1.
Столица получилась такая древняя, что казалась много старше самой матери сырой земли. Во всяком случае - возведенной ещё до сотворения человека, это уж точно. Никто теперь не посмеет назвать ерусланцев молодым народом. Для верности на городских воротах вывели надпись: Иноземцев это впечатляло. Руины Солнцедара даже объявили одним из семи чудес света. Правда, жить там не было никакой возможности. Ну, потом-то кое-как устроились. В царском дворце принимали иностранных послов - уж больно приятно было смотреть, как они, согнувшись в три погибели, пытаются пролезть в тронную залу. Да ещё тюремная башня использовалась по назначению. Когда царя Жмурика наконец-то прихлопнуло куском рухнувшей дворцовой стены, его похоронили не в обычной могиле и не в каменном склепе, а в огромной яме, которая осталась после добычи глины. И завалили гроб не землёй, а тяжёлыми камнями, чтобы никогда больше не вылез весёлый мертвец. Для верности туда же кинули и братцев Трупера и Синеуста. Всё-таки ерусланцы малость повзрослели. Детей же у Жмурика, даром что мертвец, было великое множество, так что династия основалась. Одно плохо - не было в Еруслании настоящей веры. "Повесть временного содержания" злостно умалчивала о том, откуда взялись ерусланцы в здешних местах и чем занимались раньше, до призыва мёртвых князей. Но люди-то кое-что помнили. Не всё, к сожалению, но кое-что. Помнили, как долгие годы скитались они по тёмному лесу в блаженном беспамятстве и бездумье. А может, и не годы - время-то считать вовсе не умели. Что было причиной ухода в лес, каждый толковал по-своему. То ли степняки бешеным набегом загнали туда народ


2.
В тот вечер к Маше пришла догадка: если чьи-то Глашки и Петьки, крепостные и дворовые, радостно предают своих господ смерти и присягают злодею, то подобное может случиться со строиловской дворней и крестьянами. Она зашлась таким ужасным криком, что в людской содеялся превеликий переполох. Сбежались матушка, Татьяна; девочку чуть не в беспамятстве уложили в постель. Вайда учинил дознание и, поскольку дворня всегда рада доносительствовать, вскорости вызнал, что именно явилось причиною припадка барышни, а стало быть, тем же вечером виновные отведали добрых плетей. Такие неприятные обязанности в отсутствие хозяина всегда ложились на плечи Вайды, ибо у княгини характер был мягкий, а у Елизара Ильича, управляющего, - мягче втрое. Отец (собственно, был он Маше отчимом - ее родной отец, граф Валерьян Строилов, вместе с полюбовницей пал когда-то жертвой собственной лютости, от которой много страданий приняла его жена, Машина мать. Впоследствии, после многих тягот и страданий, она вышла за давно любимого ею князя Алексея Михайловича Измайлова, и он никогда никакого различия между Машенькой и своим родным сыном Алешей не делал, хоть падчерица его и оставалась графиней Строиловой, а сын - будущим князем Измайловым) - итак, отец каждый поступок Вайды одобрял, но на сей раз, о порке узнавши, брови свел то ли задумчиво, то ли осердясь. В нынешнюю сомнительную пору, когда началось немалое бегство нижегородцев в повстанческую армию Пугачева, кое-кто из бар ужесточился с крестьянами, кое-кто, напротив, нрав укротил: иные едва ли не заискивали перед теми же, кого вчера драли на конюшне и продавали с торгов. Алексей же Михайлович полагал, что вести себя следует с достоинством, но и с осторожностью: по несомненным сведениям, Пуге

3.
Родилась эта снежная буря пять дней назад где-то в горах Колорадо. Она возникла в виде снежного смерча высотой с небольшой холм, и метеорологи, вычерчивая для авиалиний карты погоды, либо пренебрегли таким пустяком, либо вовсе его не заметили. И вот, словно в отместку им, смерч стал расти и превратился в настоящее бедствие, в ураган, который помчался сначала на юго-восток, а потом повернул на север. Он пронесся над Канзасом и Оклахомой и, словно решив набраться сил, задержался в Аризоне. А на другой день, окрепнув и разъярившись, всей своей мощью обрушился на долину Миссисипи. Но только над Иллинойсом буря разыгралась вовсю: температура упала, и штат сковало холодом - за одни сутки землю покрыл десятидюймовый слой снега. Сначала над аэропортом шёл лёгкий снежок. Потом он повалил с безудержной силой: не успевали машины расчистить сугробы, как ветер наметал новые. Люди на снегоуборке буквально валились с ног. За последние два-три часа уже нескольких человек пришлось отправить домой, так как они падали от усталости, хотя в аэропорту на случай подобных чрезвычайных обстоятельств всегда есть где передохнуть и по очереди поспать. Мел услышал, как стоявший рядом с ними Дэнни Фэрроу, его заместитель, который отвечал сейчас за расчистку снега, вызвал по радиотелефону центр по борьбе с заносами: - Мы теряем автомобильные стоянки. Вышлите ещё шесть снегоочистителей и команду "Банджо" к "игрек семьдесят четыре"! Дэнни находился перед пультом управления - собственно, даже не пультом, а скорее широкой доской с тремя консолями. Перед ним и двумя его помощниками, сидевшими справа и слева от него, выстроилась батарея телефонов, телеаппаратов и радиоприёмников. На столе лежали карты, графики и бюллетени, фиксирующие местоположение каждой снегоочистительной машины, равно как


4.
Пенелопа, жена Лоренцо, приняла предложение о разводе с огорчившим судовладельца энтузиазмом. - Ты получишь свою свободу и свою костлявую андалузскую шлюшку, старый бестолковый кобель, - демонстративно и оскорбительно расхохотавшись, заключила Пенелопа. - Но эта девка слишком дорого обойдется тебе - ровно в половину твоего состояния. Жестокая реальность, как айсберг, неожиданно вынырнувший из тумана, разнесла в щепки утлую лодчонку романтической страсти. Лоренцо ни за что на свете не желал терять половину своих кораблей. - Не понимаю, что со мной произошло, - жаловался он своему адвокату. - С каких это пор я начал думать членом, а не головой? Адвокат сочувственно поджал губы. - Еще не все потеряно, - сказал он. - Если ты докажешь, что твоя связь с Мириам прекратилась до подачи заявления на развод, жена не сможет отсудить у тебя половину имущества. - Ты не знаешь Мириам, - пессимистично заметил судовладелец. - Она считает, что заглотила жирного червя, и ни за что не выпустит наживку. Я влип. - Ты плохо знаешь женщин, - заметил адвокат. - Стоит показать твоеймодели более привлекательную приманку, и ты в один миг станешь свободен. У меня на примете есть такой червь... Две недели спустя журналы опубликовали фотографию, на которой полураздетая Мириам Диас Флорес страстно целовалась в машине с итальянским герцогом Лекиньо, который был знаменит тем, что, не имея ни гроша за душой, тем не менее вел роскошную жизнь, соблазняя богатых дам звучностью своего титула и блеском черных похотливых глаз. Привлекало внимание то, что дело было поздним вечером, но свет в машине был услужливо включен, словно приглашая фотографов как можно выразительнее запечатлеть любовную сцену. Герцог Лекиньо получил свои сто тысяч долларов, Лоренцо Сарасола устроил бурную и

5.
26 Лаван сказал: в нашем месте так не делают, чтобы младшую выдать прежде старшей; 27 окончи неделю этой, потом дадим тебе и ту за службу, которую ты будешь служить у меня ещё семь лет других. 28 Иаков так и сделал и окончил неделю этой. И дал Рахиль, дочь свою, ему в жену. 29 И дал Лаван служанку свою Валлу в служанки дочери своей Рахили. 30 вошёл и к Рахили, и любил Рахиль больше, нежели Лию; и служил у него ещё семь лет других. 31 Господь узрел, что Лия была нелюбима, и отверз утробу её, а Рахиль была неплодна. 32 Лия зачала и родила сына, и нарекла ему имя: Рувим, потому что сказала она: Господь призрел на моё бедствие; ибо теперь будет любить меня муж мой. 33 И зачала опять и родила сына, и сказала: Господь услышал, что я нелюбима, и дал мне и сего. И нарекла ему имя: Симеон. 34 И зачала ещё и родила сына, и сказала: теперь-то прилепится ко мне муж мой, ибо я родила ему трёх сынов. От сего наречено ему имя: Левий. 35 И ещё зачала иродила сына, и сказала: теперь-то я восхвалю Господа. Посему нарекла ему имя Иуда. И перестала рождать. 1 И увидела Рахиль, что она не рождает детей Иакову, и позавидовала Рахиль сестре своей, и сказала Иакову: дай мне детей, а если не так, я умираю. 2 Иаков разгневался на Рахиль и сказал: разве я Бог, Который не дал тебе плода чрева? 3 Она сказала: вот служанка моя Валла; войди к ней; пусть она родит на колени мои, чтобы и я имела детей от нее. 4 И дала она Валлу, служанку свою, в жену ему; и вошёл к ней Иаков. 5 Валла зачала и родила Иакову сына. 6 И сказала Рахиль: судил мне Бог, и услышал голос мой, и дал мне сына. Посему нарекла ему имя: Дан. 7 И ещё зачала и родила Валла, служанка Рахилина, другого сына Иакову. 8 И сказала Рахиль: борьбою сильною боролась я с сестрю


6.
Второй был раза в два меньше линкора. Обе мачты сбиты, надстройка испятнана дырами, проломы в палубе и борту - и Тайкен ни на миг не подумал, что причиной этих разрушений были пронесшиеся над морем века. Нет, именно таким этот корабль и ушел под воду - избитый хлещущими в упор залпами... намертво вцепившись абордажными крючьями в своего врага. Под шеей ощутимо кольнуло - амулет напомнил, что прошла уже половина срока. Только сейчас мальчишка осознал, что уже добрых пять минут простоял на дне - и, выпустив, наконец, камень, поплыл вперед. - Ну что там?! Что ты видел?! Они поменялись ролями - теперь Нюр нетерпеливо ерзал по скамье, пока напарник пытался одновременно закутаться в драное полотенце и задохнуться глотком жгучего деревенского рома. - С-с-сх... - Ты их видел? А это что? Ай! - Д-думаю, к-кинжал. - Кинжал? - Ну-у, к-кортик. Он б-был промеж ребер у о-одного с-скелета, - хрипло пробормотал Тайкен. - А в-второй сжимал его... сам видишь. Повезло еще, что только запястье отломилось, а не вся рука. Нюр молча кивнул, не в силах отвести взгляд от полускрытых ракушками костяшек. - Думаешь, это не простой клинок? - А ты п-посмотри. Видишь, рукоять заросла, - Тайкен сделал еще глоток и снова закашлялся. - Зато на лезвии только песок да ил. Пяткой бью, не простая сталь у этого ножика. Вот, смотри... Он потер свою добычу краем полотенца - и в самом деле, покрывавший лезвие налет сходил почти без усилий. А под ним... Тай выронил кортик. - Великий Огонь, - ошеломленно выдохнул Нюр. - Это же... ведь это же... Год 1463-й ОС, 8-е менура, Таррим. - Доброй зари, тан Диего. Эти слова были произнесены вполне обыденным тоном, а прозвучали будто приговор - тому волшебному, радужно-зеленому, словно картины работы эльфийски


7.
Татарин даже не предполагал, что его ждет. Как только он вошел в квартиру Мансура, тот стал бить и пытать Татарина. Взяв видеокамеру, Мансур заставлял его признаться в причастности к убийству Павлова. Однако Татарин оказался крепким орешком и молчал. Устав от пыток, Мансур вставил в рот Селяхетдинова ствол и, глядя ему в глаза, спросил: - Жить хочешь? Татарин кивнул головой. Мансур нажал на курок. Затем он отрубил Селяхетдинову голову и руки. Их сожгли в камине. Остальные части тела Мансур приказал утопить в Москве-реке. Прошло несколько дней, и поисками Татарина занялся его приятель Олег Цилько по кличке Бройлер. А до этого Мансуру неоднократно звонила жена Татарина и спрашивала, куда подевался ее муж. Мансур отвечал, что Татарин вышел от него, а куда он дальше поехал, он не знает. Однако от расспросов Бройлера Мансур не смог отвертеться. И тогда у него родился новый план. Он сказал, что Татарин у него дома, и предложил Бройлеру приехать к нему. Как только Бройлер появился в квартире, его тут же связали и начали пытать, требуя, чтобы он сознался в убийстве Завадского, Татарина и Павлова. Эти признания Мансур хотел записать на видеопленку, а потом передать ворам в законе, чтобы отвести от себя подозрения. Пытки продолжались около недели. Это была жуткая картина. На восьмой день Цилько признался во всем. Затем его приковали наручником к батарее в ванной комнате, и Мансур размышлял, как ему поступить с Бройлером дальше. Так получилось, что в это время Татьяна Любимова закатила Мансуру скандал и потребовала, чтобы он не превращал квартиру в камеру пыток. Но Мансура этот скандал еще больше взбесил. Находившийся под сильной дозой наркотиков, он приказал приковать к батарее рядом с Бройлером и Татьяну. Когда пленников приковали к батарее, Мансур решил снять свое напряжение и приказал вызвать по телефону проститутку

8.
Когда окончательно выяснилось, что Егор Тимофеевич Померанцев, столоначальник губернского присутствия, действительно сошел с ума, его дальние родственники собрали между собою и у богатых людей денег и отдали его в частную психиатрическую лечебницу. Хотя до полной пенсии оставалось еще около десяти лет, начальство, снисходя к его болезни и двадцатипятилетней беспорочной службе, назначило ему пенсию, и таким образом он оказался хорошо устроенным до самой смерти, так как на излечение почти никаких надежд не было. В начале болезни Егора Тимофеевича жена его, с которой он уже не жил лет пятнадцать, обнаружила притязание на пенсию и присылала адвоката, но ее удалось отстранить, и деньги остались за больным. Лечебница находилась за городом и снаружи, со стороны шоссейной дороги походила на обыкновенную дачу, приткнувшуюся к опушке небольшого смешанного леса. Над среднею частью дома выступал мезонин, как во всех дачах, с очень высокою и острою крышею, напоминавшей опрокинутый дровяной топор, и с резным шпилем, на который в праздники вывешивали красный флаг для удовольствия больных. В тихие безветренные утра, ранней весной или осенью, со стороны города приносился звон церквей и мягкий гул езды, а в остальное время было тихо - тише, чем в самой деревне, где лают собаки, поют петухи и кричат дети. Тут не было ни детей, ни собак, которых заменял высокий глухой забор; кругом расстилался выгон, принадлежавший лечебнице и поэтому всегда безлюдный, и только в версте среди деревьев поднималась узкая железная труба какой-то фабрики. Она никогда не дымила, и, сама невидимая в лесу и молчаливая, фабрика казалась покинутой. Только немногие из проезжих по шоссе знали, что за высоким плоским забором, с плотно запертыми воротами, находятся сумасшедшие, а остальные - мужики на подскакивающих пылящих телегах, редкие городские извозчики


9.
Этот молодой человек, Дьёрдь, пропал. В один прекрасный день его скромные пожитки исчезли из маленькой комнаты на вилле. И ничего тут не попишешь. Инспектор частенько пытался представить себе, что стало с мальчишкой. Но эти проблемы с албанцами... И без того делаешь все, что можешь. По крайней мере, Дори не работает больше на улицах. На самом деле можно сказать, что судьба Дори гораздо важнее, потому что у нее малыш. Ему сейчас должно быть... Сколько? Около трех месяцев. Возвращаясь в свой полицейский участок во дворце Питти после проведенного за городом прекрасного весеннего дня, инспектор от души надеялся на то, что наступающее лето будет менее жарким, чем прошлое. Он все еще помнил удушающую жару и толпы туристов в тот день, когда они вернулись из отпуска, проведенного у него на родине в Сиракузах. Флоренция в июле... Инспектор Гварначча перевернул страницы путеводителя. Хорошие фотографии. И цена хорошая. Он готов был биться об заклад - путеводитель оставила здесь женщина, приходившая заявить о потере или краже бумажника, который наверняка забыла на прилавке, пока покупала эту книгу. В такую жару забываешь все на свете... Вздохнув, он откинулся в своем кожаном кресле. Возвращаясь из отпуска отдохнувшим и полным надежд, думаешь, что теперь все будет иначе. Заходишь в свой кабинет, а там все по-прежнему. В дверь постучали, и в кабинет инспектора заглянул молодой карабинер. Гварначча поднял голову. - Вернулась эта женщина за книгой? - Нет, не вернулась. Впустить следующего? - Сколько их там еще? - В приемной только четверо, но здесь сидит эта проститутка... Я велел ей прийти сегодня утром. - Хм... - Я поступил неправильно? Она не будет ни с кем разговаривать, кроме вас, и Лоренцини сказал... - Правильно ты поступил. И раз уж она явилась, я хочу видеть ее прямо сейчас. - Да, инспектор.


10.
Под утоплением понимают острые нарушения функций жизненно важных органов, прежде всего органов дыхания, кровообращения, центральной нервной системы, нередко приводящие к смертельному исходу, развивающиеся в результате погружения человека в воду. Смерть при утоплении может наступить как непосредственно при погружении в воду, так и спустя некоторое время после извлечения пострадавшего из воды (в результате остановки сердца, необратимых изменений центральной нервной системы, отека легких, тяжелой пневмонии). Успех реанимационных мероприятий в случае утопления во многом зависит от правильного и своевременного их проведения. Важно, чтобы они начинались не на берегу, а уже на воде, во время буксировки пострадавшего к берегу. Даже несколько искусственных вдохов, проведенных в этот период, значительно повышают вероятность последующего оживления утонувшего. Более совершенная помощь пострадавшему может быть оказана на берегу. Если у него отсутствует сознание, но сохранены дыхание и сердечная деятельность, то ограничиваются освобождением пострадавшего от стесняющей одежды и применением нашатырного спирта. При отсутствии самостоятельного дыхания и сердечной деятельности проводят одновременно искусственное дыхание с непрямым массажем сердца. Предварительно очищают полость рта и глотки пострадавшего от пены, слизи, песка, ила. Для удаления попавшей в дыхательные пути воды пострадавшего укладывают животом на согнутое в коленном суставе бедро реаниматора так, чтобы голова свешивалась вниз, и, поддерживая одной рукой голову пострадавшего, другой рукой слегка ударяют несколько раз между его лопатками. Указанные подготовительные мероприятия проводят быстро, после чего, не теряя времени, сразу переходят к искусственному дыханию и непрямому массажу сердца. В связи с опасностью возникновения поздних сложностей


11.
- В ум-разум вгоняет, - говорили. - Да и то, поди: с дороги возвратясь, как ту жену гостинцами не попотчевать? По селу ходили недобрые слухи, будто Гришкина жена служила ранее в "номерах" губернских, где по дешевке проезжих гостей ублажала и трудами немалыми даже на швейную машинку себе скопила, но Гришка эту машинку пропил. Жизнь мужицкая нелегка: летом изматывались с домочадцами на пашне, готовили дрова и солили впрок убоину, а зимой тоже не продохнешь - катай для города валенки, подновляй упряжь, опять же и овчины - их мять надо! А Гришка знай себе на печке валяется и пухнет там, давя клопов на стенках желтым корявым ногтем. - Рази так можно? - говорили мужики. - Ты бы встал. Ты бы умылся. Гляди, сам рван, жена не кормлена. А копейка в мошну не скачет. Ее струдить надоть. Крестьянская денежка пот любит! Ответ Гришки звучал изуверски-кощунственно: - Ежели господу богу угодно было меня на свет произвесть, так пущай он и позаботится, чтобы я сытым бывал. А работать - не! Я вам не лошадь. На кой хрен мне спину-то ломать? Все подохнут одинако - что труженики, что бездельники... Порченый - поставили на нем клеймо односельчане. Известно, сколь целомудренна русская деревня: матерного слова не услышишь, а Гришка сквернословил при любом случае, дрался бесстрашно. Лошадей не жалел - загонял насмерть. Внешне мрачный и нелюдимый, обожал веселье, и, коли где гармоника пиликнет, он уже пляшет. Час пляшет, два, три часа... Пузырем вздувается на его спине рубаха, вонючая от пота. Плясал до исступления, пока не рухнет. Плясал, выкрикивая слова песни, словно выбрасывал плевки: Имел тонкий нюх и на выпивку. Носом чуял, где вчера пиво варили, где казенны ? и время от времени пропадая.


12.
Мне представляется, что эти, вроде бы несущественные, изменения и дополнения в корне меняют понимание состояния. Начну с первого видоизменения. Результатом определенного состояния человека может быть не только мобилизация функциональных возможностей, но и агрессивное поведение человека (о чем пишет сам Сафонов), или деструктивное поведение, связанное, например, с забыванием программы деятельности, или сохранение гомеостаза, или даже смерть человека. Поэтому с данной заменой - сути состояния - я решительно не согласен. Кроме того, состояния человека характеризуются мобилизацией функциональных возможностей только на первой стадии возникновения состояния, затем же происходит их истощение. Если учитывать степень мобилизации, о чем пишет Сафонов, то тогда разные стадии одного и того же состояния надо принимать за разные состояния? Странно, что результат приспособительной реакции выражается в переживаниях человека. Спрашивается, зачем это надо? Понятно, почему переживания входят как субъективный компонент в состав психического состояния: они придают состояниям модальност-ную окраску, "метят" их, что позволяет человеку отличать одно состояние от другого. Но переживание как выражение результата приспособительной реакции должно означать, что психическое состояние возникает для того, чтобы мы переживали. А это уже странно. Наконец, я говорю о положительном результате для организма и личности (в смысле целостности и обеспечения нормальной жизнедеятельности), Сафонов же говорит о направленности на достижение положительного результата деятельности. Это значительно сужает роль состояний, поскольку деятельность является лишь фрагментом жизнедеятельности. Кроме того, то, что полезно для организма, не всегда полезно для деятельности. Необходимость системного подхода при изучении психических, или психофизиологических, состояний человека обусловлена тем, что любое подобное состояние человека - это реакция не только психики, но и всего организма.

(Перерыв, 40 минут)


13.
Но время, как видно, его не интересовало. Бродяге, привыкшему определять час дня только по высоте солнца над горизонтом, незачем размерять свои действия с особой точностью. Он завтракает и обедает, когда ему захочется или когда удастся поесть. А засыпает где придется, когда его сморит сон. Если для него не всегда накрыт стол, зато всегда готова постель под тенистым деревом, в глухой чаще леса. Торрес был совсем нетребователен по части комфорта. К тому же он все утро шагал по лесу, а теперь немного перекусил и был не прочь соснуть. Часика два отдохнув, можно с новыми силами пуститься в дорогу. Итак, он улегся поудобнее на траве и собрался вздремнуть. Однако Торрес был не из тех, кто сразу засыпает, не сделав предварительно кое-каких приготовлений. Он привык сначала пропустить глоток-другой чего-нибудь покрепче, а потом закурить трубочку. Водка возбуждает мозг, а табачный дым навевает туманные грезы. Во всяком случае, так считал Торрес. Итак, он начал с того, что поднес к губам флягу из выдолбленной тыквы, висевшую у него на боку. В ней был налит напиток, известный в Перу под названием "шика", а в верховьях Амазонки чаще именовавшийся "кайсума". Его гонят из корней сладкого маниока, после чего дают перебродить; однако наш лесной стражник, человек с луженой глоткой, считал необходимым прибавлять к нему еще изрядную дозу тафии. Отхлебнув несколько глотков этого напитка, он встряхнул флягу и с огорчением убедился, что она почти пуста. - Надо долить! - заключил он. Затем, вытащив короткую трубку из древесного корня, набил ее крепким и едким бразильским табаком, принадлежащим к старинному сорту "петен", завезенному во Францию Нико, которому мы обязаны внедрением самого доходного и самого распространенного из пасленовых растений. Табак Торреса не имел ничего общего с современным первосортным "скаферлати", изготовляемым на французских табачных фабриках,

14. Когда сумерки стали сгущаться, Хобби Элиот уже был недалеко от дома, и каменистое ущелье, в которое он забрался, преследуя добычу, осталось далеко позади. Наступление ночи ничуть не смутило бы столь опытного охотника, как Хобби, ибо он мог и с завязанными глазами пройти свои родные вересковые пустоши в любом направлении, - но сумерки настигли его около открытого места, облюбованного, как говорили, всякого рода нечистой силой и пользовавшегося в местных преданиях особенно дурной славой. С раннего детства Хобби внимательно слушал такие истории, и, если во всей Шотландии не было уголка, породившего большее количество подобных легенд, то, пожалуй, во всей стране не было и человека, лучше знавшего их, чем Хобби из Хейфута, как окрестили нашего молодца, дабы не путать его с добрым десятком других Хобби Элиотов. Естественно, что нашему Хобби не нужно было напрягать память, чтобы вспомнить все ужасные рассказы, связанные с обширной пустошью, на которую только что ступила его нога. Наоборот, все они вспоминались ему так быстро и отчетливо, что ему даже стало как-то не по себе. Это неприветливое место звалось Маклстоунской пустошью, то есть пустошью Большого Камня - благодаря огромной вертикальной глыбе неотесанного гранита, вздымавшей свою массивную главу над холмом около центра пустоши и установленной там или в память какого-нибудь кровопролитного сражения, или погребенного под ней великого покойника. Истинная причина появления здесь гранитной глыбы была давно забыта, а устные сказания, которые способствуют рождению небылиц ничуть не реже, чем помогают сохранению исторических фактов, связали с этим местом

15.
Криш уже мысленно спорил с казначеем, приводя доводы, которые заставят раскошелиться старого скрягу. Главное, увидеть лошадей раньше остальных покупателей, а там, если понадобится, можно обратиться и к самому Правящему. Солнце поднималось всё выше, стены Ломрата давно скрылись из виду, но никаких признаковторгового обоза северян не было видно... ...Северяне - ювелиры, конники, воины, ремесленники, лекари - никогда не искали близкой дружбы с жителями западных и южных равнин, хотя и говорили на одном с ними языке. Лишь временами они нанимались в лучники к Правящим лордам, да приезжали на богатейшие ярмарки Ломрата, куда стекались купцы со всего королевства. Сделанные ими украшения были достойны царственных особ, лекарские снадобья - на вес золота, а сбруям и подковам не было сноса. Обо всем этом Криш знал не понаслышке: его прабабка сама была родом с Севера. Солнце давно перевалило за полдень и припекало вовсю. Изнывая от духоты, Криш уже всерьёз сомневался, что караван существует на самом деле. Внезапно в лесу стало очень тихо, словно перед грозой, а затем... Инстинкт заставил его упасть на землю и вжаться в полуразрушенную лисью нору. Над кронами деревьев медленно летел... дракон. Огромное изящное тело непостижимым образом легко скользило в воздухе, и тень от распростёртых крыльев, словно тень от облаков, бегущих в ветреный день, пересекала пространство поляны. Не смея пошевелиться, ловчий долго вглядывался в кроны деревьев, за которыми исчезло ужасное видение. Когда Криш наконец поднялся, то понял, что он не один. На поляне появилась маленькая сгорбленная фигура. Это была женщина. Она брела словно на ощупь, глядя перед собой невидящими глазами. Её одежда - штаны и синяя туника из тонкой замши с кожаным кружевом - была обожжена и разорвана. Лицо и волосы почернели от грязи и копоти. Обеими руками держась за голову, она шла мимо Криша


16.
Покрепче сжав пистолет, я снял его с предохранителя, дослал патрон в ствол. Щелчок затвора громом разорвал тишину, повисшую над болотом. Только сейчас я обратил внимание на то, как тихо вокруг: ни шороха ветра, ни крика птицы. Юлии не повезло. Она еще была жива, но ее лицо - сильно изуродовано. Как будто чья-то когтистая рука прочертила кровавые полосы, разворотив щеки, перерезав надвое хрящик носа и выцарапав оба глаза. Юлия. Она не была красавицей. Стройная, высокая, чуть выше меня, она всегда казалась мне девушкой себе науме. Познакомил нас Олег. Какое-то время мы осторожничали, присматривались друг к другу. Потом был корпоративный вечер. А если выражаться точнее - пьяная вечеринка. Джин-тоник, пиво, водка - набор стандартен. Нет, по трезвому я никогда не затащил бы ее в постель. Я всегда сторонился таких дам. Они могут стать хорошими собеседниками, с ними приятно посидеть в баре, выпить кружку-другую пива, а то и выкурить травки, рассуждая о высоких материях, ведя беседу на сленге псевдокультурной интеллигенции, где смешиватся несовместимое: Фрейд, Пелевин, Толкиен, Антониони и Шнуров. Но в постели... В постели такие дамочки, доводят мужчин до исступления, требуя невозможного. Эротоманки, кончающие лишь под жесткое немецкое порно. Увольте! В итоге, одного раза нам хватило за глаза, по крайней мере, мне. Утро принесло лишь недоумение и позднее раскаяние, а также вечный вопрос: "Зачем это было нужно?" Я знал, что у Юлии растет дочь. Правда, судя по Юлиному образу жизни, воспитанием девочки занимались бабушка с дедушкой. Мама появлялась лишь иногда, являясь спонсором, а не родителем. Сама же Юлия плавно витала где-то между курсами трансидентальной медитации и психологическими семинарами. Где и как Юлия встре

17.
- Думаешь, было достаточно просто спросить? - поинтересовался Шнобби. - А кому об этом знать, как не им? - пожал плечами Колон. - Да, но... - Это была крошечная лодчонка, Шнобби. Нет, конечно, если ты хочешь совершить приятную прогулку по обледеневшим ступеням вниз к причалу... - Не хочу, сержант. - Тогда давай возвращаться в штаб-квартиру. Вильям, подняв воротник, спешил к граверу Резнику. На обычно оживленных улицах почти никого не было. Только неотложные дела способны выгнать людей из домов в такую погоду. Зима обещала быть действительно скверной, похожей на холодный овощной суп из промозглого тумана, снега и забористого анк-морпоркского смога. Взгляд Вильяма вдруг привлекло небольшое освещенное пятно рядом со зданием Гильдии Часовщиков. В центре пятна сидела какая-то сгорбленная фигурка. Он подошел ближе. - Горячие сосиски? В тесте? - произнес лишенный всякой надежды голос. - Господин Достабль? - удивился Вильям. Себя-Режу-Без-Ножа Достабль, самый предприимчиво неудачливый бизнесмен в Анк-Морпорке, посмотрел на Вильяма поверх лотка для жарки сосисок. Снежинки с шипением падали на застывающий жир. Вильям вздохнул. - А ты сегодня припозднился, господин Достабль, - заметил он вежливо. - Ах, господин де Словв... Торговля горячими сосисками переживает кризис, - пожаловался Достабль. - Да уж, судя по всему, не сосиской единой мертв человек, - хмыкнул Вильям. Он не смог бы удержаться даже за сто долларов и полное судно фиг. - Определенно. На рынке легких и тяжелых закусок нынче спад, - откликнулся Достабль, слишком погруженный в свои мрачные думы, чтобы заметить издевку. - Такое впечатление, люди вообще перестали есть сосиски в тесте. Вильям опустил взгляд на лоток. Если Себя-Ре-жу-Без-Ножа Достабль торговал сосисками, это было верным призо

18.
- Пошел к черту, Иззи. Я - не британская армия, и ты прекрасно знаешь, что все это стоит не меньше двенадцати тысяч. - Вы хотите, чтобы я купил товар не глядя и не задавал вопросов? Ладно. - Не повезло, парень! - крик - Не повезло, парень! - крик - Даю четыре тысячи золотом. - Семь. - Четыре с половиной, - торговался Иззи. - Нет, черт тебя побери, пять! - прорычал Син. - Пять? - Пять! - Ладно, пять. - Спасибо, Иззи. - Рад помочь, мистер Коуртни. Син поспешноописал месторасположение лагеря. - Ты можешь прислать туда кого-нибудь. Я хочу отправиться к Натальской границе как можно скорее. - Держитесь в стороне от дорог и железнодорожных путей. У Джуберта в Северном Натале тридцать тысяч человек, стоящих лагерем вокруг Ледисмита, часть из них патрулирует Тугельские высоты. - Голдберг подошел к сейфу и достал пять маленьких брезентовых мешочков. - Хотите проверить? - Я верю тебе так же, как и ты мне. Пока, Иззи. - Син опустил тяжелые мешочки за пазуху. - Удачи, мистер Коуртни. Еще засветло Син расплатился со всеми слугами. Он протянул маленький столбик соверенов последнему через откидной задок фургона, это послужило знаком к тому, что пора прощаться. Он встал и оглядел всех. Люди терпеливо сидели на корточках, обратив к нему черные обветренные лица. Думая о них, Син и сам загрустил - их ждало скорое расставание. С этими людьми он жил, работал и делил все трудности и невзгоды. Совсем не просто было покидать их. - Все кончено, - произнес он. - Кончено, - эхом откликнулись они, но никто не пошевелился. - Проваливайте, черт вас побери. Сначала один встал и начал собирать свои пожитки: одеяло из кож, два копья и старую рубаху, которую дал ему Син. Он положил узел на голову и посмотрел на Сина. - Хозяин! - сказал он и поднял кулак в приветственном салюте. - Нонга! - ответил Син. Мужчина повернулся и поспешил из лагеря. - Хозяин! - Хлуби! - Хозяин! - Зама!


91.
Она забыла, где садится солнце - на востоке или на западе. Эта мысль ужаснула ее. Господи, она не может вспомнить, где садится солнце! Такое просто невозможно! Почему-то именно сейчас, когда она уже почти падала от усталости, от страха, охватившего ее, от боли, пронизывающей от локтей до коленок, стало неимоверно важно, где садится солнце. На востоке или на западе? Куда же она бежит?! Она подняла глаза к небу и на мгновение увидела не солнце, а луну - темную, рваную, с глубокими провалами в середине диска. Зажмурила в ужасе глаза, а когда открыла - луна исчезла. Морок, только Морок. Солнце садилось за горизонт - огромный красный полукруг с неровными краями. Так рисуют дети. Дети! Она захохотала, остановившись на краю леса и глядя на солнце. Смех ее прозвучал дико и резко в совершенно пустынном месте. Никого. Она уже поняла: здесь никого нет. Нет ни деревни, ни села, про которые шептала та старуха, шепелявя и коверкая слова. Она ошиблась, и все зря. Ее никто не спасет. Она опустилась на колени, глядя прямо на красный диск, не замечая, что по избитому лицу текут слезы. Боль резко пронзила ее, она схватилась за живот и закричала. Но потом вспомнила, что кричать нельзя, и зажала рот рукой. Они идут за ней, и, наверное, они уже рядом. Лучше она сдохнет здесь, совершенно одна, чем с ними. И тем более - с ним. Вспомнив про него, она вскочила, потому что страх придал ей сил, и потащилась вдоль леса, хромая и постанывая от каждого шага. Она уже поняла, что не спасется, потому что та старуха ошиблась, и здесь нет ни села, ни даже маленькой деревни, и никто не придет на помощь и не защитит ее от этих людей. Она попыталась молиться, но помешала боль, опять растекающаяся по телу, сначала слабо, потом все сильнее и сильнее. Она упала на теплую траву, попыталась съежиться в клубочек, незаметный клубочек, и слиться с землей, надеясь, что боль станет меньше. Но легче не становилось. Тогда она заставила себя встать на колени и посмотреть на солнце. Мелькнула мысль, что сейчас она умрет, но почему-то это было не так важно, как то, что она не может вспомнить, где находится солнце.


20.
Не торопясь садиться, Юлия огляделась. Она так давно не выходила из дома и не видела новых людей, что сегодня чувствовала себя путешественницей по незнакомым джунглям. Однако же ничего по-настоящему опасного вокруг пока не наблюдалось. Девушки, которых она приметила еще на лекции в зале, сидели в дальнем углу и оживленно болтали с двумя зрелыми дамами и мужчиной средних лет. Юная пара по-прежнему кротко выясняла отношения... Какие они все милые, с немного преувеличенной восторженностью отметила про себя Юлия. Неужели это будет своего рода семья, сообщество ее новых друзей? На всякий случай она решила сесть поближе к двери, чтобы в любое время можно было уйти, удрать, если ей этого захочется. Пришла ведущая, собранная и строгая девушка в очках - психолог, работающий в Клубе. Объявила, что будет проводить групповое занятие, которое продлится не менее двух часов. Юлия отпила глоток душистого фруктового чая и, мельком взглянув на часы, подумала: не смыться ли? Она - и групповое занятие?! Да это же просто смешно. С давних, еще студенческих времен она не участвовала ни в каких групповых занятиях. А впрочем, что ей еще остается делать? Времени полно. Обязанностей никаких. Да и замечательный доктор Гена советовал ей побыть в Клубе подольше. Юлия взяла себя в руки и осталась, хотя невольно проверила взглядом, не заперта ли дверь и остаются ли пути к отступлению. Все происходящее казалось ей случайным и ненужным эпизодом, таким же нелепым, как все последние месяцы ее существования. Но случилось так, что Юлия хорошо запомнила этот обучающий семинар по СПИДу. Когда девушка-психолог заговорила, стало ясно, как она еще молода. Однако плавная речь, грамотно построенные фразы и умение держаться перед аудиторией выдавали в ней человека духовно зрелого и вполне опытного. - Давайте познакомимся, - приветливо начала она. - Сегодня наше первое занятие в этом сезоне. - Да мы уже знакомы, - раздался шутливый молодой голос. - Знак


21.
- Сэр, - сказал еще более встревожившийся отец, - ваши слова исполнены такой доброты, ваш совет так много для меня значит, что я отнесусь с величайшим вниманием ко всему, что вы говорите. Но не можете ли вы оказывать мне помощь и в дальнейшем? Поверьте, я сумею отблагодарить вас. - Я не могу требовать, да и не заслуживаю никакой благодарности за доброе дело, - сказал незнакомец, - а тем более за то, что приложу все мои силы к спасению от страшной судьбы невинного младенца, который родился этой ночью при столь удивительных сочетаниях планет. Я укажу вам, где меня найти: вы можете время от времени писать мне о том, как мальчик преуспевает в христианской вере. Если вы воспитаете его так, как я советую вам, я хотел бы, чтобы он явился ко мне, когда будет приближаться этот роковой и критический момент его жизни, то есть перед тем как ему минет двадцать один год. Если вы исполните все, как я вам говорю, то, смею надеяться, господь защитит своего верного слугу во время самого страшного из испытаний, которые готовит ему судьба. Таинственный незнакомец уехал, но слова эти оставили глубокий след в памяти лэрда. Жена его умерла, когда ребенок был еще совсем маленьким. Смерть ее, кажется, тоже была предсказана астрологом, и, таким образом, доверие, с которым лэрд относился к этой науке, столь распространенной в его время, еще больше укрепилось. Были приняты все меры, чтобы осуществить тот строгий, можно сказать, даже аскетический план воспитания, которого потребовал звездочет. Наставником мальчика сделали человека весьма строгих правил, слуг ему выбрали из числа самых преданных людей, и отец сам внимательно следил за его развитием. Годы младенчества, детства и отрочества прошли совершенно спокойно. Даже юного назареянина и то вряд ли воспитывали в большей строгости. Все дурное устранялось от его взоров. Он повсюду слышал одни только возвышенные истины и видел одни только достойные примеры. Однако, когда он стал с



22.
По часам уже полночь, а небо не потемнело, осталось ясным, сумеречным, и месяц добавил в него холода и света. - Это, наверно, белая ночь, - задумчиво сказал Петр Иваныч. - Белые ночи начнутся позже, - ответил Леша. - Они должны быть светлее. Для этой ночи названья нет. - Может быть, серебряная? - Какая там серебряная! Серая ночь. Подстелив на землю лапника, мы разложили спальные мешки, прилегли. Я уткнулся головой в подножие елки. Нижние ветки ее засохли, на них вырос лишай и свисает к костру, как пакля, как мочало, как белая борода. Неподалеку, за спиной у меня, что-то зашуршало. - Серая ночь, - задумчиво повторил Петр Иваныч. - Серая она, белая или серебристая, все равно спать пора. Что-то снова зашуршало за спиной. Уха так разморила, что лень повернуться, посмотреть, что это шумит. Я вижу месяц, который висит над тайгой, - молодой, тоненький, пронзительный. - Бурундук! - вдруг сказал Леша. Я оглянулся и сразу увидел, что из-за елки на нас смотрят два внимательных ночных глаза. Бурундук высунул только голову, и глаза его казались очень темными и крупными, как ягода гонобобель. Посмотрев на нас немного, он спрятался. Видно, на него напал ужас: кто это такие сидят у костра?! Но вот снова высунулась глазастая головка. Легонько свистнув, зверек выскочил из-за елки, пробежал по земле и спрятался за рюкзаком. - Это не бурундук, - сказал Леша, - нет на спине полосок. Зверек вспрыгнул на рюкзак, запустил лапу в брезентовый карман. Там была веревка. Зацепив когтем, он потянул ее. - Пошел! - не выдержал я. Подпрыгнув к елке, он вцепился в ствол и, обрывая когтями кусочки коры, убежал вверх по стволу, в густые ветки. - Кто же это? - сказал Петр Иваныч. - Не белка и не бурундук. - Не знаю, - сказал Леша. - На соболя не похож, на куницу тоже. Я такого, пожалуй, не видал. Серая ночь еще просветлела. Костер утих, и Леша поднялся.


23.
Антон Антонович Сквозник-Дмухановский, городничий. Анна Андреевна, жена его. Марья Антоновна, дочь его. Лука Лукич Хлопов, смотритель училищ. Жена его. Аммос Федорович Ляпкин-Тяпкин, судья. Артемий Филиппович Земляника, попечитель богоугодных заведений. Иван Кузьмич Шпекин, почтмейстер. Петр Иванович Добчинский, городской помещик. Петр Иванович Бобчинский, городской помещик. Иван Александрович Хлестаков, чиновник из Петербурга. Осип, слуга его. Христиан Иванович Гибнер, уездный лекарь. Федор Иванович Люлюков, отставной чиновник, почетное лицо в городе. Иван Лазаревич Растаковский, отставной чиновник, почетное лицо в городе. Степан Иванович Коробкин, отставной чиновник, почетное лицо в городе. Степан Ильич Уховертов, частный пристав. Свистунов, полицейский Пуговицын, полицейский Держиморда, полицейский Абдулин, купец. Февронья Петровна Пошлепкина, слесарша. Жена унтер-офицера. Мишка, слуга городничего. Слуга трактирный. Гости и гостьи, купцы, мещане, просители. Городничий, уже постаревший на службе и очень неглупый по-своему человек. Хотя и взяточник, но ведет себя очень солидно; довольно сурьезен; несколько даже резонер; говорит ни громко, ни тихо, ни много, ни мало. Его каждое слово значительно. Черты лица его грубы и жестки, как у всякого начавшего службу с низших чинов. Переход от страха к радости, от грубости к высокомерию довольно быстр, как у человека с грубо развитыми склонностями души. Он одет, по обыкновению, в своем мундире с петлицами и в ботфортах со шпорами. Волоса на нем стриженые, с проседью. Анна Андреевна, жена его, провинциальная кокетка, еще не совсем пожилых лет, воспитанная вполовину на романах и альбомах, вполовину на хлопотах в своей кладовой и девичьей. Очень любопытна и при случае выказывает тщеславие. Берет иногда власть над мужем потому только, что тот не находится, что отвечать ей; но



24.
Признаюсь сразу: розовый "слоник" очаровал меня настолько, что я проводила его долгим тоскующим взглядом. Не мне, а стокилограммовому дундуку с девятого этажа сиживать на нем долгими вечерами, невольно приобщаясь к высокому, - и где же, спрашиваю я вас, справедливость? Когда я вернулась с небес на землю, то Аристотель Петрович уже прощался, а вот ступенек на десять ниже, на крохотной площадке между двумя пролетами, стоял и совершенно неприлично пялился на нас какой-то неприятный типус. И мало того что сам был противен (совершенно субъективно, конечно, лицо-то как лицо, ничего особенного), но еще и знаком до отвращения, а это странно, ибо он происходил как раз из тех блеклых людей, которых никогда не запомнишь. Эдакий усредненный эталон гуманоида - типичного представителя своей расы, по каковой причине их постоянно путают с другими типичными представителями. Именно их и рисуют на плакатах: "А ты отнес свои деньги в сберкассу?!!" С одной стороны - что мне за дело до этого типа? Стоит и стоит себе, к тому же рабочие во главе с неутомимым созидателем ремонтного хаоса сновали туда и сюда - и он вполне мог быть одним из них. А то, что смотрит не отрываясь... Ну, не он первый. И все-таки что-то странное было в этом человеке, что-то непривычное. Это уже много после я поняла, что смотрел он таким внимательным и долгим взглядом вовсе не на меня... А тогда отчаянно затрезвонил телефон, и гудки оказались длиннющие, с крохотными паузами. Междугородные звонки врывались в мою жизнь крайне редко, а точнее - никогда. Не было у меня знакомых в других городах. Но телефон надрывался, и кто-то на другом конце провода совершенно не собирался вешать трубку, словно уверенный, что я отвечу. Я устремилась было к аппарату, но тут из ванной раздался нежный звук, более всего напоминающий журчание весеннего прозрачного ручейка. А потом и сам ручеек, правда не такой уж и прозрачный и вовсе не весенний, весело хлынул мне под ноги из-под плотно закрытой двери.