять или двадцать шесть... Вы мне льстите, Катя. Хотя, возможно, я действительно выгляжу моложе своих лет. Было время - спорт сыграл в моей жизни известную роль. Главным образом альпинизм, конечно... Поэтому, веря статистике, я рассчитываю прожить дольше обычного. Ну, не сто, так хотя бы девяносто. |
| 23 |
Витька для пробы посвистел "Тореадора", но очередная нерпа равнодушно уплыла: либо у нее было неважно со слухом, либо сам Витька где-то сфальшивил. А возможно, они предпочитали и солидную оркестровку мелодии. Собственно, Витьке можно было жить без забот: он ни по ком не скучал, разве только немножко по матери. Он никому не обязан был помогать денежно, потому что пока не получал никакой зарплаты. Конечно, тут пустынно. Конечно, влияют на самочувствие сплошные туманы и дожди. Конечно, туговато с едой. Зато потом будет что вспомнить, будет чем похвастать перед приятелями, перед Верой. Перед Верой?.. Оказывается, он еще помнит ее. И оказывается, чуть-чуть скучает. А кто такая ему Вера? Так, просто знакомая девушка. Правда, она ему очень нравится. Особенно в выходном платье с короткими рукавами и когда ожерелье из янтаря на шее. Вера годом старше его, после окончания школы она поступила работать на швейную фабрику и заочно учится в текстильном техникуме. Вера коренастая, волосы у нее когда-то были отпущены длинно и с одной стороны падали на щеку, так что всегда она смотрела исподлобья и сбоку с выражением диковатым. Мокрый до пояса, с мокрыми рукавами возвращался Витька в лагерь, боясь выплеснуть хоть каплю влаги: ничего не стоило поскользнуться в глинистой промоине и съехать на "пятой точке" до самого берега. Тут уж не о воде будешь думать, а как руки и ноги сохранить в целости. |
| 24 |
Витька жил в одном с ним доме на бурно застраивающейся окраине Москвы, и по воскресеньям они часто совершали вместе вылазки за город. Но Витька всегда недалеко, а то за длительные отлучки ему устраивали разгон.. Витька вообще летом работал где придется, зимой отсиживался дома, читал книжки, мастерил радиоприемники. Собственно, после окончания школы и прошло-то всего одно лето и одна зима. В вуз он не поступил - собирался в технический, но сорвалось. А почему в технический - и сам толком не знал. Вероятно, из-за увлечения радио. На постоянную работу не спешил устраиваться, хотел пойти куда-нибудь в экспедицию. Тут и подвернулся Станислав со своим предложением. Он даже в ресторан Витьку пригласил для обстоятельного разговора. Витька очень гордился знакомством со Станиславом, особенно когда был поменьше годами. И хотя сейчас он относился к кумиру детства в общем ровно, приглашение в ресторан ему явно польстило. Он никогда не был в ресторане. Пили кислое красное вино. Такое вино Витька пил тоже впервые. Дома его угощали по праздникам чем-то сладким. Сам он, начав работать, в жаркие дни покупал себе пиво. Под приглушенную музыку в зале кружились пары. |
| 25 |
Я ликую. Теперь нужно успеть, чтобы Катя не ушла через перевал в Сухуми. У меня есть деньги,- мы останемся еще на один поток, и я повторю все сначала. А нашему эску лапу я вставлю-таки фитиль. Он меня долго будет помнить, жалкий перестраховщик! Я чувствовал, что он малость передергивает по неопытности. А уж важность напускал! Что ж, кто-то теперь подумает обо мне: вот же фанатик альпинизма, все-таки возвратился. И будет прав, хотя никакой я не фанатик и могу сказать, что возвратился из-за любви к девушке. Кто-то шепнет обо мне: ага, не выдержал, приехал, вот она какая, эта любовь, вот что с нами делают девчонки. И будет прав, хотя и тут я готов возразить: ведь что такое любовь, как не стремление достичь труднодоступных вершин, где небо задумчиво и проникновенно, как... ну да, у меня нет и не может быть другого сравнения... как глаза Кати Самедовой?!. Я спокоен. Я считаю, что все утрясется к лучшему. И главное, не отменяется Памир. Боже мой, что же касается альпинизма, то разве не держится весь он на хороших голеностопах?!. А на свои голеностопы я пока не жалуюсь. |
| 26 |
От пива, что ли, шумит у меня голова? Невеселые мыс-ли, что ли, стискивают и гнетут ее? Да почему же они не верят? Я не знаю, какое здесь вино, но борщ - гнусный. Черная картошка, прокисшее сердце (неизвестно чье), тусклые нити капусты... Одним глазом смотрю в газету - на четвертой странице мелким шрифтом сообщение о том, что в Гон-конге вспыхнула эпидемия холеры. По столу ползают крупные, с прозеленью и синевой на спинках, мухи. Какой уж тут аппетит! Вместо обеда выпиваю теплого безвкусного пива - оно хотя бы никаким образом не ассоциируется в сознании с той холерой, что свирепствует в Гонконге. Душно и нечем дышать в таких харчевнях после чистого, как неразведенный спирт, тонизирующего воздуха Домбая. До отхода рабочего поезда (он дотянет меня до узловой станции) остается не больше часа. Невозможно все-таки смириться с тем, что Катя будет ходить в горах, а мне уготована судьба какой-нибудь сонной Myси Топорик. Не исключено, что рано или поздно Катя станет такой же ярой и прославленной альпинисткой, как знаменитая француженка Клод Коган. Правда, участь Клод печальна - она погибла в горах. Ну что ж, волка бояться - в лес не ходить. А у Кати что-то есть... Какой-то удивительный в ней нравственно-психический сплав. Нервная сила, позволяющая поднимать вес, какой поднимать, судя по ее внешности, Кате просто-напросто нельзя. |
| 27 |
У нее самые рядовые, самые серые глаза. Я не могу понять, почему они на меня так действуют. Вон какие У Черной Пантеры - сверкающие, страстные, завлекательные, но они для меня ничто. Кстати, Ольга Семеновна уже возвратилась из больницы. "Подлатали" и Беспалова, заживили ему легкое. Ольга Семеновна приветливо со мной поздоровалась, и я понял, что "кто старое помянет - тому глаз вон". Да и поминать нам, собственно говоря, нечего. О домбайские шашлыки! О лук, который, даже взбрызнутый уксусом, вызывает слезы! И баранье сало, стынущее на пальцах, стекающее по подбородкам туристок. И аппетитные хрящи, разгрызаемые их безжалостными зубами. О домбайские девушки, точно на маскараде укрытые за цветными, в пол-лица очками! О альпинист-девицы, неприступно зашитые в саржу, парусину и кожу, укутанные в шерсть грубой вязки, в куртки на гагачьем пуху! Бронзоволицые, с малиновыми шелушащимися носами, крепкозадые, честь вам и хвала! Очень важно в горах иметь крепкий зад, здесь он дополнительная, так называемая пятая точка опоры. Где раздольный романтик Багрицкий, автор "Трактира", - он достойно воспел бы эту шашлычную, эти горы дымящегося мяса, эти изысканные яства в буфете, где Верхарн наших дней, старина Эмиль Верхарн, чтобы сладострастно и упоительно восславить эту кермессу высокогорья, этих девушек - не девушек, а юных богинь, властительниц альпийских угодий, завсегдатаев здешних бесчисленных Олимпов?! |
| 28 |
На веранде административного коттеджа ребята сочиняют газету. Есть уже рисунки, есть статьи и с пафосом и с юмором, кто-то написал даже вирши размером времен Тредиаковского и Сумарокова. Нет только у газеты названия. В лагере Адыл-Су мы тоже выпускали газету, говорю я. Называлась она просто: "Адылсучья жизнь". Не подходит? Но мы же не в Адыл-Су, смеются ребята. Можно вот так, опять говорю я, можно назвать газету "Горыпроходимец", но только "ы" перечеркнуть, а вверху надписать "е". От тоски я начинаю низкопробно острить. Но кому-то даже нравится. Принимаются обсуждать мой каламбур. Иду дальше. Встречаю на почте Янину - мне нужно послать маме телеграмму, что не солоно хлебавши возвращусь скоро домой. Ну как, Янина, праздно интересуюсь я, как самочувствие? Я нахожу ее в глухом закутке лагеря на качелях. То есть это не качели, а какой-то спортивный снаряд, но Катя использует его не по прямому назначению. Она в своих излюбленных синих финках со швом посередке и трикотажной тенниске навыпуск. Маленькие груди чуть оттопыривают шелковую ткань. Она встречает меня так, будто минуту назад мы виделись. Сердце можно лечить, - говорит она, выслушав отчет о моих неприятностях. Глаза у нее чуть-чуть в тревоге - нужно не раз внимательно посмотреть, чтобы заметить это. Тревога эта не постоянна, а вспыхнет и тотчас опадет. |
| 29 |
Ну что ж, для того нас и учат, чтобы мы становились чище и умнее, чем были еще только вчера. Я пожимаю плечами. Почему? Убеждает. Но я же легко хожу, доктор! У меня великолепные легкие... Я дую в этот ваш спирометрический бак до отметки 51001. Вы и будете легко ходить, с едва заметной досадой втолковывает мне доктор. А потом наступит декомпенсация. Вот так - сразу, как снег на голову, В сущности, силенок у вас не густо, хоть вы и тренированный парень. Да и возраст не совсем чтобы уж юношеский. Он смотрит на меня с сочувствием, кладет руку мне на плечо. Бросьте, на самом-то деле, пораскиньте умом, ведь вы же взрослый человек. Вам еще сколько жить нужно, а вы рветесь к смерти. В конце концов как будто, кроме альпинизма, спорта нет. Займитесь прогулками на велосипеде гонки вам уже противопоказаны там, знаете ли е-два, е-четыре. Играйте и волейбол. Я возвращаюсь и палатку, падаю на постель, Сердце не то чтобы прибаливает, а как-то тихо, обиженно зудит. Да и есть отчего. Напротив на койке Алим играет с Кимом в шахматы. Ну что, спрашивает он, стуча себя в грудную клетку, - как у тебя тут? Вот именно. Спешить некуда. Я еще молодой. Молодой, да старый, - говорю я и уже не слушаю его полуоправданий. Я человек свободный. Хожу везде, стараюсь не очень-то следовать распорядку дня - в отместку администрации и доктору. Словом, сую нос в каждую щель. Но меня безостановочно гложет тоска, ох какая меня гложет тоска! |
| 30 |
Даже те, что закрывали своими телами амбразуры вражеских дотов, делали это, по мере возможности взвесив все обстоятельства. Я ругаю только себя, и никого больше. Потому что я даже руки не протянул. Мне почему-то кажется, все здесь должны видеть и знать, что со мной происходит. Что у меня плохо с сердцем. Что мне нечем дышать под тяжестью собственного рюкзака - сколько в нем, килограммов двадцать пять? Или больше? Тридцать я не донесу. Я не могу взять ни крошки груза сверх того, что уже давит меня и гнетет! Поверьте, я не могу! Я позорно расклеился! Я... я ненавижу горы. И я молчу. Но и не признаюсь, -что мне плохо. А вдруг мне не поверят? Тогда будет еще хуже. Пусть уж лучше Алим скажет: "Возьми, Юрий!" - и я возьму. Но только не добровольно. В следующую минуту произошло такое, чего никто из нас не ожидал. Тихо и спокойно, даже как-то безразлично, Катя Самедова говорит: - Давайте я понесу. И Грищечкин, ни минуты не раздумывая, даже обрадовавшись, сваливает с рук на руки Самедовой пять тысяч. С удивлением замечаю, что поверх рюкзака у него прикручена кошка, которой раньше не было. Конечно, он взял ее у Кати. Он хотел взять обе, но Катя обе не отдала: семьсот пятьдесят лишних граммов она честно, на пределе сил, несет до лагеря. Вот так должно быть, Тутошкин, если мужчина не то что обладает какими-то там сверхположительными качествами, а элементарно имеет капельку совести. О сверхположительных качествах сейчас лучше помолчать. |
| 31 |
Но что у меня с сердцем? Такого еще не было. Его жжет огнем, и больно где-то в председечье. Мне трудно шевелить левой рукой. Кажется, ребра накалены. Они как стальные прутья колосников, сквозь которые что-то от сердца струится и капает, капает... Я видел, как горит дюраль в железных печках. Мы топили дюралем в годы войны в общежитии "ремеслухи" - срывали обшивку со сбитых вокруг города гитлеровских "юнкерсов", "хейнкелей" и "мессеров". Разогретый как следует, он не горел, а плавился, высвобождая огромную температуру, от которой наша печка тревожно гудела и уже готова была растечься лужей. Тонкие струйки белого с голубизной металла стекали сквозь колосники на песок. Мы научились топить даже толом - он мог взорваться только в массе, от саморазогрева до двух тысяч градусов. Мы топили одиночными шашками тола, похожими на бруски хозяйственного мыла. И мы научились отличать его от точно таких же, но слегка с прозеленью, шашек мелинита, который мог взорваться не то что от малой температуры, но и от сильного удара. Он молчит, и рука его, нерешительно протянутая, как документ без гербовой печати, ей никто не верит. Я не ругаю Кима, нет. Он взял бы эту проклятую веревку плюс кошки минутой или двумя позже, он просто не мог решиться на такой самоотверженный акт сгоряча. |
| 32 |
Из столовой доносится оглушительный запах консервированной колбасы, которую поджаривают вне расписаний для нас. О, мы съедаем ее моментально, а до ужина еще далеко. Увы, нас не перекармливают. За соседним столом такой важный Ивасик - музыкальный настройщик из Одессы и прописной интеллектуал - громогласно изрекает по сему случаю: Благо тебе, земля, когда царь из благородного рода и князья твои едят вовремя, для подкрепления, а не для пресыщения! Это что за молитва? - интересуется Тутошкин, задумчиво пережевывая хлеб с горчицей. Ты почти угадал, отрок! Речение сие - из Екклезиаста. Тутошкин пожимает плечами: как видно, сравнение с князьями ему не польстило. Он сидит в своей знаменитой - единственной во всем лагере - шляпе с репшнуром, даже не сняв ее во время еды. Стесняется: у него волосы отросли непотребно. Да и за разудалые колечки он немало уже выслушал насмешек. Сегодня терпение у него лопнуло. Или, быть может, день такой замечательный. Уединясь в палатке. Тутошкин смачивает золотистые завитушки водой с одеколоном и подрезает их кривыми ножницами. Теперь он похож на опричника. Даже помолодел, воссиял веснушками. Гоняю в клубе бильярдные шары. Мой партнер не кто-нибудь - Катя Самедова. В клубе пусто. Ребята отдыхают. Катя бьет по шарам невпопад и после каждого неудачного удара что-то бормочет в свое оправдание. По радио играют Брамса. Должно быть, так нужно, чтобы в эти минуты, в этом пустом-пустом клубе играли именно Брамса... |
| 33 |
Сидел он, читал книжку, и ветер шустро задирал ее ветхие страницы. Пламенел закат. Правда, самый пламень солнца вспыхивал и опадал где-то за далеким хребтом, где-то за хребтом медно гудел раскаленный горн его. А сюда, ближе к реке. Для глаз оставалась лишь растворенная, терпкая, цвета лимонной кожуры, живая, еще красно не омертвевшая ,его закраина. Постепенно набирала она цвет перезрелого персика. И речная волна от берега до берега тоже отливала перезрелым персиком, слабо взблескивала фольгой. А японцы будут ловить лосося на путях миграции? Кроме того, некоторые лососевые обитают определенное время в реках Северной Америки - Юконе, Колумбии, Сакраменто. Достаточно ли уважительно относятся к ним там? Проблема многосложная, не одному Шумейко ее решать. И вообще чудная рыба! Отнерестует и подыхает. Возможно, в этом есть какое-то высшее соображение - ну там круговорот веществ в природе, и от переудобрения береговых почв отмирающей проходной рыбой разрастаются потом непроходимые ивняки, в ивняках множится и свирепствует заяц, его кто-то поедает - словом, получается карусель природе же на пользу. |
| 34 |
Зато вечером здесь толкотня. Танцуем испытанные танго и фокстроты, пренебрегая вальсами, - зал слишком мал, чтобы вальсировать в нем всерьез. А нас много. Я, впрочем, не особенно силен даже в танго и фокстроте. И все-таки иду на риск, чувствуя, как накаляются от волнения виски. Я иду на двойной риск, потому что приглашаю на танец не просто рядом или напротив сидящую девчонку, а Катю Самедову. Она, еще не поднимаясь, смотрит на меня с сомнением, как бы спрашивая,стоит ли нелепо толкаться здесь, но я думаю, что стоит. Тогда она доверчиво вкладывает узкую прохладную ладошку в мою ручищу. Катя в тенниске из крученного натурального шелка, на оголенных руках расплылись лунными морями следы когда-то привитой оспы. Она молчит, что не ново, конечно. Чутко реагирует на мой сбивчивый ритм, и мне удается ни разу не наступить ей на ногу, хотя, казалось бы, при моих способностях. Дыхание у нее ровное, от него моей шее тепло и щекотно. Я люблю ее, я люблю ее! Как-то получается странно, ей всего девятнадцать, а мне тридцать два, но я люблю ее- это уже факт, с которым нужно считаться! Что-то есть в ней упрямое и властное, ломающее мою волю и мое здравое соображение. Ладно. Нужно успокоиться. Спрашиваю почему-то шепотом: Любишь танцевать? Перед глазами колышутся на ее макушке встопорщенные русые волосы, стриженные коротко. Нет, не очень, говорит она. Сейчас не очень. Танцую совсем редко. А в школе любила, потому что там учителя не велели, наперекор было интересно. |
| 35 |
Спускались долго, а наш товарищ, вероятно, нуждался в незамедлительной помощи. Тогда мы сошли в тот же самый желоб, презрев всяческие низменные опасения, и, навалившись на штычки ледорубов, глиссируя, стремительно заскользили к потерпевшему. Парню повезло: он только вывихнул руку, расцарапал скулу и потерял фотоаппарат. Не говоря уже о ледорубе - он сумел избавиться от него раньше, иначе в лавине очень просто было бы искалечить себя. Да, все обошлось благополучно, и этот случай в нашем пересказе даже получил юмористическую окраску. Мы, конечно, стали рассказывать, что с нами приключилось, только после того, как восхождение было зачтено. Как видите, нам это было очень важно - зачет. Дороже жизни, черт бы нас побрал! Мы грудью рвались в мастера по лавиноопасному склону! Зачем? - спрашивал я себя позже. Ради чего и во имя чего мог погибнуть наш товарищ, да и все мы так или иначе рисковали? И не раз. Мне ведь тоже приходилось лететь в сухой снежной лавине, растопыря ноги, чтобы удержаться ближе к ее поверхности. Сухой снег забивал дыхательные пути, и я держал ладони у носа лодочкой (пытался держать), чтобы хоть немного было воздуха. У меня этот вынужденный "эксперимент" тоже завершился благополучно. Я даже не вывихнул ничего. А мог бы и шею свернуть. Если не в лавине, то свалившись в ледовую трещину. |
| 36 |
Мы шли развязанные, чтобы не угодить в случае беды под лавину связкой. А один из нас даже сошел в желоб - там удобнее было спускаться. Казалось, что он всегда успеет оттуда выскочить. Он выскочил, едва только услышал шум очередной лавины, и мгновенно "зарубился" ледорубом на гребне желоба, чтобы его не сорвало. Первый вал ударил в него, взметнув комья и облако снежной пыли. Следующим наплывом его все-таки сорвал и потащило вниз. Лавина неслась широким фронтом, она как раз захватывала и гребень, на котором наш товарищ рассчитывал отлежаться. Потом его вынесло на скальный островок, но и там он был недолго. Мы уже решили, что вот и конец хорошему парню. Я не передаю здесь чувств, какими сопровождалась эта мысль. Ясно, какие были у нас чувства. Мы онемели от внезапности постигшей нас беды, хотя в принципе чего-нибудь похожего всегда следует ожидать, если спускаешься по лавиноопасному склону. Тот парень был искусным альпинистом. Он не потерял самообладания, даже попав во власть сокрушительной стихии. Вскоре мы увидели его снова - он уже сидел "верхом" на лавине после свободного падения с обрыва. Сидел и шевелил ногами, чтобы спуститься еще дальше. Он что-то кричал нам, но ничего не было слышно - ведь его уволокло намного ниже. Был к тому же ветерок. |
| 37 |
Во моем мозгу, громыхая, перекатывается по клеткам бессмысленная информация: "Буря без снега опасна воздушными толчками". Боже мой, при чем тут буря без снега, ведь как раз снег явился причиной беды. "если палатка протекает, маленькие дыры можно замазывать сливочным маслом", - это появляется еще одна, не менее бессмысленная информация. Впрочем, в ней есть крошечный смысл: слова принадлежат Ольге Семеновне. Почему-то вспоминается не то, как она кричала на меня, а я в ответ пытался что-то дерзить, но именно эти ее слова из какого-то давно позабытого инструктажа. Здесь никто не представляет по-настоящему и не пережил на себе, что такое снежная лавина. Я мог бы рассказать об этом, о том, каково себя чувствуешь, столкнувшись с ней грудь в грудь. Но я только вспоминаю прошлое, перебираю в памяти его картины, иногда яркие, как цветная фотография, иногда зловеще закопченные, как засвеченная пленка. Я вспомнил тот давний день, когда нам, группке альпинистов, пришлось спускаться по лавиноопасному склону. Мы не должны были этого делать, но боялись, что нам не зачтется восхождение, если не уложимся в контрольные сроки. Слева и справа от нас рыжели лавинные желобы, по ним изредка срывались грузные пласты слежавшегося снега. |
| 38 |
Забота о товарищах - вот она, ее можно даже потрогать руками, она пестрит в глазах, - и мы тронуты, с благодарностью смотрим на значкистов, собратьев по любимому спорту. Они стоят в строю напротив, пока руководство лагеря говорит приличествующие обстановке поздравительные речи. Потом строй значкистов распадается, и они задаривают нас цветами от души, кричат "ура", поют песни, тискают в объятиях. Мы новообращенные. Мы герои дня. Лишь Гришечкин хмурится: Кричали женщины "ура" и в воздух чепчики бросали. Ко мне вприпрыжку подбегает знакомая латышка в красной куртке с аспидно-черным капюшоном, делает что-то вроде книксена и сует пучек бесхитростных подснежников и говорит какие-то милые, мелодичные в ее произношении латышские слова. И смущается при этом. Я тоже смущаюсь и говорю ответное спасибо робко, почти неслышно. Как мало иногда нужно, чтобы взволновать и вознести человека на вершины радости! Из-за таких минут, какие мы сейчас переживаем, можно совершить десять перевальных походов кряду! Что ж, дарите и впредь нам цветы, девушки. Дарите нам цветы... Иногда они живительней глотка воды в час жажды. Чувство ликующей усталости переполняет тело. Она приподымает дух и вселяет уверенность в самом себе как взмах исполинских крыл. У нас нет за плечами крыльев, но мы их ощущаем почти физически. Мы одолели сегодня первый в нашей альпинистской жизни перевал. Лиха беда начало. |
| 39 |
Небо опять хмурится, оно грозит потопом, а нам уже плевать, мы уже втягиваемся переливчиво и расслабленно в украшенные ветвями ворота лагеря. Перевальный поход позади! Маленькое утешение для альпиниста, штурмовавшего грозные кручи, но эти ребята, что обессиленно вышагивают рядом со мной, - они горды. Они сегодня, нравятся сами себе. И девушки в ответ на случайный взгляд улыбаются измученно, хотя и с достоинством: мы не были вам обузой, парни! Мы порядочно отшагали - и без нытья и под тяжелыми рюкзаками! Ну, пусть они полегче ваших, но ведь мы-то и народ послабей! Я ловлю взгляд Самедовой - ее тихие серые глаза вдруг распахиваются навстречу, зацветают усталой нежностью. Это неожиданно и почему-то больно. Но есть боль, которая лечит. Лагерь неузнаваем. Площадка разграничена по числу отделений листочками папоротника - его нарвали в лесу значкисты. Перед площадкой выложен камнями огромный значок Альпинист СССР, предел наших мечтаний в этом сезоне. Альпийскими подснежниками припорошено "небо", а белые "горы" - в лепестках рододендронов, а ледоруб через весь значок горит желтым. И горят по краям площадки вкопанные в землю консервные банки - факелы. Обстановка торжественна до слез, и только чучел альпиниста с букетом цветов смешит. Еще бы: чучело в штормовке и брюках, а на голове шляпа вроде той, в которой щеголяет Вася Тутошкин. Рот чучела химерически ощерен парой ботинок, подбитых триконями. Наткнешься ночью - хватит кондрашка. |
| 40 |
Мы, парни, жмемся в тонких спальных мешках друг к другу и "травим" анекдоты, тешим душу. Представьте, что вам жарко, - говорит Ким, норовя сколько возможно оградить свое тело от воздействия температурного фактора. - Нет, серьезно. Самовнушением греться можно. Засовываю под себя - под простыночный вкладыш в спальном мешке - носки и стельки, чтобы просохли. Запасные носки натягиваю на ноги и даже охаю от удовольствия: так тепло. Правда, моему примеру мало кто следует, все храбрятся. Греются самовнушением. Тутошкин где-то вычитал (оказывается, он и книги читает, что новозеландец Хиллари, один из покорителей Джомолунгмы, спал без носков у самой ее вершины, в области жесточайшего вечного холода. Он считал что этим самым облегчает кровообращение. Ему, конечно, видней. Мне с Хиллари не тягаться. Я продрог даже здесь. Дождь прекратился. Тутошкин отодвигает полог палатки. Глаза слепит восхитительный закат: с одного края тусклой синевы небо подбито розовыми облаками, смутными, как бы растворяющимися в атмосфере. С другого края, прямо на западе где солнце уже затенено вершинами, синева неба перенасыщена купоросом и звонка, будто она из цветного стекла. Здесь и облака четки, округлы - они провисают над пиками, словно фарфоровые отмытые дождем груди. Счастлив тот, кому в порыве откровения явит вдруг природа свою тайну, может быть, мистически бессмысленную, как полотно сюрреалиста, красоту. |
| 41 |
С нами она не идет, так же как и Беспалов. У нас другой инструктор, временный. Они часто меняются, ведь им нужно не только с нами возиться, но и штурмовать вершины разной категории трудности: то единичку, то двоечку, а то и троечку... все стремятся в мастера! Ольга Семеновна, кроме того, стремится покорить Персиков безупречной храбростью. Может, ей это и удастся в конце концов, как знать. Хотя на сей раз вершина, которую они штурмуют, не очень опасна: Белала-Кая. Она им славы не принесет, но для счета, смотришь, пригодится. Кроме того, они осваивают новый маршрут, а это уже посерьезней: даже невзрачная горка, если сунешься на нее, не зная броду, может оказаться с зазубринами. Ким вздыхает, глядя на Персикова, и бубнит что-то себе под нос - не исключено, что даже стихи: Мой мохнатый силоновый джемпер. Он завидует, что Персиков одет, как принц Непала. Я не знаю, как одеваются в Непале принцы, но почему бы им не носить силоновых курточек и шорт? А может, он вовсе не о джемпере сейчас думает, может, он вспоминает сейчас "мадам" Персикову? Меж тем наш верховный руководитель, не догадываясь об этом, ищет охотников сыграть в карты на вареные яйца из пайка. Охотников рискнуть вареными яйцами нет. Наконец Персиков соглашается на компот из слив - тоже вещь. Он общительный парень, несмотря на свою славу и ультрасовременную спортивную одежду. Зарядил дождь. Уползаем в палатки. Чертовски холодно, и все больше холодеет к вечеру. |
| 42 |
Вот он ходит по лагерю в шортах под ремень. Из-под них сбегает, обрисовывая бедра, черное трико. Это, так сказать, костюм для отдыха. На леднике, помнится, его лицо было закрыто темным плексигласовым или целлулоидным щитком, предохраняющим от ультрафиолетовых лучей, а на плечах морщинилась прозрачная курточка не то из нейлона, не то из полиэтилена. Точно такие делают для продуктов непромокаемые мешочки. Насколько Персиков женствен и даже кокетлив, настолько жена груба и мускулиста, точно мужчина. Может, чувствуя это интуитивно, Ольга Семеновна лезет из кожи вон, чтобы очаровать ее мужа. Но он вроде как и не замечает Ольгу Семеновну. А трудно не заметить - вкрадчиво-хищная ее красота ест глаза, как дым. Мало того, что взгляд Ольги Семеновны проникает в душу, он еще и жжет. Плохо, когда одному человеку отпущено столько внешнего лака, точно это и не человек вовсе, а некая условно выписанная фигура с палехской шкатулки. Лак, конечно, ослепляет, таково его свойство, но он способен и оттолкнуть. Понимает ли это сама Ольга Семеновна? Думаю, что понимает, иначе она не была бы так заносчива и зла. |
| 43 |
Она все-таки оставалась себе на уме. Она заявляла разные, ею же придуманные супружеские права, а Юрий Викентьевич рассматривал брак как содружество равных и диктата не терпел. Он говорил: я геолог, и я не могу сидеть дома в качестве бесплатного к тебе приложения. Она же отвечала: ты муж, и ты должен заботиться о доме, о семье, и знать я больше ничего не желаю. Может, она даже изменяла ему - в последние годы у него появились причины подозревать ее. В общем примитивная, но в наши дни еще встречающаяся история. Сюжет, как говорится, не нов. Смешно сказать, но разногласия начались, когда получили квартиру... приобрели ослепительно-лакированный гарнитур, несколько, правда, роскошный и дорогой по нынешним временам всеупрощающего модерна. В образе поведения Юрия Викентьевича от этого ровно ничего не изменилось, он не остепенился, не стал примерным домоседом, на жену же благоустроенный угол и сверкающие блики на благоприобретенной мебели подействовали магически. Он оставил ей все это. Пусть пользуется. Пусть живет. С той поры знакомств с женщинами он избегал, держался в шумных компаниях отчужденно, выглядел бирюком. Вдобавок Юрию Викентьевичу тогда казалось, что его внешность не может вызвать встречной симпатии у особы, которая чем-либо приглянулась бы ему самому. |
| 44 |
Зато рюкзак Тутошкина утаптываем основательно. Ему все равно. Легкая рубашонка на нем вразлет, так что выпирает пуп, похожий на брелок в виде футбольного мяча. Морда простецкая. А золотистые волосы, свисающие на лоб, он изредка трогает пальцами, как бы подбивает, чтобы не распрямлялись кокетливые завитушки. Чего доброго, в такого и влюбиться недолго, несмотря на весь его непрезентабельный вид. Он не без обаяния, этот кладовщик. Жить ему, вероятно, легко и просто. Проще пареной репы. Колонна растягивается необозримом: голова ее скрылась в лесу, а хвост еще мельтешит в лагерных воротах. Через час, ломая строй, кого-то на подъеме обходим. Кто-то там, в переднем отделении, не выдерживает темпа. Какая-то девчонка. Трупики! - по-телячьи ликуя, восклицает Тутошкин в адрес незадачливого отделения: сострить, сказать что-то несуразное значит на его языке "выбросить антенну". Он их "выбрасывает" часто. Кажется, я уже видел эту девушку из соседнего отделения, которая не выдержала темпа. Это Муся Топорик. Вдогонку ей оригиналы вроде нашего Тутошкина плоско умничают: Туда же, в альпинистки ей захотелось! Смотри, мама заругает! Знакомый угловатостью своей парень в видавшей виды шапке-ушанке нелепо взмахнул руками, прикрыв глаза, Уже готов был сжаться, ужом заюлить в кустах. |
| 45 |
Тут и веревка основная капроновая, выдерживающая груз от полутора тонн до трех. Тут и веревка вспомогательная, так называемый репшнур, на рочность которог тоже вполне можно положиться. Тут и ледоруб - вес как-никак... Немало тянут и клыкастые кошки для обуви, без которых не одолеешь ледового склона. Если этим же летом альпинизм для Володи Гришечкина бесславно не кончится, то впоследствии ему предстоит включить в снаряжение с десяток скальных крючьев, да шестисотграммовый молоток для их забивки, да еще что-нибудь по мелочи. Мне проще. Мне все это знакомо, и я уже ничему не удивляюсь. Я не удивляюсь даже тому, что оказался в отделении новичков, хотя рассчитывал ходить с альпинистами рангом повыше. Мне дали понять, что пять лет пробела в горовосходительной практике, отсутствие постоянных тренировок начисто смазали мои прежние достижения. Это ерунда. Скорее всего что-то там доктор на меня накапал. Он без конца морщился, когда выслушивал меня. Пожалуй, это он напрасно. Впрочем, все равно. Мне нужно быть в горах, и я готов начать свой путь к большим вершинам легкодоступной Софруджу. |
| 46 |
Только чуть вздрагивают ресницы и губа с белесыми усиками - не усиками, а пушком. Тутошкин гримасничает - то ли он подмигивает мне, то ли еще чего придумал. Но я не реагирую. После завтрака он говорит: Обрати внимание - законная девчонка. Разве только малогабаритная, но она еще подрастет. Я тебе все время моргал, но ты, видно, мимики не понимаешь. А я думал, что у тебя нервный тик. Тутошкин не обижается. Тутошкин человек лучезарный, омрачить его чем-нибудь невозможно. У нас уже есть командир отделения - так называемый инструкор, - скоро сказка сказывается. Но перворазрядник, искусный скалолаз, отмеченный на всесоюзных соревнованиях золотой медалью. У него нет двух пальцев на правой руке. Тем более поразительно, что он удостоен медали именно за скалолазание. У него и фамилия - Беспалов, будто ему на роду написано лишиться пальцев. Мне он не по душе. Низкорослый и не сказать даже чтобы коренастый, со сплюснутым лбом, над которым торчит ежастый пучок волос. Почти как у Попова. Но Попов умница и добряк по натуре. Этот нет. У этого светлые пустые глаза. Их взгляд настораживает. Впрочем, все это мнительность. Просто Беспалов мало-разговорчив и, кажется, самовлюблен. Не такое уж редкое качество; ведь золотая медаль. Мы идем следом за ним получать альпинистское снаряжение. Пора влезать в новую шкуру. Слежу за Гришечкиным. Лицо у него вытягивается по мере того, как ног вырастает гора, всевозможного добра. |
| 47 |
Она в общем ничего, и спортивная одежда ей идет. Финки - брюки со швом посередине - мягко обрисовывают ноги. Девушку зовут Катя Самедова. Но она не похожа на азербайджанку. И ее подруга тоже. Подруга, судя и по внешности и по фамилии, типичная армянка: Венера Сасикян. Глаза у Венеры поразительные. Как у куклы, у которой они могут открываться и закрываться. И такие же игрушечно-неосмысленные. Люди, уже гонг на завтрак был, радостно возвещает она, и мы тоже приходим в возбуждение: впервые нам предстоит отведать здешней стряпни. В столовой много суеты. Каждому отделению отводят два стола. Наши стоят в саомо дальнем углу зала. Сюда не скоро доходит положенное нам пропитание. Петр, уморительно прядая ушами, сетует: Кто точит зубы, а мы еще ножи точим. В горах разыгрался нешуточный аппетит: видимо, разреженная атмосфера требует дополнительного пайка. Однако тоненькая Самедова почти ничего не ест. В чем у нее только душа держится. Ким говорит ей участливо: Катенька, от вас останутся кожа да кости, если вы будете так питаться. Одно телесное указание, доностися из-за другого стола - это острит некий настройщик музыкальных инструментов из Одессы. Я еще не знаю его фамилии. Тутошкин снисходительно улыбается. Вот они скоро двинут в поход за галиями. Не затем они сюда приехали, чтобы лишнее переедать. Чего там, вали свою порцию в мою тару. Мне, Катя, талия ни к чему. Самедова краснеет, но молчит, отвернувшись к окну. |
| 48 |
А что еще, кроме спального-то, тащить? Вроде больше-то и нечего. А консервов дня на три, харчишек? А ледоруб, а набор веревок? А девчатам груз облегчать в порядке галантного обхождения? А дров для начала? Гришечкина становится жалко: у него такой пришибленный вид... Ты в физике силен, - говорю я, - вот и придумай какой-нибудь рычаг, систему блоков. Р-раз и на вершине. Еще издали слышно сопение Тутошкина - у него на шляпе красуется уже не привычная всем нам кремовая лента, а мощный, шелковистого блеска, завязанный кокетливым узлом репшнур. Сразу видно, что альпинист. Он переводит взгляд туда же, куда смотрим и мы, на макушку Софруджу. Как всегда, он беспечен и мил. На него приятно смотреть. А, чего там, смеется он, мышь копны не боится. Под "копной" он разумеет Софруджу. Пойдем лучше девчат наших проведаем. Записал тут в отделение двух эстонок - как, ничего? Ничего, басит Ким. Нужно крепить дружбу народов. А как у них конфигурация? Есть конфигурация, туманно отвечает Тутошкин, сияя зубами; по-моему, он не знает, что за зверь эта конфигурация. Такого добра навалом... Эстонки оказались из Баку. Конфигурации у них нет. Все фикция! Одна, правда, еще туда-сюда, сдобная такая дивчина, а другая - худенькая, задумчивая. Я ее уже знаю: это моя соседка по автобусу, всю дорогу глазевшая на Теберду. |
| 49 |
Но у нас еще никакого отделения, - говорю я. Уже разбивают. Из вашей палатки жук такой, в шляпе, тоже получил задание - он старостой будет, что ли. Быстро осваивается, боромчу я. - хотя кандидатура как будто подходящая. Выходим из палатки, щуримся - непривычно яркое солнце. Мимо пробегает рослая, с накрашенными губами девица в шортах. Ким уже знает ее и знает, что она вовсе не девица. Мадам Персикова, вздыхает он. Говорят, у нее двое детей. Но как сохранилась! Если двое детей, то у нее, вероятно, есть муж, - осторожно замечаю я. Да. Конечно. Мастер спорта Персиков. Они оба мастера и вместе здесь в лагере. - Внезапно Ким ожесточается. - У меня у самого жена и дочь, но я наблюдаю за Персиковой без угрызений совести. Никто не запретит мне любоваться красотой. Для меня это процесс творческий. Ну что ж, возможно, и творческий. Во всяком случае, красотой любоваться никому не запрещено. Для этого пожалуй, стоит заниматься альпинизмом. И для этого и для того, чтобы хорошо сохраниться. Вылезает на свет божий Гришечкин, заспанный, взлохмаченный, вероятно, уже вполне освобожденный от излишков электричества. Он беспокойно обозревает сверкающие грани Софруджу нашей зачетной вершины. Видно, что он удручен. Неужели и спальный мешок в гору тащить? А в чем спать будешь? спрашивает Ким. Тебя, кроме спального мешка, еще знаешь как поднагрузят! Гришечкин молчит не меньше пяти минут - мучительно размышляет. И, вдруг встрепенувшись, говори: "я те дам". |
| 50 |
Но и в лагере мне еще долго не дает покоя эта постыдная сценка с веревкой и кошками - подспудно напряженная, хотя и разыгранная в темпе, почти на бегу. Ее напряжение держит меня точно в тисках и сейчас - в палатке, в столовой, в бассейне, где вода почти на градусе замерзания... Но я купаюсь в ней, чтобы разом снять с себя тупую разбитость в теле и озноб. Мне уже лучше. Я даже позволяю себе поразмышлять на отвлеченные темы - и о себе и о других. Впрочем, не совсем уж они и отвлеченные... Да, в горах встречается разный народ. Как тут не вспомнить о типе, с которым я имел несчастье подниматься однажды на сложную вершину. Он залезал во время ночевок в спальный мешок, не раздеваясь и не разуваясь, с биноклем на шее, с компасом, пристегнутым к кармашку штормовки, с защитными очками, болтающимися на веревочке, с высотомером и фотоаппаратом. Оснащенный столь внушительно, он спал спокойно. Я не знаю, правда, что ему мешало заодно уж втащить в спальный мешок ледоруб и кошки. Но нет, ледоруб и кошки он пристраивал рядом с собой, чтобы в любую минуту Находились под руками. Так вот, мне до спазма сердечного не хочется в чем-то походить на таких людей. А вчера я смалодушничал. Собственно говоря, и смалодушничал-то на пустяке. И жестокий урок какого-то очень ее показного благородства преподала мне девушка, которую я безнадежно люблю. Лучше бы уж кто-нибудь другой. |
| 51 |
Сашка, покамест слабо соображая, как выйти из неопределенного положения, б которое он попал, и выйти с честью, и в то же время припереть это сборище к стенке, добиться улик; потому что улик, кроме одной сеточки, у него не было, их предстояло еще отыскать; угрозы же картежника без свидетелей со стороны инспектора не имели юридического веса, картежник всегда сможет от них отпереться. И тут вмешался из четырех пришлых, включая Ваську Шалимова, знатока здешних угодий, какой-то дед не дед, но старообрядческого вида мужчина, взял на себя роль миротворца. Хитрый был дед, и из хитрости говорил успокоительные речи, лил бальзам на мозги взбудораженного и, видно, какого-то шального инспектора: кто кого убьет при таком инспекторе, заранее не предугадаешь. Миссионеры от альпинизма скажут вам, что спортсмен в горах призван изучить тропы, по которым завтра будет подниматься в свою обсерваторию ученый. Обронзевшие в свете костра, лица певцов значительны. А ведь мало какое лицо, вырванное из этой массы, как случайная строка из книги, покажется особо интересным. Но в общей увлеченности чем-то, будь это песня или трудовой порыв - оно преображается од неузнаваемости, оно как бы уже пламенеет. Даже у Самедовой лицо становится точно таким, как у всех, наконец я ее рассмотрел в толпе, обступившей костер. У нее светится, подобно нимбу, шапка взлохмаченных волос. Видимо, почувствовав мой взгляд, она быстро отыскивает меня глазами. И показывает язык. |
| 52 |
Вот чего я никак от нее не ожидал! Я даже немею от растерянности, как бы захлебнувшись песней о том, что "если вы сорвались в голубые дали и летите быстро камни догонять, вспомните, что раньше вы так не летали и уже, наверное, не будете летать". Это ее девчоночье существо было до сих пор наглухо от меня сокрыто, я и подозревать не мог, что она способна вдруг запроказничать. Каша манная - это вещь, - говорит он, тщательно облизывая ложку. Вот, помню, спускались мы однажды вниз и, как часто водится, опаздывали к контрольному сроку. А опаздывали потому, что где другие обошлись бы сухомяткой, мы разводили варево. Вот и в тот раз сварили на последнем биваке огромную кастрюлю манки, всю осилить в один присест не смогли и тащили впереди поочередно, как барабан. Доедали на ходу. Старший не вытерпел, приказал выбросить к черту, а мы на такое кощунство не осмелились, выскребли ее до донышка уже у ограды лагеря. Восхождение нам, правда, засчитали, мы возвратились почти в срок. Но она же нам и сил придала! Алим говорит почти без акцента, но очень быстро. Масляно-черные его глаза смеются. Он ужасно к себе располагает. Чувствуется, что с ним мы заживем душа в душу. С шутками и прибаутками идем получать трехкилограммовые палатки. Вспомнилось, какая у нас в одном из восхождений - лет этак шесть-семь назад - подобралась неунывающая, прямо сказать, боевая группа. Вспомнил Тосика. Чем-то он напоминал Алима, тоже был страшный говорун, что-то даже во сне рассказывал, и всегда смешные вещи.. |
| 53 |
Уже который день лил все тот же до тошноты однооб разный, мелко-щипучий дождь, и Витька, душевно содрогаясь, сцепив зубы и смежив почти в неподдельном ужасе глаза, напялил плащ, зная, что вылезет из него черно-серебристый, весь сплошь в чешуе, как селедка. Станислав варил кофе: был час завтрака; кофе и чай старпом отмерил им не на два-три дня, а от души, не глядя. Сейчас можно было только пожалеть, что, небрежно взяв без счету кофе и особенно чаю, они не стали обременять себя лишней солью. Соли оставалось в обрез. Витька сел на обкатанную глыбу так, что полы плаща закрыли и глыбу и ноги, образовав совместно с галечным берегом единый монумент. Сжав стеклянную банку, он блаженно грел ладони, грел нутро, изредка выпрямляясь и нарушая тем самым формы монумента, комкая его застывшие грани. Все было на нем и вокруг него сейчас ненатуральным, даже эта банка, на желто-синей этикетке которой пышно кучерявилась белокочанная капуста, снабженная для убедительности надписью: "Капуста маринованная с яблоками". Живительно, тепло, мутно колыхался в банке кофе. Не было никакой капусты и никаких яблок. Не было ничего, кроме этого кофе! И даже весь этот хаотически утвержденный среди воды остров был как дурная сказка, которой пока не видно конца, хотя уже невтерпеж ее слушать. |
| 54 |
Снаружи уже моросило, влажная пыль тонко и холодно. покрывала лицо, шею, руки в плечи. Из этих уникумов американского сапожно-поточного производства выпрастывались алые в голубой василек портянки. Зато на невыразительно-расплывчатом лице Егорчика ни одна черта не определилась резко, не заявила о характере, лишь намекая на нечто осмысленное; так выглядит комок глины, еще окончательно не проработанный скульптором, еще не заполучивший "душу живу". Егорчик в былые дни отличался непомерным аппетитом, но тогда всем еды хватало с избытком. Нынче же сразу бросалась в глаза его способность без устали жевать что придется, чаще всего сухари. Как-то неудобно было сказать ему: угомонись, не жуй, оставь другим, да и ожидали, что вот-вот придет шхуна. А тем временем Егорчик расправился с сухарями в одиночку. Шеф старался разговаривать с ним мягко: Егорчику и без того доставалось от разных умников. Ему основательно попало от Станислава при высадке, когда обнаружилось, что бравый коллектор сбил мушку с единственного карабина. Именно шефу пришла в голову нелепая идея свалить на Егорчика груз хозяйственных забот, связанных с подготовкой к экспедиции, в то время как сам он принял участие в симпозиуме геологов на Кавказе. С выданным под личную ответственность карабином Егорчик не расставался ни днем, ни ночью. Да что толку?.. |
| 55 |
Все-таки уныло, когда такая растительность, рассеянно подумал шеф. Когда одна тощая трава. На худой конец даже плота не сообразишь из стволов каких-нибудь кокосовых или финиковых пальм". Так и не сосредоточившись на отвлеченном, он возвратился в палатку, молча, не сняв резиновых сапог, лег спальный мешок: все равно грязи на берегу не было. Вероятно, уже спешат к нам, волнуются, - сказал он, имея в виду шхуну. Возможно, именно поэтому шеф не нашел с ним контакта и не зажил душа в душу. Что же за беда стряслась на самом деле со шхуной? Женщин, к вящей радости капитана, в состав отряда не включили, очередная разгульная ведьма сезона Нэнси, вихляя обильными подолами дождей, не так давно свое отгуляла, тайфунов, по теории- вероятности, ждать теперь вроде не приходилось. Хотя - обычаю вопреки - в этом году они шли чередой и, что называется, не было на них укорота. Шхуна не впервые уходила, подыскав убедительный или не весьма убедительный резон. Но всегда возвращалась. Подумать только, что обычно не проклинали - и габариты, и чадящий в кубрике камбуз, и плесень в трюме, загроможденном приборами, и совершенно непереносимую подверженность качке, - а сейчас, с этого затерянного в море-океане острова, она кажется родным и желанным домом, верным и теплым пристанищем в житейскую стужу. Не лежалось. Беспросветно текут часы, когда нет бремени насущных забот и целиком зависишь от судеб. |
| 56 |
Он хотел постичь эту отдаленную землю, этот клочок тестообразно окаменевшей материи, лишь слегка задернованной, - постичь ее философски, в связи с общим порядком вещей. Черт побери, хотя бы в связи с расположением светил в этой части земного шара и, если угодно, соотнеся ее с теми событиями и людьми, которые прямо или косвенно способствовали тому, что он, шеф, известный геолог, автор трудов, теорий и гипотез, на тридцать шестом году жизни оказался именно здесь, а не в другом месте. Он любил размышлять наедине отвлеченно и - если по строгому счету - не всегда серьезно. Крики чаек, гортанные и неприятные вблизи, мешали шефу сосредоточиться на очистительном раздумье. Он взглянул вверх, туда, где стыло сочились, оползали хлопья тумана. Из гнезда в расщелине высовывалась голова встревоженного топорка с массивным горбатым клювом. Каменный зуб-останец, венчающий скалу, мог рассыпаться. Если не считать первых дней жизни на экспедиционной шхуне, когда бесчинствовал шторм и все, исключая разве команду, имели бледный вид, Станислав переносил море лучше других, вскоре привык непостоянству прогнозов к неудобствам быта, превратился в бывалого морехода. На шхуне он судил о земле с милой необязательностью человека, который ничем с ней не связан и никаким образом от нее не зависит, а на суше точно так же рассуждал о водных хлябях. На суше он даже слегка удивлялся, что за блажная необходимость увлекает человека в стихию столь откровенно коварную и сыроватую, как море. |
| 57 |
Ломко потрескивали впереди кусты, скрипела и осыпа лась наледь, облицевавшая гибкую лозу. Невидимо чавкала где-то там в колдобинах вода, всплескивалась и опадала Бескудников елозил на коленях, собирал выброшенную ранее из лодки рыбу. Шелестели схваченной морозцем чешуей крупные, бронзовые, с агатовыми пуговичками глаз караси прорва, прорва приходящих в себя после оглушительного взрыва карасей! Увлекся Бескудников, ничего не замечал вокруг. Да и что замечать? Десятки озер вдоль реки, даже сотни, и не всегда близко они от нее, - кто знает, где искать сейчас Бескудникова? Нет его. Растворился. Исчез яко дым. А он под Белыми Кустами - попробуй найди в этой сыпучей замети, в снегу, в чутко позванивающем, сипло бормочущем о чем-то ивняке. Посмотрел на него Шумейко и застегнул кобуру. Рядовой случай. Не стоит грозить оружием. Бескудникову и так уже никуда не уйти. Где-то в ивняке, не таясь, крушил подмерзший наст Саша Семернин. Спешил и торопился. Скорее всего - нет. Боюсь, что после Сноу если предположить, что ему приспичило сюда высаживаться на острове вряд ли бывало много народу. Шеф скучающим шагом пошел прочь от палаток, под громоздящуюся в некотором удалении скалу. Он хотел побыть в одиночестве. |
| 58 |
Близ Белых Кустов приглушили машину, ткнулись в берег. Почти легла уже зима. Пора было ставить катер на прикол да ремонтировать машину, то, се... Правда, пойдет еще зимний кижуч, там придется либо нартой ездить, либо на лыжах... Да и озера, протоки, в которые он заходит, почти все рядом с поселком: всегда на виду. Муторно скреблась о борта шуга. В кубрике появилась течь - замазывали всякой всячиной. Последний рейс... Остановились здесь, только чтобы купить хлеба. Пока Саша надевал телогрейку, Шумейко стоял уже на берегу, мерз и чертыхался. Смотрел на заснеженную отмель: угрюмо каркали там вороны. Изредка, несколько раз пружинисто подпрыгнув, точь-в-точь как самолеты на взлетной площадке, они отрывались от песка, закладывали один и тот же вираж над черной водой, стремительно уходили к лесу. В магазине было пусто то есть даже продавец куда-то исчез. Бери, что любо. Но никто ничего не брал, не было здесь воровства, совсем не находилось охотников. Село маленькое, все друг друга знают. Да и зачем?.. "А вот рыбу берут, не совестясь, и считают, что без греха", - подумал о своем Шумейко. Он велел Саше: Иди поспрошай, где тут у них продавец? Впервые за несколько месяцев работы Шумейко расстегнул кобуру обычно он ходил вообще без оружия. Но пистолета все же не вытащил. Просто так расстегнул, мало ли чего... |
| 59 |
Но это еще не все. Чернила, которыми написано твое письмо, есть во всем поселке только у меня. Особые чернила, я их заказал за границей. Вот по типу "паркера". Знаешь, есть такая ручка американская, так к ней только "паркеровские" чернила, иначе фирма не гарантирует... Словом, судебной экспертизе не составит труда доказать, какие это чернила, чьи они, откуда взялись, и тогда ты и твои дружки отдадут все: ножи, патроны, даже перец, в банке из-под бездымного пороха. Не говоря уже о такой красивой авторучке - ведь правда, мощная ручка? Гм... Ерунда, конечно, если на мой взгляд, а отвечать придется по закону. Тем более что к этой ерунде еще много кое-чего будет приплюсовано. Это раз. Шумейко, морщась, перечитывал письмо. Ну и дерьмо же ты, - сказал он проникновенно и с горечью, как человек, которого впервые по-настоящему допекло. - Это два. И вот я рву сие подлое подметное письмецо на мелкие части, видишь?.. Это три. Потому что я верю: мы с тобой столкуемся. Все-таки должен образоваться из тебя человек. Но, извини глаз я с тебя теперь не спущу. Уж это обещаю точно. Васька Шалимов отошел без звука, понурясь. Так и заснул инспектор, перебирая в памяти подробности той встречи. А проснулся рано. Рядом с ним посапывал Генка Греченин. |
| 60 |
Пока они вспоминали с Потаповым общих знакомых (при мерно еще периода нэпа), Шумейко наслаждался музыкальной речью старика уже со стороны и дивился ей, строю ее, неожиданным звукосочетаниям. "Верьовка", "берьоза". "ячея крупныя" - эти простые слова становились в его произношении пластичными, податливыми, их хотелось попробовать на ощупь, мять, как глину или воск. Эстрадным чтецом быть бы Никодиму Сергеичу! Вот, значит, пристал ко мне Прокопыч: карась мол нетоварный, маленький, а ты ловишь. Невод, мол, отберу. А карась и правда мелковатый, однако вполне съедобный Говорю я их механику Гаркавому - гляди, мол, как сейчас побежит от меня Потапов. "А чего ему бегать?" - "вот посмотри чего", говорю. Взял я этого нетоварного карася за хвост и проглотил к ядрене бабушке с головы. Ну, Прокопыч, известно, человек куда брезгливый, сразу за живот схватился и в лес бежать. Стошнило беднягу. Он такого зрелища не переносит - дюже деликатный. Сроду таким был. Потапов усмешливо кивал головой - соглашался: было дело. Шумейко так прямо покатывался с хохоту, благо что брезент был расстелен, катайся себе. А еще корюшку хорошо глотать, - сообщил дядя Федя, - она огурцом пахнет, ее так и называют: камчатски огурец. А что, дело старое, я тебе, Прокопыч, и не в том полёзная наука будет. Помнишь, как годков тому пять вы попутали с сеточкой, уходил я от вас? И видна она была до пояса в зеркале. |
| 61 |
Поняла, - сказала женщина, проводив его ненавистным взглядом, и заплакала; свыклась она с Игорем, полюбила его, жаль было отпускать; но и без того предчувствовала, что не засидится, рано или поздно сам уйдет. Дала она ему кое-какие документы мужа, даже не оторвав фотографий, да и как их оторвешь, заподозрят ведь. Игорь в чем-то смахивал на погибшего летчика: такое продолговатое лицо, буйный чуб... если особо не всматриваться могло сойти. Я себя здесь лучше чувствую. Воздух! доверительно говорил он сейчас Шумейко, угадывая в нем родственную душу, военную косточку, что ли; пыхал при этом в прокуренные, с рыжеватинкой усы дымом легкого приятного табака. Я себя лучше чувствую, чем в пягьдесят лет. А сейчас мне уже шестьдесят семь. Поднимешься, бывало, осенью туда к Таежному, мать моя, золото, золото, потом ельники, знаете, что-то такое блеклое, с настроением, вот как у Бялыницкого-Бирули. Да и тут чудо как хорошо, когда видны вулканы, - я забыл дома свой ФЭД, а то ведь я люблю виды фотографировать. Хорошо бы еще писать так, как Пришвин, - даром таким обладать, а?.. Вообще я веду дневник, уже семь лет, как ушел на пенсию, как в лесу, на приволье. Вот только комары, но их можно стерпеть - из-за воздуха. Очень здоровый здесь для меня климат. |
| 62 |
Когда ты кончаешь техникум? Пучки встопорщенных волос опять всколыхнулись. Я не учусь в техникуме. Это Венера приврала для веса, будто мы с ней учимся. Мы обе работаем в Сумгаите, это под Баку, на заводе синтетического каучука. Операторами. Ах вон оно что, киваю я: мне почему-то все равно, учится она или нет. И даже почему-то приятно, что она работает оператором на заводе. Именно на заводе синтетического каучука. Блажь какая-то! - У тебя есть родители? Да, Мама. Она русская. А отец, азербайджанец, погиб в сорок втором на фронте. А я родилась в сорок втором... Так что отца своего совсем не знаю. Я не успеваю даже посочувствовать, как вдруг слышу ее смех. Она смеется всегда нерешительно, словно дает волю недозволенному чувству. Ее смех всегда неожидан, и вот и сейчас - сразу после слов о том, что отец погиб. Она может засмеяться в самом неподходящем месте. Катя говорит что-то о "мозгодере Додонове", против которого вместе с Венерой они сражались, добиваясь отпуска именно в летнее время, затем о том, что в школе страшно любила математику, уже самостоятельно бралась за высшую... Оказывается, она все же думает поступить в вуз, вот с осени начнет ходить на подготовительные курсы. Беда только, что спорт сколько времени отнимает. Это вечер, наполненный тихим щебетом Кати. И я тихо глупею от него. |
| 63 |
В нашем положении на вес золота и компот. Может, такой разговор состоялся, а может, и нет. Уже когда немного свечерело, Юрий Викентьевич пришел на шхуну сам. Я так и знал, что вы здесь. Нетрудно было догадаться, - буркнул Витька. Юрий Викентьевич задел низкую притолоку двери. Увы, строили с расчетом на низкорослых, - посетовал он и посмотрела в пробоину. В общем вы недурно устроились. С видом на море. И пейзаж приятный, чисто геологический. Дайка типа поленницы. Симпатичная дайка, нужно будет ее прощупать. Юрий Викентьевич не сразу нашел слова для беседы с этим, как он, наверное, считал, юным анархистом. Мне кажется, что вы не очень мудро поступили, предприняв такую... такую дипломатическую акцию... чуть ли не разрыв отношений. Может быть, хмуро ответил Витька. Но вы... разве вы не видите, каков он? Какой он эгоист и позер? Кстати, если это так, вам нетрудно было бы удостовериться в том еще раньше, еще в Москве, а? Юрий Викентьевич призадумался. Хотя да, в Москве не та обстановка. Но мне лично не о Станиславе хотелось бы повести речь. Не о его плюсах и минусах. Плюсы и минусы есть и у меня и, вероятно, у вас, Виктор. Конечно, нужно стремиться к тому, чтобы количество плюсов увеличивалось, а минусов - уменьшалось. В принципе. Но, Виктор, взгляните-ка на этот фон. На это угрюмое море. На ту вон чахлую птичку, что потрошит выброшенную прибоем водоросль. Это наш общий враг. Даже птичка. Они мне уже осточертели. Перед лицом этого общего врага мы должны быть едины, иначе нам... иначе нам труба! |
| 64 |
Что, может быть, высшая доблесть в жизни - именно уметь держать себя в кулаке. Именно умение владеть собой есть признак недюжинной, уверенной в себе натуры. Вера в здравый смысл коллектива и ответственность за судьбы людей - вот что стоит сегодня за спокойствием Юрия Викентьевича. Хотя где-то про себя он, конечно, волнуется и переживает. Он переживает, конечно! Витька размышлял и об этом наспех и раздерганно, мысли его пришли в смятение, голос Юрия Викентьевича доходил до сознания уж заторможенно, приглушенно, сквозила в нем дружеская доверительность: Давайте так: будто вам тридцать шесть, а мне восемнадцать. Нет, давайте лучше отойдем от возраста вообще и посмотрим на вещи одними глазами, с одним и тем же, образно говоря, фокусным расстоянием. Так вот: Станислав обладает завидными познаниями - правда, он их почему-то не успел в жизни пристроить к делу, но это разговор другой. Он и опытней нас просто-напросто. Жизнеспособней. Наконец, чистосердечно посчитайте, сколько Станислав сделал нам хорошего... |
Комментарии
С исправлением ошибки (надеюсь хоть какую-то квалу возможно пройти - всё-таки в словаре есть и состающие 1000, а квалификация с неё и начинается.
Но на Клавогонках режим квалификации, к сожалению, неработоспособен при такой длине текстов. Не "переваривает" он их.